Жрец, кормящийся при войске изицве, увидев эту костяшку, тотчас посулил бы
почтенному Начальнику Границы вечное владычество над горами, где он
восседает прочно и нерушимо. Шаман Высокого Порога назвал бы ее
напоминанием о необходимости подчиняться тому, кто восседает в Большой
Хижине. А горный дгаанга, несомненно, узрел бы в этом знак свыше, явно
повелевающий равнинному воителю отдохнуть от завоеваний, ибо в его руках и
так уже немало власти. Кому же верить?
Не владея искусством правдивых прорицаний и опасаясь принять желаемое за
действительное, Ситту Тиинка издавна предпочитал доверять своему разуму, и
только ему. А костяшки помогали ему размышлять. Сейчас знак "ххуту" значил
для него только одно: следует подумать о Подпирающем Высь. О Муй Тотьяге
Первом, короле Сияющей Нгандвани, который десять и две весны назад, когда
Сияющей Нгандвани еще не было, звался просто Мухуй и не был бит только
самым ленивым из парней, живущих на обоих берегах полноводной Кшаа.
Почему Могучие избрали именно Мухуя? Неведомо. Но именно ему дали они
право первым лакомиться пищей хальфах, и его, непутевого, уже не один, а
целых десять раз, каждую весну, возили в таинственный мир, лежащий за
Высью, где он сидел на совете великих вождей и молчал от имени Сияющей
Нгандвани, а за это, если толстяк не лжет, ему показывали движущиеся и
говорящие картинки и невиданных зверей, умеющих вытворять такое, что не
всегда под силу и человеку. Однажды он видел даже Большого Отца, но
издалека, а подойти и потрогать ему не разрешили.
Воистину, извилисты и туманны тропы Могучих!
Ведь множество юношей нгандва собрали они двенадцать весен назад, потом из
множества выбрали многих, потом из многих - нескольких, и эти, прошедшие
все испытания, стали кто Левой Рукой, кто Правой, кто Опорой Седалища -
однако инкоси, королем, стал не умник Сийту из Кшаарри и не силач Ваяка из
Кшан-тунгу, а глупый, толстый, жалкий Мухуй, зовущийся с того дня Муй
Тотьягой Первым, от имени которого Могучие отдают приказы людям нгандва. В
том числе и нынешний приказ - вести войско на юг.
Ситту Тиинка недоуменно пожал плечами.
Какой приказ?!
Он очень внимательно выслушал сотника, вернувшегося от Высокого Порога.
Подпирающий Высь выразил глубокое удовлетворение успехами своей Правой
Руки и повелел ему, Начальнику Границы, продолжать миротворческую миссию в
горных районах королевства. И больше ничего. Можно повторно призвать Ккугу
Юмо; тот наверняка подтвердит, что изицве понял послание правильно. А
можно пригласить войскового жреца. Уважаемому старцу будет достаточно
одного взгляда на кость ххуту, чтобы подтвердить: воля Творца совпадает с
повелением высокочтимого владыки.
Хороший знак! Толкуется ясно и недвусмысленно: Подпирающий Высь - плох.
Подпирающий Высь позорит Сияющую Нгандвани в совете великих вождей Выси.
Его нужно менять.
На миг прижав костяшку ко лбу, Ситту Тиинка вернул ее в кисет.
Второй рисунок: круг, перечеркнутый крест-накрест.
Мйемпе. "Избранник". Или "безумец". Смотря как толковать.
Меж бровей изицве пролегла тонкая морщинка.
Да как ни толкуй - если и был среди избранных безумец, то это как раз
плечистый Ваяка из Кшантунгу, двенадцать весен проживший под именем Канги
Вайаки, Ливня-в-Лицо, а ныне, оказывается, называющий себя М'буулой
М'Матади, Сокрушающим Могучих.
Парень Ваяка с детства был силен, как оол, и так же туп.
- Погоду чуешь? - весело осведомлялся он, держа Сийту на весу и примеряясь
к бумиану. - А скажи, в каком глазу у тебя ща молния будет?
После этих беззлобных шуток Сийту терял способность предсказывать погоду
на полнолуние, а то и на два, чем крайне огорчал сородичей. Впрочем, так
Ваяка шутил со всеми сверстниками, хоть в чем-то превосходившими его.
Да уж, чего не бывает по молодости!
Следует признать: назначив Канги Вайаку начальником войска Сияющей
Нгандвани, Могучие не ошиблись. Ливень-в-Лицо чтил их безмерно и спешил
исполнить любое пожелание пришельцев еще до того, как оно было высказано.
Почему и пострадал. Однажды не угадав, он был низвергнут с высот. И пошел
в Яму Позора покорно и бессловесно, как нуул, ведомый на бойню, избавив
тем самым Ситту Тиинку от грустной необходимости рано или поздно угощать
его отваром мшьякки. Нет, Засуха-на-Сердце не таил детских обид.
Просто ему очень нужно было стать Начальником Границы...
И вот Подпирающий Высь спешно отзывает войска с северных рубежей. Значит,
Могучие всерьез обеспокоены. Может быть, даже напуганы.
Кем? Канги Вайакой...
Невероятно.
Ситту Тиинка редко ошибается в людях. А уж Ваяку он знает как
облупленного. Ни при каких обстоятельствах тот не посмел бы бежать из ямы,
нарушив волю Подпирающего Высь, перед которым благоговел. И тем более
никогда не решился бы он поднять къяхх войны против Могучих.
Однако же - восстал. И поднял.
Говорят, теперь у него в голове живет голос Творца. Чушь! Со дня рождения
ничего не обитало и не могло обитать в голове у Ваяки, а если и забредала
туда изредка какая-никакая мыслишка, то тут же и убегала прочь, убоявшись
сумрака и одиночества...
Что же случилось?
Одно из двух: либо молва лжет и на юге орудует некто, не имеющий никакого
отношения к Ваяке, либо слухи верны, но это означает, что Ваяка обезумел
окончательно.
Как бы то ни было, знак "мйемпе" совершенно однозначен: бывший Начальник
Границы не может быть избранником, и ни самозванцу, ни безумцу не место в
Большой Хижине...
Костяшка вернулась в кисет.
Третий знак, влавла: "лодка" и "огонь".
Нечего и думать...
Двенадцать весен назад огненные лодки Могучих плавали в небесах над
равниной, белым пламенем истребляя всех, не желавших принять новый закон и
признать себя подданными Подпирающего Высь. Страшны и кровавы были те дни,
положившие конец безмятежной жизни поселков людей нгандва. Ни старики, ни
сказители не помнили ничего подобного. Десятки десятков весен, поколение
за поколением, рождались пахари, и трудились, и умирали, оставляя детям
возделанные поля на берегах многоводных рек, и дети старились и взрослели
внуки, а потом правнуки, и так было всегда.
Пока не явились Могучие.
Они были не первыми пришельцами с Выси. Мохнорылые двинньг'г'я, живущие в
лесистых предгорьях, тоже некогда спустились со звезд. Но тропы мохнорылых
не пересекались с тропами пахарей нгандва, и только вездесущие менялы
ттао'кти изредка привозили из предгорий хорошие, полезные, но не всем
доступные изделия - ножи особой твердости, расписную посуду, тонкую ткань.
Даже громкую палку, именуемую пистолью, можно было заказать у них через
пронырливых ттао'кти, но мало кто пожелал обзавестись диковиной: стоила
она пять раз по сто мешков риса, а волшебной пыли порх, заставляющей палку
греметь и плеваться огнем, хватало лишь на пять выстрелов. Отдельно же
мохнорылые порх не продавали.
Ситту Тиинка поглядел в угол, на лоснящийся, недавно оттертый от смазки
серебристый автомат. Маб-бетлу Атата, Быстрый Гром. Прекрасное оружие.
Куда лучше неуклюжих пистолей и даже дальнобойных Маб-бетлу Ббух, Метких
Громов, которые Могучие называют карабинами. Что ж, нельзя не признать: в
чем, в чем, а в оружии новые пришельцы знают толк. Даже раздают его людям
нгандва - не всем, конечно, а только стражникам и сипаям Подпирающего
Высь. Жаль, часто портится. Приходится каждые одну-две луны возвращать его
Могучим. И получать новое. На одну-две луны...
Давно, очень давно молодой Сийту, ожидавший рождения первенца, был уведен
в город, где стал генеральным прокурором Сияющей Нгандвани. Он тогда не
знал, что это означает. С тех пор Ситту Тиинка выучил много новых слов. И
понял многое, о чем раньше и помыслить не мог. Например, что оружие,
раздаваемое Могучими, не может не портиться. И что легких Рубок,
посылающих бесшумные молнии без всяких трони и пыли порх, сипаям
Подпирающего Высь не получить никогда, сколько бы ни молчал Муй Тотьяга
Первый на советах великих вождей Выси.
Все дело в том, что Могучие - тоже люди.
Очень сильные и умные, владеющие удивительными, или, как говорят
невежественные пахари, волшебными вещами - но не боги.
Они не бессмертны. Они боятся боли и могут совершать ошибки. А люди
нгандва для них такие же дикари, как кровожадные горцы дгаа, не имеющие ни
короля, ни конституции, ни пищи хальфах, только гораздо более
многочисленные, покорные и работящие. Могучие многое могут и умеют, но их
мало. Без людей нгандва им никогда не проложить тропу Железному Буйволу
через предгорья к белоснежным плато. Вот все, что им нужно на Тверди, и
нет такого преступления, на которое они не пошли бы ради достижения этой
цели, хотя бы и под страхом виселицы. А удалые сипаи. Подпирающий Высь
Мухуй, да и сама Сияющая Нгандвани - лишь средства...
Начальник Границы сжал кулак, и острые края костяшки "влавла" больно
врезались в пальцы.
Что ж, он не в обиде. И готов служить пришельцам так, как никто еще не
служил. Потому что он, дикарь Ситту Тиинка, знает то, чего не знают и не
могут знать они. Могучие, явившиеся со звезд.
Их пришествие в равнины было Каабира Тванту, Знаком Судьбы.
Его судьбы!
И, словно в ответ на эту мысль, заговорил Живой Камень, тонко кольнув
хозяина под ключицу.
Впервые это случилось в День пришествия, за несколько часов до того, как
огненные лодки Могучих, вынырнув из туч, поплыли над равниной. Парень
Сийту проснулся на рассвете и, еще не пробудившись окончательно, уже знал:
отцовский оберег, невзрачный, тусклый речной окатыш с дырочкой, ожил. Он
налился нежным теплом, сделался почти прозрачным, а в матовой глубине
засверкали, перемигиваясь, крохотные золотистые искры.
Сумеречную тишину муулеле, дома холостяков, нарушали только сонные всхлипы
и посапывания сверстников, но Сийту отчетливо услышал усталый, чуть
хрипловатый голос отца, три весны тому ушедшего по Темной Тропе: "Он спит,
сынок. Когда-нибудь он проснется. Обязательно проснется. И если ты
дождешься, это станет Знаком твоей судьбы. Если же нет - будет ждать твой
сын. Как ждали ты, и я, и мой отец, и отец моего отца".
За двенадцать весен Сийту и Живой Камень научились понимать друг друга, и,
хотя Знак Судьбы предпочитал дремать, в особо важные для Ситту Тиинки дни
он неизменно напоминал о себе, предлагая побеседовать, обещая очистить
мысли и укрепить дух.
И сейчас, всматриваясь в медленный круговорот разноцветных искорок, изицве
всем телом ощущал волны покоя, одна за другой наплывающие из матовой
глубины, подхватывающие и уносящие в даль памяти.
Вот: маленький мальчик идет по степи. Душистые травы высоки, и никак
нельзя выпустить крепкую отцовскую руку, иначе можно потеряться и не
найтись. Но отец рядом. Он рассказывает удивительную сказку, которую
запрещено пересказывать и старшему братцу, и сестренкам. О Великой Синей
Воде, о Таинственных Островах, уничтоженных злым огненным ливнем, о
заросших лесами Забытых Городах, где когда-то жили боги.
И хотя малышу Сийту многое непонятно, он слушает разинув рот и просит еще
и еще повторить длинную, но ненадоедающую сказку, тем более увлекательную,
что ее никогда не услышат ни глупые сестренки, ни даже большой и разумный
шестилетний старший братец...
Плывут волны покоя, нежат, баюкают.
Вот: голенастый подросток идет по степи. Душистые травы высоки, по самую
грудь, а рядом отец. Он рассказывает - в который уже раз - длинную,
нудную, до оскомины опостылевшую сказку, раздражающую большого и разумного
Сийту бессмысленностью каждого слова. Разве бывает синяя вода? Достаточно
поглядеть на Кшаа, чтобы убедиться: вода зеленая. Что такое острова и
почему они таинственные? Почему отец называет поселки странным словом
"города", и если они забытые, откуда он-то о них знает?
Множество вопросов. И один дурацкий ответ: "Подрастешь - сам все поймешь".
А о вещах по-настоящему важных отец не любит говорить вовсе. Стоит
спросить, как заработан шрам на груди или как отец в юности хаживал с
ватагой ттао'кти, родитель, махнув рукой, скажет: "Что вспоминать?
Пустяки!"
Сийту не хочет обижать отца. Он делает вид, что внимательно слушает, но
думает о другом: о несправедливости Творца Тха-Онгуа, позволяющего его
старшему - подумаешь, год разницы! - братцу именно сейчас, когда, Сийту
так страдает, бултыхаться у запруды вместе с дружком Ваякой из Кшантунгу,
таким же оболтусом, как сам братец...
Течет река времени, кружатся, затягивают водовороты лет.
Вот: двое в степи. Горячий ветер. Горячее дыхание трав. Горячие руки отца.
"Смотри мне в глаза, сынок!" Отцовские пальцы охватывают ладони сына, на
одно невероятно длинное мгновение врастая в них. И привычный мир исчезает,
а в сознание юного Сийту врываются звуки, краски, ощущения, для которых
нет названия в простом и понятном языке нгвандванья - как злой огненный
ливень, опаливший Древние Острова, лежащие за Великой Синей Водой, и
уничтоживший Счастливые Города, где жили люди, подобные богам, а может
быть - сами боги, называвшие себя людьми.
Парень Сийту чувствует в себе сто, а то и гораздо больше ста поколений
предков. У него множество имен, он сейчас и отец, и дед, и прадед, тщетно
ждавшие Знака Судьбы и передававшие свое ожидание по наследству первому
сыну, не заставшему в живых отцовского отца. И глубже, глубже в омут
прошлого! Он - давний свой пращур, он пытается сохранить последние крохи
исчезающих древних знаний, но с ужасом видит, что дичающим
сородичам-пахарям они уже не нужны. А на самом дне памяти предков он,
Сийту, уводит немногих уцелевших из-под огненных потоков, уводит их по
дрожащему, пляшущему, сотрясаемому подземными бурями перешейку в края,
куда - он чувствует! - нет пути гневу Неведомых...
Они шли много дней, шли без пищи и почти без воды не пытаясь спасать
обессилевших, провалившихся в змеистые трещины, смытых ревущими валами.
Они шли, и каменный мост рассыпался за ними, навсегда отсекая беглецов от
покинутой родины. А потом ветер угас, с небес перестал сыпаться горький
пепел, и позади лежала только спокойная синева. В обожженные лица пахнуло
жизнью. И тогда беглецы разделились: тех, кто не боялся трудностей, увел к
далеким белым горам храбрый Г'ге Нхузи, Красный Ветер. А он, Сийту,
остался со слабыми на теплых равнинах. Он заботился о них еще много весен,
до самого ухода на Темную Тропу.
И звали его в те дни Тха-Онгуа.
Творец.
...Все кончилось так же внезапно, как началось. Был душный запах трав, был
горячий ветер и жаркое солнце. И молодой Сийту не сразу понял, что отец
уже не держал сына за руки, а тяжело опирался на его плечо. "Отведи меня
домой, сынок", - тихо сказал он.
Спустя три дня мать, распустив волосы, пела похоронную песню...
Мельтешение искорок понемногу угасало. Живой Камень влил свои силы в
сердце человека, знающего свою судьбу, и, утомленный, вновь погружался в
дрему.
Ситту Тиинка, Засуха-на-Сердце, Правая Рука Подпирающего Высь, Начальник
Границы Сияющей Нган-Двани, одним неторопливым плавным движением сел,
поджав под себя ноги. Тело было звонким и упругим, а голова - ясной, как
горный ручей.
Будет только то, что будет, и не быть ничему, чему не должно быть.
Он найдет Города предков. И, если будет нужно, померяется силами с
Неведомыми. Это его судьба. Если же Камень шутит, обманывает, лжет - тогда
ничто не имеет смысла. И нет нужды передавать в наследство сыну свое
разочарование. Вот почему уже двенадцать весен, ложась с женщинами, он
входит в них только через дкеле. Его первое и пока единственное дитя -
дочь, а сын родится в Счастливом Городе. Или не родится вовсе.
Где Великая Синяя Вода, непонятно. Но ясно, что не на востоке, куда текут
Уурра и Кшаа; их сладкие воды, как известно, зелены. Значит, нужно
посылать разведчиков. Не только за северные горы, где он всевластен, но и
в жаркие пустыни, лежащие за южной степью, и на закат, заросший дремучими
лесами. А потом понадобится очень много людей, оолов, повозок с припасами
и инструментами, чтобы одолеть любую дорогу и выстроить на берегу Синей
Воды лодки и плоты. Хватит ли на это власти Начальника Границы? Нет. А
власти Подпирающего Высь? Хватит с лихвой.
Поэтому он придет в столицу лишь тогда, когда Могучие все поймут
правильно. Пусть посылают сколько угодно гонцов: места здесь дикие, болота
топкие, а немирные дгаа крайне кровожадны. Кто посмеет обвинить в злостном
непослушании изицве, до которого так и не доберутся вестники?
Но никаких ссор с Могучими. Ни сейчас, ни после.
Ситту Тиинка - не безумец Ваяка. Да, огненных лодок давно не было в Выси,
но кто сказал, что они не прилетят никогда? А он не хочет снова увидеть
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг