- Не знаю, - сказал старик. - Обычно я играю на нем сам. Он без
программы.
- Как? - удивились мы.
- Для этого я вас и позвал.
Мы ускорили шаг и вышли к дому. Это был клуб: небольшой дом, в котором,
вероятно, давались любительские концерты. Поднялись по ступеням -
навстречу мелодии.
Не сразу уловил я ее характер. Пока мы взбирались по лестнице, шли по
гулкому вестибюлю, потом по темному коридору, я хотел лишь увидеть
инструмент, игравший без всякой программы. А войдя в зал, облегченно
улыбнулся: обыкновенная виола, глупый деревянный электроящик с клавишами -
только и всего. Но почему-то мы стояли возле дверей, стояли и не шли
дальше. И тут я подумал, что эта виола играет до странности тихую музыку;
она не усилилась, когда мы ступили в зал, звучала так же вкрадчиво, как и
издалека. И мы осторожно двинулись вперед, между пустых кресел, к сцене,
хотя, честно говоря, ноги мои не шли. Вдруг захотелось сесть,
расслабиться, закрыть глаза и слушать далекий звон. Нет, даже не звон. Я
не могу сказать точно, что было в этой торжественно-радостной и вместе с
тем жалобной мелодии: может быть, с таким звуком текут реки на чужих
планетах?
Честное слово, по моей дубленой шкуре бегали мурашки, пока Игорь не
прыгнул на сцену и не дернул шнур.
- Концерт окончен! - громко объявил он, включив свет. Подскочил к
виоле, откинул крышку и изумленно протянул: - Да-а...
Я заглянул через его плечо. Виола действительно была старого образца -
непрограммированная.
- Ну что вы скажете, молодые люди? - спросил старик.
Мы еще раз обнюхали розетку и шнур, сняли с ящика все крышки, но ничего
любопытного не увидели.
- Остается предположить, что ваша электросеть транслирует музыку. -
Игорь попытался найти выход из бессмысленного положения.
Старик быстро включил виолу. Ящик молчал.
- Надо навести справки в городском управлении. - Он еще шутил! - Я
тридцать лет имею дело с этим инструментом и признаюсь вам, что так он еще
не играл.
Старый музыкант нажал на клавиши, и виола зазвучала. Весьма
обыкновенно, как играют все виолы.
Мы удалились с каким-то чувством вины. "Самодеятельность", - только и
сказал Игорь.
Этот почти нелепый случай можно было не вспоминать, если б Игорь
неожиданно не оказался прав: в технике действительно разразилась
"самодеятельность".
На другой день мы срочно вылетели в Мезис, большой индустриальный
центр, где приключился бунт автоматов.
12
Бунт - сказано слишком громко. Неподчинение человеку? В этом было
что-то мистическое. И все же произошло необычное: в Мезис съехались все
знаменитости техники.
В большом городе выходящее из привычных рамок событие легче всего
проследить в гостинице. Когда к подъезду ежеминутно подкатывают мобили
новейших марок, и нашего Акселя то и дело окликают какие-то личности, и во
всей сверкающей пятидесятиэтажной свече с трудом находится один тесный
номер на четверых - жди дальнейшего развития событий. И мы ждали, скучно
наблюдая из окна сорок седьмого этажа громожденье зданий, поток мобилей и
сверкающую вдалеке стеклянную реку - крышу того самого сталеплавильного
гиганта, где что-то произошло. Судя по уцелевшей крыше, взбунтовавшиеся
автоматы стекол не били.
Шутки шутками, а остановка завода - дело серьезное. Это мы с Игорем
понимали. И оправдывали внезапное исчезновение Бригова. Не могли только
понять, куда вслед за ним пропал Пашка Кадыркин - ведь в Мезисе у нас не
было знакомых.
Пашка появился через час.
- Ребята! - Он поманил нас пальцем. - Пошли.
Хитрый Кадыркин узнал, что на завод не пускают, но нашел другую лазейку
к свежей информации: напросился в гости к бионикам. Молодец - нас не
забыл.
Институт бионики походил на разворошенный палкой муравейник. Прозрачное
громадное здание стояло, конечно, на своем месте, и автоматы отнюдь не
играли в чехарду, но сами бионики бегали по коридорам и лестницам столь
стремительно, что полы их халатов трепыхали белыми крыльями; они чему-то
радовались, как дети, и, хватая друг друга за руки, тянули в свои
лаборатории.
- Все сюда!
- Ой, ребята, смотрите!
- Эврика! Мировое открытие в результате случайности.
- Ты что-нибудь понимаешь?
- В принципе этого не может быть...
- Абракадабра! И больше ничего.
- Спроси меня что-нибудь полегче!
- Кто еще не видел интроцептор-феномен?
- Гений или безумец?..
- Ущипни меня - я перестал понимать биоматематику...
То, что мы видели, было похоже на забавную игру, в которой, правда,
участвовали не все: кое-кто просто шагал с мрачным видом, оставаясь во
всеобщей суматохе наедине с самим собой.
А Кадыркин сразу включился в игру: ведь он уже знал ее правила.
Вынырнув из-за спин, потащил нас в комнату и, показывая на железный ящик с
короткой трубой окуляра, довольно объявил:
- Любуйтесь: автомат-абстракционист!
Мы с Игорем смотрели на бумажную ленту с длинными колонками цифр, на
выпуклый глаз трубы, на прекрасную цветную фотографию восхода солнца в
космосе, висящую на стене перед окуляром, и пока ничего не понимали. Тогда
Пашка и длинный парень в очках, конструктор ненормального автомата, стали
наперебой объяснять нам, что этот железный ящик исследует тончайшие
цветовые оттенки и сообщает свое мнение в цифрах. До сих пор он работал со
знанием дела. Но если присмотреться к последней ленте, той самой, что
лежит перед нами на столе, сразу станет ясно, что с автоматом что-то
случилось: он перепутал все цвета, пропорции и нарисовал такое полотно
космического восхода, что любой абстракционист прошлого лопнул бы от
зависти.
Мы ходили от машины к машине, смотрели ленты с вычислениями, графики,
наброски уравнений, сделанные хозяевами этих автоматов - биологами,
инженерами, математиками, нейрофизиологами, или, вернее сказать, -
биониками, потому что многие были разносторонними специалистами. Некоторые
ретивые конструкторы уже копались в электронных схемах, другие, наоборот,
ходили вокруг своих творений чуть ли не на цыпочках, не позволяя к ним
притронуться. Кто-то листал толстенные журналы записей с таинственными для
посторонних названиями: "Поведенческая реакция таких-то искусственных и
таких-то живых систем". Кто-то лихорадочно списывал с экрана справки
Центра Информации. Кто-то уже придумал свои гипотезы и отстаивал их в
жестоком споре.
В девять часов тринадцать минут утра все машины в этом доме, до сих пор
работавшие нормально, начали выдавать необычную информацию. Машинный бред
- кое-кто называл его гениальным прозрением - продолжался четыре часа. По
решению институтского совета большинство автоматов было выключено,
некоторые получили новые задания и продолжали работать в запертых от
любопытных лабораториях. Возбуждение, растерянность захлестнули коллектив.
Сначала никто ничего не понимал. Чуть позже на всех этажах зазвучали смех
и удивленные восклицания. Дрогнули даже скептики, разглядывая ленты чудной
математики. К нашему приходу институт гудел как улей.
Бесполезно было бы описывать десятки электронных систем и конструкций,
которые "пророчествовали" четыре часа. Это потребовало бы специальной
терминологии, математики и чертежей, да мы и не вникали подробно в
устройство каждого автомата. То, что мы видели, возможно, было
поверхностным первым наблюдением, в котором эмоции преобладали над научной
логикой. Но я коротко перечислю свои впечатления, пусть даже неправильные
с точки зрения строгой истины, ибо они гораздо лучше сохраняются памятью,
чем сухие исследования. Не стоит, пожалуй, приводить и названия автоматов:
во-первых, я не все запомнил, во-вторых, не хотелось бы примешивать сюда
нелюбимую мною латынь, а в-третьих, с названиями сейчас такая путаница,
что один и тот же прибор по воле изобретателя имеет подчас десяток-другой
имен. Специалист разберется во всем сам, затребовав в Центре сборник
"Проблемы бионики" N_117923.
Вот что произошло в те часы в Институте бионики:
аппарат, анализировавший передачу чувств на расстоянии, зарегистрировал
реакцию вкусового нерва, схожую с сильным ожогом;
электронная модель искусственного животного (его еще никак не назвали)
отметила появление электрической активности в глазе эмбриона, что нарушало
хронологию его развития;
другая модель, разрабатывавшая поведение этого животного, не смогла
предсказать самое простое: как питать на первых порах новорожденного
(конструктор печально заметил, что в таком состоянии она не смогла бы даже
ответить, как потрогать нос пальцем правой руки);
машина, исследовавшая изображение на сетчатке глаза, нарисовала
таинственную картину: отображение предмета исчезло, появлялось серое поле,
потом предмет частично восстанавливался, возникало черное поле и т.д.;
искусственный электронный мозг, выключив часть системы, потерял дар
речи;
модель агрессивного вируса превратилась в модель пассивного вируса;
в схеме локатора, подражавшего ночной бабочке и летучей мыши, за
несколько миллисекунд разыгралась трагедия жизни и смерти (причем бабочка
съела мышь);
автомат, который воспроизводил эволюцию каменной черепахи на Марсе,
неожиданно повернул в сторону от истории; кажется, он мог даже заселить
планету разумными существами;
модель внутреннего восприятия человека ловко перевела ощущение здоровья
в ощущение подавленности;
автомат четырехмерного пространства цветового восприятия человека
увидел солнце за горизонтом, новые краски неба, разноцветно окрашенные
тени, доказав тем самым, что скоро все люди будут смотреть на мир глазами
великих художников;
модель самоорганизации архигигантского мозга, которым не обладает ни
одно живое существо, модель Центра Информации - справочной службы планеты
- установила, что в результате непрерывного потока сведений число связей
между новыми ячейками памяти стремится к бесконечности и потому нет смысла
даже работать над этой проблемой (что, конечно, противоречило практике:
Центр Информации постоянно сам перестраивался и в любой момент мог выдать
самую новейшую справку, стоило только поднять трубку и набрать номер);
эмоциональный автомат начертал на рулоне замысловатую кривую, которая
соответствовала четырехчасовому Машинному смеху...
Повторяю: я не бионик, и все описанное здесь - впечатления
постороннего, с которым специалисты говорили мимоходом. Но не трудно
понять, что в 9:30 все автоматы мгновенно перестроили свои программы и
потом одни из них неожиданно разрешали задачи, что можно назвать
прозрением, другие же несли околесицу. Но даже то, что казалось чепухой,
как я догадывался, было очень важно для этих бегавших по коридорам людей:
теперь они другими глазами смотрели на своих умных электронных младенцев.
Все, что они раньше делали, в несколько часов окуталось непроницаемой
завесой какой-то тайны. И сам светлый, насквозь пронзенный солнцем
институт вдруг превратился в таинственный черный ящик. У кого не заблестят
глаза, не прервется на миг дыхание, когда он увидит такой неожиданный,
наглухо забитый, полный сюрпризов ящик! Открываешь крышку, а там, внутри,
- множество других, более мелких черных ящиков, и в каждом из них тоже
спрятаны ящички. Дальше, дальше - только открывай, только смотри, думай...
Пусть электронщики сами открывают свои черные ящики, пусть психологи и
нейрофизиологи перенесут их выводы со своими поправками на живые организмы
- я ничего не мог им посоветовать. Может, один только гигантский мозг -
Центр Информации планеты - был в состоянии сопоставить миллионноликую
информацию и сделать правильные выводы. Но даже я, маленький человек,
связывал столь разные события последних недель и догадывался, что в их
основе прячется то, что мы, как и сотни ученых, мучительно ищем все это
время: икс - энергия облака. Приборы уловили его присутствие в то утро над
Мезисом. Следовательно, облако неожиданно изменило свою стратегию: оставив
пока людей, нанесло первый удар технике. Вывести технику из-под контроля
человека - не эту ли цель преследовало оно?
На завод мы так и не попали. Наверно, не все должны были видеть
печальное зрелище: километры замерших автоматов, конвейеров, прокатных
станов, погасшие глазки печей, в которых застыла сталь.
Теперь мне казалось, что лучше б облако атаковало нас, чем машины. В
конце концов, мы, люди, можем пересилить себя, начать работать в полную
силу после любой болезни. Мы придумаем, как победить неуязвимого врага. Но
когда наступит этот момент? Когда мы сумеем схватить облако в железный
кулак?
13
- Я давно хотел вас спросить, Иосиф Ильич: что это за сцена, где один
человек стрелял в другого? Ну, когда вы первый раз демонстрировали
визуализатор... Ведь этого не было на самом деле?
...Мы опять в обманном Тампеле, куда вернулись с удовольствием,
несмотря на печальное событие: близ города разбились два гравилета.
Вечером, покончив с делами, я и Игорь пошли, конечно, в гости к Менге.
Пустая комната с экраном. Менге со смешными усиками сидит передо мной в
кресле. Я наконец решился спросить о том, что меня давно мучило: почему,
когда Менге показывал нам картину паники, на экране возник человек с
автоматом в руках?
Менге на мгновение закрыл глаза и резко сказал:
- Было!
Он сцепил пальцы так, что они побелели, помолчал, но успокоиться не
смог.
- Было, - рассказывал он отрывисто. - Не со мной. С дедом. Его убили
фашисты в тысяча девятьсот сорок первом году. Он жил в Варшаве. Отец мой,
еще мальчишка, остался жив. Он рассказал мне. С тех пор я не могу
забыть...
- Простите, Иосиф Ильич.
Я сам ненавидел фашистов - по истории, конечно, но чувствовал себя
виноватым, что нанес неожиданный удар этому человеку. Хорошо еще, что был
выключен экран.
Менге вдруг улыбнулся и прочитал стихи:
О Солнце!.. Там, где тень от лип густа и ароматна,
Кидаешь ты такие пятна,
Что жалко мне ступать по ним.
- Соня... - задумчиво продолжал Менге. - Когда она была малышкой, а я
строил в болотах реактор и по пояс проваливался в вонючую жижу, самое
главное было увидеть раскидистую липу и под ней мою девчонку в коротком
белом платьице. Представляете? Вся, с ног до головы, в золотых кружочках и
смеется. Вот тогда - все было нипочем...
Маленькая Соня в солнечных веснушках - это я хорошо видел. Но если б ты
знала, взрослая Соня, сама тишина и спокойствие, как мой друг Игорь
Маркисян приставал ко мне в ракете: "Ты парень что надо. Никогда не
забуду, какие глаза были у Сони, когда мы уходили. Честное слово, Март, ты
ей нравишься". А я смеялся и уверял, что я совсем не то, что надо такой
умной девушке, как Соня, и сердце мое совсем в другом городе, и
смотрела-то Соня как раз не на меня, а на него, чурбана недогадливого, и
ему ставила компресс на голову, а не мне. Если б ты слышала, Соня, такие
дикие речи моего друга, который девчонок никогда не замечает, глаза твои
улыбнулись бы, и ты стала б еще красивее.
- Соня решила уехать, - сказал Менге. - На Памир, в обсерваторию. Она
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг