очень хорошо помнят, кто их обидел, а кто нет, когда они еще ползали по
сцене совсем сырые...
Потом мы обсудили программу выступлений - она была у него с собой, на
хорошей бумаге, с цветными иллюстрациями, и с первого взгляда я понял: это
именно то, что нужно, и ни о каких четырех процентах в следующем контракте
говорить не будем, а максимум полтора, просто чтобы не делать из него
исключения.
Так я себе решил и опять сделал не думать за гешефты.
Немножко пообсуждали насчет как делать программу; он пояснял очень
коротко, в глаза не смотрел, но все было умно и хорошо; между прочим,
по-человечески он понимал вполне прилично, почти все, и объясняться, как
выяснилось, тоже умел, хотя и с акцентом, странным таким, похожим на как
бы говорил картавый грузин, только очень быстро...
Он поел, а отдыхать не пожелал. Зато захотел пройтись в город, и я с
удовольствием сказал: "Да". И мы вышли из конторы. И пошли по улицам; я
шел и думал: "Люди, люди, вот вы сегодня не смотрите на меня, и это ваше
дело, потому что кого интересует лысина Аркаши?.. Но зря вы не смотрите
этого мальчика; пока еще это можно за просто так, а завтра бесплатно,
извините, уже не получится..." И пусть я повторюсь, но я таки очень сильно
люблю свой город, хоть и ставший свалкой с тех пор, как Топтунова впервые
поцеловали у моря, но все же, как по мне, так самый лучший, считая и
Рио-де-Жанейро. Эти краски, эти толстые тетки, которые безответно пытаются
узнавать меня и строить глазки, эта суета с шумом, этот гам за просто так
- вы знаете, лично для меня все это, как вода для рыбы, и уже не надо
лекарств. И я показывал ему все, что получше, чтобы он тоже хоть немножко
полюбил, а потом почаще приезжал сюда на гастроли добровольно и без конвоя
- ведь Аркаша, скажем правду, тоже не вечный, а когда меня не будет
совсем, так кто сможет насильно затащить сюда первоклассных
исполнителей?.. Они скажут "Нет!" и поедут в какой-нибудь, извините за
выражение, Уолфиш-Бей...
Мы шли по Ришельевской. Я не очень хорошо знаю, кто такой этот
Ришельевский, и уже не узнаю точно, потому что дедушка Мотя в могиле и
спросить некого, но, кажется, это кто-то когда-то был и был хорошо, если
до сих пор такая улица называется его именем. Малыш поначалу просто
очумел: он вертел головой, словно это у него не голова, а флюгер, и я не
мог оторвать его ни от одной витрины, даже такой, где только тампаксы.
Нет, не подумайте, он ничего не хотел покупать, даже не спрашивал, он
просто смотрел - но как смотрел! - мы так смотреть уже не умеем. Потом он
все-таки попривык, слегка успокоился и впервые посмотрел на меня как на
что-то одушевленное.
- У вас большие пункты раздачи благ.
Нет, вы представить себе не можете, как он это сказал! С одобрением, да,
но эдак свысока, как будто там у него, в зачуханной глубинке, магазины еще
лучше!
Тут же он добавил:
- Но излишества благ - не во благо!
И больше на витрины не заглядывался. Мальчик был молодой, резвый, как
козочка, и совсем не думал про пожалеть мои больные ноги, и на астму мою
ему тоже было плевать, потому что, пока молодой, в астму не веришь...
Когда мы дошли до Софиевской - угол Гурвица, знаете, около дома-музея
Леандра Верлу, я понял, что еще немножко шагов, и мой дебютант вполне
может остаться без опытного импресарио, и вот тогда я встал как статуя и
сказал:
- Нет, дитя мое, Аркаша дальше не пойдет.
И мы спустились в "Лит-Арт". Ой, и что там начало твориться, когда богемка
прочистила глаза и увидела живого Топтунова!.. Содом и Гоморра? - нет, там
было тише. Между нами говоря, Аркаша среди тамошней публики - событие еще
то, и вполне может быть контракт, а контракт с Топтуновым - уже не
какая-нибудь путевка в жизнь, а вагон экстра-класса с
проводницей-фотомоделью, подстаканниками из мельхиора и прочими
прибамбасами... и вот поэтому юные дарования, которые в штанах, сразу же
принялись громко показывать таланты, а которые без - делать вид, что у
Аркаши нет никакой лысины... Ну да, так вот когда бармен смог-таки
отогнать их от меня, я посмотрел по сторонам, полюбовался девочками
побюстее и сообщил народу:
- Ша, дети! Аркаша хочет тишины и кофе.
Накануне дебюта это, не смейтесь, большое дело, и никакое сердце тут уже
не имеет значения.
Стало тихо и две чашечки кофе.
От коньяка, - между прочим, очень приличного, - парнишка отказался. А я
нет. Если слушать всех врачей, то помрешь намного раньше, хотя и
здоровеньким. Дедушка Мотя, например, вообще не знал, что такое врачи, и
хотя однажды и умер, так ведь в девяносто семь и оттого, что стерва Муська
приревновала его сковородкой тютелька в тютельку по виску...
Так вот, Лончик мой сидел, как скушав аршин, и пил кофе маленькими
глотками. Да, и я же забыл: пару слов о нем. Что вам сказать?
Мальчик-красавчик, совсем как этот, что стоит на бульваре. Девки не
сводили с него глаз, прямо как когда-то с меня, но тут оказалась выдержка
- совсем не та, что была у Аркаши, когда Аркаша еще многое мог; он даже
взглядом не повел. То есть повел, но не по ним, а по стенам. Что-то
поискал, удивился, потом повернулся ко мне и спросил:
- А где же Вождь?
- Кто? - не понял я.
- Вождь единый, мудрый, Вождь, несущий нуждающимся блага.
- А-а, ты за бармена? Тебе что-то еще заказать, Лончик?
Какой это был взгляд! Меня хотели съесть. Однако все же не съели, и Лон
снова спросил:
- Почему земные сестры так на меня смотрят?
Я офуел. Потом сказал ему все как есть - он ведь уже вполне взрослый, сам
зарабатывает, причем вполне прилично, и должен все знать, если пока еще не
знает. И что вы думаете? Мальчик выслушал и брезгливо сморщил нос ("Боже,
какая прелесть! - подумал я. - Он что, до сих пор ничего и не нюхал?").
- К чему? Необходимое мужчине мне трижды преподала наставница Тиньтинь Те.
Она выносит росток моего древа. А сверх необходимости - не во благо. Это
отвлекает от труда.
Я опять офуел, на этот раз - круче.
Ну и мальчик, однако, ну и планетка... ну и вождь! - вот этого я, конечно,
не сказал, но хорошо подумал.
Когда мы вышли на улицу, он оглянулся на лесенку "Лит-Арта" и сказал одно
только слово:
- Гниль!
Надеюсь, не про меня. Или про меня тоже, но не очень.
А в Малом Зеркальном нас уже ждали смотреть, и шлепать дотуда было, если
кто бывал в Одессе и знает, не так чтобы слишком далеко. Ассистенты у меня
- дай Бог каждому таких, и подготовили все честь по чести: зал, матрасы,
циновки и, конечно, вдоль стен вроде как по делу толпилось сильно много
посторонних, потому что раз Аркаша привез, так это таки вещь. Но Лончик
махнул, рукой, и все ушли, кроме меня, конечна. И рюкзачок тоже оставили...
Когда мы остались втроем, он разделся до пояса, не торопясь, очень
красиво, и я понял, что полным дебютантом его назвать никак нельзя:
видимо, дома он много и упорно репетировал, если не выступал уже в
аттракционах. А знаете, что самое интересное? На груди у парнишки
оказалась татуировка! Я видел в жизни этих татуировок, я сам, можно
сказать, весь разрисован, как картина Репина "Приплыли!", потому что
когда-то тоже был молодой и глупый, но такое встретилось Топтунову,
пожалуй, впервые. Попробуйте представить: гладкая кожа, выпуклые мышцы - и
поверх всего синее тату, не самого лучшего притом исполнения: что-то вроде
бесхвостого кота сидит на каком-то треугольнике. И вся эта радость
блеклая-блеклая, словно кто-то ее вытравливал-вытравливал, да так и не
вытравил и не придумал ничего лучше, как забить кота ярко-алым
изображением придурочной птички, напоминающей хищную утку. Скажу по
правде, самый дурацкий способ избавляться от татуировок - это зарисовывать
их другими, тем паче что менять кота на утку вообще верх кретинизма. И я
спросил:
- Лончик, а Лончик, а что это у тебя?
Он посмотрел на меня, сощурился и ответил:
- Тот, кто породил меня, называл себя Тигром-с-Горы, а оказался драной
кошкой. И огнеперая птица токон растерзала его.
- Ой! - огорчился я. - Так у тебя нет папы?
Понимаете, я ведь и сам вырос без отца, мама моя (святая женщина, не нам
ее судить!) строгала нас, как буратин, не очень интересуясь, что будет
дальше, и уж я-то знаю, каково это, когда растешь сиротой или все равно
что сиротой, а мама говорит, что папа полярный летчик...
Но того, что сказал в ответ мой дебютант, я никак не мог ожидать; папы,
конечно, бывают разные, и не всегда мы любим вспоминать про них, и порой
даже мечтаем подрасти, найти и набить морду, но в том-то и дело, что
мальчишечка злиться не стал, а ответил очень серьезно:
- Тот, кто меня породил, не отец мне. Мой отец - народ Единого Дархая...
Потом перехватил мой осторожный взгляд, направленный на грудь - туда, где
под самым левым соском бугрились две некрасиво заросшие дырки, на низ
живота, перерезанный почти поперек кривым сизым шрамом, и пояснил вовсе уж
непонятно:
- Тан Татао.
Сказал, отвернулся и принялся, уже не обращая на меня вообще никакого
внимания, рассупонивать рюкзачишко. Сначала появились мечи - два прямых,
один изогнутый, потом бумеранг, потом еще что-то, и вот - много-много
мальчиков уже вооружены, готовы и смотрят на меня по одному из каждого
зеркала. Кто видел это хоть однажды, тот не забудет никогда, как не забуду
этого я, а я, можете поверить, сколько мне осталось жить, не забуду.
Представляете? Статуэтка; глаза прищурены, лицо окаменело, плечи откинуты.
Все напряжено, все не двигается, только мышцы чуть подрагивают и губы
шевелятся.
- Дай. Дан. Дао. Ду.
Я, конечно, ничего не понял, но понял, что перебивать не надо.
И тут же - вы знаете, что такое смерч? - так вот, мальчик именно в него и
превратился. Ой, как же сверкали эти железяки, как они свистели, - и их же
совсем нельзя было увидеть, ну то есть вообще никак! Никто не сунул бы
туда палец, и я первый, а ведь я по жизни люблю риск, и даже когда Ози
двадцать лет назад напивалась в зюзю, именно я вел ее до номера, а
остальные, даже первый муж, крутили пальцами у висков и прикидывали,
сколько будут стоить венки, потому что пьяная Ози, она и сейчас, говорят,
пьяная Ози, а тогда она еще была молодая...
Потом мечи вдруг оказались снова за спиной, я даже не видел как, и
начались игры с ножичками, но это были совсем не детские игры, можете мне
поверить - я знаю, что такое играть, - и ножички летали туда-сюда, как
птички вроде той, что разорвала, если верить ему, папу моего дебютанта.
Он немного попрыгал, поотжимался, повертел алебардой, а потом установил
мишень и достал маленький арбалетик со стрелами...
Полный фурор!
Мне было так интересно, что даже почти не страшно!
Двадцать два неописуемых номера, на выбор!!!
Слушайте сюда: это говорит не кто-нибудь, а Аркаша Топтунов, а Аркаша
Топтунов знает, что говорит...
ГЛАВА 2
...Укрепи, Господи, и направь, и благослови тех отважных, кто по мере
слабых сил своих противостоит козням диавольским, не всегда и видя
истинную их суть, но сердцем неошибочно ощущая, где есть рубеж зла и
добра. И даже в противных высокому милосердию Твоему делах, о, Господи,
узри же светло горящее пламя правды Своей и неложную доброту чистоты
Своей, и за это, снизойдя, не впадай во гнев, но прости им заблуждения
их...
Рассказывает Аллан ХОЛМС. Старший инспектор (стин) "МЕГАПОЛА". 38 лет.
Гражданин Демократической Конфедерации Галактики
28 июня - 5 июля 2215 года по Галактическому исчислению
В ту ночь, ближе к рассвету, ко мне снова пришел Рамос. Явился, как
всегда, без стука и сел рядом с постелью, тихо, почти не слышно. Это он
умел - ходить по-кошачьи, так, что и половица не скрипнет. Раньше, давно,
лет пять-шесть тому, я вскакивал в холодном поту, потом привык, а потом он
стал появляться пореже - в конце концов и у него, там, есть свои дела и не
с руки заходить на огонек каждую ночь. Он присел, неярко светясь в
переливах лунных бликов, пробивающихся сквозь гостиничную портьеру, и
маленькая темная дырочка, опаленная по краям, почти незаметна была на
левом, повернутом в мою сторону виске.
- Привет, - сказал я негромко. В самом деле, с какой стати мне следует
бояться собственного учителя, пусть даже мертвого, тем паче что дело все
равно наверняка происходит во сне...
И он, как обычно, промолчал в ответ. Кивнул, добыл из кармана пачку
"Каролинума", любимую свою бензиновую зажигалку, щелкнул, затянулся - и
сделался полупрозрачен; лишь тусклый огонек сигареты то становился
немножко ярче, то совсем угасал. Покурил. Встал. Подошел к окну. Не
раздвигая шторы, полюбовался ночным городом - и растворился в мерцании
лунного света.
Но перед этим - опять, опять, как всегда! - повернулся и посмотрел на
меня. И таким был этот прощальный взгляд, что меня отшвырнуло на подушку,
скрутило, перехватив дыхание, и бросило на пол.
Я дорого дал бы, чтобы научиться не помнить сны.
А еще лучше - не видеть их вовсе.
Когда я приподнял голову, лицо болело, нос всхлипнул от прикосновения, и
на белой кнопке ночника остался кровавый мазок.
Да уж. Отпуск на исходе, а нервы ни к черту.
Теперь уже не заснуть до утра. Впрочем, похоже, недолго осталось и ждать;
за окном, пробивая нежную ткань портьеры, брезжил рассвет. Из зеркала на
меня глядел некто жалкий, нуждающийся в экстренной помощи, и я, оказав
таковую, вышел покурить на балкон, в шелковую предутреннюю полумглу летней
Одессы, в легкий, йодисто-свежий бриз, чуть пахнущий свежей рыбой, и в
полную, нарушаемую лишь негромкими рассветными звездами тишину.
Что ни говори, в Великом Договоре немало полезного, и уж во всяком случае
Одесса вполне заслужила звание столицы Планеты-для-Всех.
Две недели здесь - и можно год не думать о хворобах; если бы еще не
Рамос... но, будем справедливы, пенять на Арпада с моей стороны было бы
грешно. Кто-кто, а уж он-то имеет право и на визиты за полночь, и на такой
прощающийся взгляд...
Огонек почти начал подгрызать фильтр, когда зашуршал телефон. Ненавижу это
устройство, но, к великому сожалению, не имею права отключать его даже на
ночь. И даже в отпуске. Такая работа. Скорее всего, выйдя когда-нибудь на
пенсию, я вообще откажусь от услуг телефонной сети. Но не раньше...
Впрочем, повременить гудков восемь я себе позволил. Ничего страшного, даже
если звонит шеф. В конце концов, это он на работе. А я в отпуске.
Звонил же и вправду шеф. И был он, как обычно, деловит и чем-то, судя по
тону, озабочен.
- Доброе утро, Аллан.
- Вам также, комиссар.
- Судя по голосу, вы неплохо отдохнули. Поздравляю. Однако отчего вы так
долго не брали трубку?
- По средам я не жду вашего звонка, комиссар...
Трубка озадаченно помолчала. Шеф неплохой, очень неплохой администратор, а
в прошлом еще и великолепный оперативник, но зачастую бывает тугодумен, и
это уже неизлечимо.
- Это же элементарно, сэр! - позволил себе сострить я. И был не прав. В
трубке крякнуло и зазвучало официально:
- Стин Холмс! С настоящего момента вы отозваны из отпуска. Материалы
направлены экспресс-почтой.
Щелчок. Длинные гудки.
Вот такой вот разговор. Комиссар начисто лишен чувства юмора, и это
печально. С другой стороны, что делать, если ты носишь фамилию Ватсон, а
твой заместитель волею судьбы скромненько зовется Холмсом?.. В любом
случае человек он невредный и в свое время пытался как мог помочь Рамосу
во время позорища с первой попыткой суда над Наставником Паком...
Думается, еще и поэтому мне многое позволено, вплоть до не всегда уместных
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг