- Страх? - повторил Мэр, удивленно хмыкнув. - Такая красота - и страх?
- Это - красота не от мира сего, - объяснила секретарь.
- А ведь действительно, - согласился Мэр, присмотревшись к Гостинице,
в то же время мысленно оглаживая ладонями обольстительные изгибы
обнаженного женского тела. - Но есть ли что более не от мира сего, чем Бог?
А Бог - есть любовь, согласно определению апостола Павла... Вы боитесь
любви?..
- Мне всегда казалось, что Бог весьма негативно относится к любви. Или
мы с ним по разному ее понимаем, - пожала якобы обнаженными плечами
прекрасная собеседница. - И, по-моему, Бог - есть страх... Все религии
основаны на страхе... Или перед гневом Божьим, или перед невозможностью
спасения... Спасения от жизни... А я не хочу от нее спасаться! - Подняла
она на Мэра свои ошеломительные очи, и он чуть было не канул в них. Спасла
профессиональная натренированность противостоять посторонним воздействиям -
повело-повело и... отпустило.
- Любовь и страх - две вещи несовместные, - добавила она, не отводя
глаз, и Мэр, все еще пребывая под их очарованием, не смог сообразить, кого
она имеет в виду: Бога и его рабов или ... их двоих... Он тоже не отводил
глаз. Никудышным бы он был политиком, если бы отводил глаза. Нет, взор его
был чист и мудр.
- А вы оказывается еще и философ, - одобряюще улыбнулся Мэр. - Значит,
я не ошибся в вас.
Она скромно улыбнулась в ответ, отлично зная, что кадровую политику в
мэрии контролирует его премудрая, прекрасная и еще молодая и энергичная
супруга - эталон супруги большого политика, а значит - сама большой
политик. Благосклонно замеченная ею среди выпускниц юрфака юная леди
стремилась соответствовать этому эталону, лелея мечты о политической
карьере. А для их воплощения, прежде всего, необходимо было быть
неповторимой... и ждать своего исторического момента.
- Я - Женщина, - тихо, но твердо ответила прелестная соискательница
политического успеха. И Мэр по достоинству оценил истинность и глубину
этого уточнения.
- Вот что, - распорядился Мэр, мысленно возвращая с некоторым
сожалением на место ее прозрачные трусики модели "фиговый листок", - пусть
подадут мою машину. Сейчас. Документы подождут. Мне не нравится, когда
архитектурные сооружения в моем Городе вызывают страх у прекрасных
горожанок... Форма сама по себе, тем более такая совершенная, не может
порождать страх. Я должен знать содержание!..
Одежда чудесным образом мгновенно укрыла обольстительное тело, словно
закрылись лепестки цветка и, строго кивнув в знак того, что распоряжение
принято к исполнению, серетарь-референт грациозно двинулась к двери.
"Женщина, - мысленно произнес Мэр, - какое философски емкое
слово... Женщина, жизнь, любовь... Тайна сия велика есть..."
А ей, уже подтянувшейся и строгой было почему-то очень жаль этого
красивого мужчину, мудрого, искусного политика...
* * *
Правительственный лимузин, шелестя шинами, несся по осевой линии
центрального проспекта. Улица была чиста и элегантна, как концертный рояль.
Мэр прекрасно знал, что за несколько минут перед ним здесь прошлись
уборочные механизмы, но даже это знание не портило приятного впечатления.
Чистота и красота - абсолютны и независимы от причин, их породивших. Мэр,
конечно же, не был настолько близорук, чтобы не понимать, сколь разительно
отличаются обыкновенные улицы от правительственной трассы, и значит,
маршруты мэра должны быть неисповедимы, что могло бы вынудить
соответствующие службы содержать весь Город в чистоте. Впрочем, это утопия
- сие потребовало бы непосильных для городского бюджета вложений.
И тем не менее... надо разноообразить свои маршруты. Однако прежние
попытки такого рода всегда встречали неявное, но ощутимое упругое
сопротивление.
Народу на улицах было не очень много. Понятное дело - начало рабочего
дня. Гости Города еще отдыхают после ночных впечатлений, а торговая сеть
накапливает товарную массу, чтобы обрушить ее на тощие кошельки покупателя
в ближайшие часы... Впрочем, это тоже утопия - все усилия Мэра по
ликвидации, казалось, хаотически возникающих дефицитов, порождающих
ажиотажный спрос, то бишь очереди, оказывались тщетными: на месте одного
дефицита возникал другой, самый непредсказуемый.
Ладно бы насаждал он государственный монополизм и централизованное
тотальное планирование - хоть природа дефицита была бы понятна. Но в случае
частнособственнического рыночного хозяйства?!.. Да при наличии развитого
антимонопольного законодательства, которому он отдал немало собственных
сил!.. Хотя что уж кривить душой - и в этом случае все было понятно. Коли
явление существует, значит, оно кому-то выгодно. И Мэр отлично знал - кому
и как удалось нейтрализовать рыночные регуляторы и его антимонопольные
законы...
Этот торгово-производственный упырь предпочитал паразитировать на
худосочном теле городской экономики, не позволяя ей обрести полноценную
кровь и плоть. Частная собственность существовала только на юридическом
уровне во внешних формах, вполне удовлетворяющих требованиям
антимонопольного законодательства, но фактически это была единая "теневая"
система криминальных связей, монополизировавшая производство и сбыт, что
позволило ей максимизировать прибыть при минимизации производственных
затрат. Фактически существующий, хотя и искусственно созданный дефицит
товаров давал возможность предельно, исходя из покупательной способности
горожан, а часто и не учитывая ее, взвинчивать цены. Собственные же
неограниченные потребности можно было без труда удовлетворять за пределами
Города. За этими же пределами черпались и "импортные" товары по бросовым
ценам, которые в Городе становились ценами "престижными"...
Взор Мэра рассредоточено проникал сквозь тонированное стекло,
профессионально, по-хозяйски, фиксируя "плюсы" и "минусы" городского
интерьера, но мысль его витала, можно было бы сказать, в
теоретическо-политических эмпиреях, если бы эти "эмпиреи" практически не
брали горожан за горло.
Нельзя сказать, что "мировая полисная революция", как назвали
политологи процесс суверенизации территорий, потрясла мир. Нет, она прошла
исключительно спокойно, но дискретизировала этот мир, раздробила, перевела
из молекулярного состояния в атомарное. Что, конечно же, не означало
полного обособления территорий. Атомы взаимодействуют и не соединяясь в
молекулы. И все же на фоне недавней всемирной экономической интеграции, для
которой, казалось, может существовать лишь один предел - всемирная
демократическая
конфедерация или, как в дурных снах фантастов, мировая империя, -
"полисная революция" оказалась "тихим взрывом", "божьим откровением" для
теоретиков и практиков от политики, удивленно воззрившихся на дело рук
своих, когда процесс был уже близок к завершению.
Как личность с развитием человечества все более четко
выкристаллизовывалась из тоталитарного человеческого раствора, так и
коллективы людей, вырастая из племенных, расовых и прочих
"естественно-биологических" стадных связей образовывали кристаллы
социальной общности, основанной на территориальном единстве и рационально
осознанном единстве интересов. Это не древнегреческий полис, который во
многом еще племенное стадо, но внешне "кристаллы" принимали форму таких
полисов, то есть городов-государств, и политологи просто не могли не
оседлать очевидную аналогию.
"Впрочем, - думал Мэр, - древнегреческий полис совсем не плох как
оптимальная административная самоуправляющаяся единица и не заслуживает
высокомерного к себе отношения. Нам многому можно поучиться у них... И у
Платона, при всем его коммунизме, и, особенно, у Аристотеля... Не надо
только забывать про Макиавелли..."
Процесс социальной атомизации мироустройства вызвал множество
неожиданных эффектов, показавших, что мир действительно перешел в новое
качественное состояние. Перестали, в частности, работать экономические
механизмы, сносно справлявшиеся с макроэкономикой супердержав и союзов
государств. Рынок не совместим с понятием границы. Он эффективен, когда
свободен и всемирен.
Мэр любил свой Город. Наверное, потому что здесь родился и провел
большую часть жизни, исключая время учебы и стажировки в самых престижных
научных центрах, потому что с Городом были связаны все устремления, смысл
его жизни. Нормальная любовь стремится к взаимности, а любовь Города - есть
любовь его жителей. Однако победа на выборах - не свидетельство любви
избирателей, а лишь выражение их надежды на перемены к лучшему. Ставка на
очередного лидера. Любовь может появиться, когда они ощутят выигрыш. А
выигрыш в жизни - это счастье.
Мэр был достаточно зорок и видел, что большинство сограждан несчастны.
Но тогда несчастен и он, ибо смысл его жизни не реализован.
Временами он чувствовал себя рыбой, бьющейся на золотом песке
сверхприбылей городских монополий. Казалось бы, что ему жаловаться - чем
больше прибыли, тем весомей налоги и богаче казна, тем активней
благотворительная деятельность. Но он прекрасно знал, что большая часть
этих сверхприбылей утекает по теневым каналам мимо казны, благотворительная
деятельность служит лишь для отвода глаз, и суммы, на нее затрачиваемые,
смехотворны на фоне прибылей. Однако, и это не главное. Самое трагичное то,
что источником сверхприбылей служила не высокоэффективная экономическая
система, в которой все компоненты производства и потребления гармонично
связаны автоматически действующими экономическими регуляторами, не
позволяющими расколоть общество на полярные слои. Нет, источником их
служила первобытная, вульгарная эксплуатация большинства горожан за счет
взвинчивания монопольных цен. Казалось бы, понижение покупательной
способности населения должно было притормозить этот процесс. И эта
тенденция наблюдалась. Однако ей противопоставлялось снижение качества
товаров и уменьшение их ассортимента. В результате снижался уровень
потребностей и требовательности горожан. А ведь чем меньше человек хочет,
тем меньшего добивается. И это есть деградация общества.
Конечно, с философской точки зрения для оценки, хорошо сие или плохо,
важна структура потребностей. Некоторые из них очень было бы хорошо
понизить. Но Мэр прекрасно видел, что большинству его горожан не до
структуры потребностей - дай Бог не протянуть ноги. И если при этом
страдали какие-то потребности, то, в первую очередь, высшие, духовные,
собственно человеческие.
Все это он видел давно и в мэры стремился, чтобы положить конец сему,
и не скрывал этого. Видимо, потому и победил на выборах - горожанам был
любопытен его революционный порыв. Именно любопытен и не более: мало кто
верил, что он окажется в силах что-либо изменить в их гнусной жизни, но и
за стремление были благодарны.
И вот он уже несколько лет у власти. Кстати, очень точное определение:
у в л а с т и, а не сама власть. Оная была незрима, и вершилась помимо Мэра
и прочих официальных политических структур, им возглавляемых.
Он понял это довольно быстро, когда принятые по его настоянию
"прогрессивные" законодательные акты, кстати, через поправки весьма
кастрированные, оказались "бумажными законами", не имеющими ничего общего с
реальным функционированием городского организма.
Стало очевидно, что только политическими методами с незримой системой
власти не справиться. Необходимо было организовать борьбу базисов.
Мафиозной системе экономики противопоставить здоровый рыночный механизм. И
пусть победит сильнейший.
Его первый укол рапирой независимого "малого бизнеса" при
государственной поддержке цен ниже монопольных за товар лучшего качества
был легко парирован дубиной рэкета. Те предприниматели, что очухались после
дубины, влились в мафиозные структуры, лишь усилив их.
На "полицейские" методы Мэр и вовсе особых надежд не возлагал,
понимая, что они лишь способствуют развитию коррупции - слаб человек. Но и
полностью от них не отказывался, дабы не обеспечивать слишком вольготной
жизни мафии и вынуждать ее делиться доходами с казной. Единственное, Мэр
следил за тем, чтобы полицейские чиновники не засиживались на "хлебных"
местах. Пусть больше народу покормится от мафиозной кормушки - все выше
средний уровень жизни горожан. Но прирастать к кормушке не позволял, что
встречало поддержку в чиновничьих кругах. Мэр знал даже о существовании
"неписанных" очередей на каждое "доходное" место. Всех не пересажаешь, а
пока есть условия для коррупции, она будет процветать.
И тогда Мэр пустил в ход "тяжелую артиллерию" в виде льготных
инвестиций иностранного капитала на условиях наполнения рынка дешевыми и
качественными товарами.
"Варягам" было выгодно захватить новый рынок сбыта, налоговые льготы
компенсировали их убытки от понижения цен. Горожанам было выгодно
избавиться от дефицита и дороговизны. Родная же мафия, по замыслу Мэра,
должна была вступить в э к о н о м и ч е с к у ю конкурентную борьбу за
рынок с "варягами", от которой горожанам могло стать только лучше...
Хотя мафия есть мафия и сразу от криминальных методов борьбы, вплоть
до бандитизма, она вряд ли сможет отказаться. Что ж, городские
подразделения "спецназа", верные Мэру, приведены в полную боевую
готовность.
Все делалось в строжайшей тайне и, может быть, поэтому смогло
осуществиться. Вот уже неделю оторопевшая мафия наблюдает, как горожане
вкушают "иностранного пирога".
Впрочем, не окончательно оторопевшая - через пару дней после начала
товарной интервенции были зафиксированы попытки оптовых закупок крупными
партиями, но подобная торговля не только лишалась налоговых льгот, но и
облагалась такими налогами, что заглохла на корню. А обманывать городские
власти "варягам" не было интереса - тогда потерпела бы крах вся
интервенция, цель которой - не сиюминутная выгода, а рынок и стабильная
долгосрочная прибыль.
Послышались вопли о предательстве городских интересов и распродаже
родины, о необходимости навести порядок и призвать к ответу изменников. И
вот очевидно на сегодняшнем заседании Муниципального Совета и состоится
первое политическое сражение по этому поводу.
Мэр был готов к бою. Во-первых, его стратегия уже дала первые
положительные результаты для Города, во-вторых, его "партия" в
муниципалитете и в Совете уже заняла достаточно прочные позиции.
Большинство почуяло собственную выгоду от начавшихся перемен. Хотя страх...
страх может перемешать карты...
Мэр вынырнул из размышлений, почувствовав, что в поле его зрения
попало что-то необычное. Кроме Гостиницы, к которой они уже подъезжали.
Сосредоточив взгляд, он заметил тяжелогруженый самосвал, скатывавшийся по
наклонной боковой улочке, набирая скорость. Нетрудно было мысленно
рассчитать точку пересечения их траекторий.
- Тормози! - закричал Мэр водителю. Да тот и сам, белее собственной
сорочки, выпучив глаза, жал на тормоз и одновременно выворачивал руль,
чтобы избежать лобового удара.
Траектория мэровского лимузина стала резко забирать влево, и Мэр успел
понадеяться, что если и произойдет столкновение, то по касательной. Но все
это длилось считанные мгновения, которых явно не хватало!..
Самосвал вылетел на проезжую часть магистрали. В последний миг перед
столкновением Мэр успел заметить, что за рулем самосвала никого не было.
Удар!.. Звон!.. Скрежет!.. Лязг!.. Вопль!.. Тьма!..
* * *
Первое, что увидел Мэр, открыв глаза, - ослепительно белое,
стремительно уносящееся в головокружительную высь здание Гостиницы. Он
лежал на спине, запрокинув голову назад, - и оно занимало практически весь
его окоем. Только далеко-далеко вверху на самом острие уже невидимого шпиля
ослепительно сияло солнце. Холодное зимнее солнце, нанизанное на иглу, как
мотылек...
И еще Мэра удивила тишина. Ни малейших признаков городского шума, к
которому он привык, как к звуку собственного дыхания. Этого звука он тоже
не слышал, хотя грудь исправно вздымалась и опускалась при вдохе и выдохе.
"Оглох?.."
Он попытался вспомнить, что произошло, и воспоминание явилось столь
ярким и четким, что Мэр резко сел, вновь увидев надвигающийся на него
самосвал.
Но нет! Ничто на него не надвигалось. Груда перекореженного металла
полыхала жарким костром в нескольких метрах от него посреди проезжей части.
И вокруг - никого!..
"Да что же это такое?!.. Вымер Город, что ли?! Такое происшествие - и
никаких зевак?.. Или боятся?.. Да, страх - это незримая Тень Города. Я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг