охраны "Единства" Гая Марковича Кленова с известнейшим врачом.
Теперь, оставшись один, он ждал посетителя. Пришел человек с
иссинячерными длинными волосами. Черты лица несколько асимметричны,
пристальный взгляд небольших колючих глаз. Кленов с удивлением его
рассматривал.
- Ну, Фарид, да тебя не узнаешь... Чудо перевоплощения.
Кленов по-отечески обнял Фарида.
- Не бойся сна. Теперь, после операции, тебе не страшны их проверки.
Проводив Фарида, Кленов зашел в большую комнату. Весь пол в ней был
устлан репродукциями картин. Кленов прошелся, рассматривая их, Возле
аппаратуры хлопотал сотрудник.
- Как, хороши картинки? Никакая наука полсотни лет назад не могла
додуматься, что можно превратить в орудие убийства. Тяжело работать?
- Насмотришься на них, чувствуешь себя дискомфортно. Мысли лезут, как
раньше говорили, "от лукавого". Если репродукции так заряжены, то картины
- изощренные убийцы. Отвращение к ним будто к живым, будто в них
сконцентрирована ненависть и злоба к людям.
- Ничего. Потерпим до поры... Что сообщил "горец"?
- Наши предположения подтвердились. "Цех" художников действительно
существует, находится всего в двадцати километрах от Парижа.
Это якобы психиатрическая больница закрытого типа, куда помещают
хроников с тяжелой формой болезни. Картины создаются там. Проверены данные
многих исчезнувших художников из разных стран. Большинство из них
"пропадали" одинаково: заболевание, приезжает врач и забирает больного.
Куда увозили, что за врачи, установить тогда не могли.
Кленов еще раз бегло окинул взглядом репродукции:
- Все фантастически усложняется в наше время. Еще двадцать лет назад
работали совсем иначе А что дальше?
Доктор Дадышо наблюдал за происходящим на экране. Вспышки редкие,
слабые, неритмичные. Значит, контакт с "приемником" нарушен, он не может
брать энергию и работать по заданной программе.
Дадышо вызвал ассистента.
- Распорядитесь, чтобы проверили все каналы связи с "Око".
Дадышо знал, что во всем мире люди охвачены тревогой. Причины
заболеваний не разгаданы. "Концерн" Дадышо может продолжать работу и
готовить "объекты". "Мир так изменился... не надо разрушительных бомб, не
надо ничего уничтожать. "Единство" рухнет. Можно представить, какие битвы
разыграются за лучшие куски. Напрасно Маргарет считает предварительный
раздел мира надежной основой. Будет большая свара... Дадышо помрачнел,
мысли складывались не радужные. "Не придется ли мне "усмирять" наших
теперешних союзничков? А потом? Где конец насилию над человеческим
разумом? Вот его участь "властелина рассудка" -не злая ли это насмешка
судьбы? Убивай, убивай, убивай..."
Дадышо прошел в библиотеку, посмотрел репродукцию с картины Покровского
"Метаморфозы Анны". Он перевел изображение в объемное и любовался
прелестью незнакомой женщины. Чистота, величие духа угадывались в этой
славянке - сильная кровь не отравлена, как у изнеженных ночных женщин.
Хобби Дадышо - выдающиеся люди всего мира. Он занимается разработкой
повторяемости событий в мире, а главное, повторяемости отдельных людей,
абсолютно идентичных. Он накопил уже массу материала об этом и теперь
много времени отдавал решению этой задачи.
"Какие законы управляют этим удивительным явлением?" О людяхдвойниках у
него собрана большая коллекция, книги о них, произведения искусства,
созданные ими, и даже сведения о частной жизни.
Последние дни собственные мысли делали Дадышо пленником, приходили
незваные, заставляли память служить им. Он много думал о Покровском. Его
угнетало сожаление о скорой гибели художника. Может быть, это вызвало
желание удалиться в маленький кинолекторий, где он любил смотреть
старинные кинофильмы.
У Дадышо было множество знакомых на протяжении всей его жизни, но, как
ни странно, никогда не было товарища, друга, с которым он бы мог
поделиться своими мыслями и планами, с кем мог "отвести душу".
И вот теперь такое место в его мыслях занял Владислав Покровский.
Дадышо представлял, как бы они беседовали, спорили или вместе
отправились в дальнее путешествие.
Мысли о Покровском причудливо переплетались с каждодневной его жизнью,
и, наконец, без этих мыслей, без мечты о дружбе и общении с Покровским
Дадышо не проходило и дня. Более того, исподволь у него зарождалась
антипатия к магистру, порой переходящая в отвращение к нему: ведь это он
выбрал Покровского объектом для использования его в своих зловещих
намерениях, зная, чем кончится этот эксперимент.
Случилось так, что, изучая творчество Покровского, Дадышо обнаружил
поразительное сходство художника с артистом Дворжецким, жившим во второй
половине двадцатого века. Артист сыграл несколько ярких ролей в кино и
рано умер.
Дадышо интересовала связь внешности человека с характером и
способностями Возможно, в Дворжецком мир мог бы обрести выдающегося
художника, а Владислав Покровский мог стать большим артистом. Дадышо
сожалел, что проверить свои предположения он уже не сможет - Покровского
очень скоро не будет.
Дадышо поудобнее уселся - сейчас он посмотрит старый фильм. По экрану
пробежали большие, красные, словно накаленные, буквы: "Бег".
По одноименному роману Михаила Булгакова.
Мягкий пушистый снег покрывал землю. В экзотической стране русских
творилось безумие. Славянские характеры проявлялись отчетливей в бушующем
хаосе. Спасал прелестную, беспомощную женщину русский интеллигент. Все
было как в нелепом, кошмарном сне. Хлестали выстрелы, падали люди,
метались кони. И в этом вихре, в этом бесцельном безудержном беге людей
появился генерал Хлудов. Он безумен, уродлив, страшен и прекрасен.
"Они так могли... гореть, забывать, что это игра... не жалеть жизни...
какой артист!"
Дадышо, отдавшись чувствам, сопереживал, волновался, многое ему было
непонятно, но все было настолько убедительно, что усомниться в правдивости
рассказанного о той, ушедшей, жизни было невозможно. Все дышало правдой,
вся игра талантливых актеров была не представлением, а скорее их истинной
жизнью в актерском перевоплощении.
Но вот в далекой, чужой стране томились те, кто уже не имел права
ступить на землю родины. И как монумент остался на берегу моря стоять и
тосковать полубезумный, одинокий человек, в забытьи, полубреду грезить о
том крае, где было все, чем мог жить русский человек. И лишь собака лежала
у его ног, охраняя, быть может, несостоявшегося гения.
Экран погас Дадышо не сразу перешел "в другой план бытия". Перед его
глазами все еще стоял образ Дворжецкого-Хлудова. И этот образ был
настолько слит с воспоминаниями о Покровском, что Дадышо вдруг так
захотелось очутиться где-нибудь с художником вдвоем и поделиться
впечатлением о фильме. Может ли знать Покровский о своем поразительном
сходстве с этим артистом? Может быть, Покровский так и не узнает этого.
Жаль...
Анна каждый день приходила взглянуть на Владислава. Он лежал в
стерильно чистой палате с подключенной к нему аппаратурой. Жизнь дремала в
нем, дыхание было едва уловимо. С закрытыми глазами он походил на больного
ребенка: губы расслаблены, глазницы, непомерно большие, западали под
крутой лоб, словно темные провалы, неестественно белые руки лежали
неподвижно вдоль туловища, их бескровная белизна вызывала у Анны желание
припасть к ним, оживить своим дыханием.
Но не разрешали даже прикоснуться к нему. Врачи и сестры казались
Анне слишком суровыми И Мария Яновна приходила словно гостья и сидела
поодаль, не сводя глаз с сына, и во взгляде ее был страх.
ЧЛЕН БРАТСТВА КОЗИМО
На севере Италии, во дворце спорта, стоящем на берегу моря, братство
праздновало свой юбилей. Но, конечно, это не рекламировалось и проводилось
строго конспиративно.
В укромной комнате дворца леди Галь встретилась с человеком из числа
"двенадцати". Леди пылко уверяла собеседника в том, что до их полной
победы над миром остались считанные месяцы. Разумеется, что приближается
день, когда придется поделить между "Двенадцатью" всю площадь планеты,
включая океан и воздушное пространство. Тогда для их союза наступит
поистине "Золотой век". Ведь народ будет находиться под действием
принадлежащей им "тонкой" энергии. Управлять массами не составит большого
труда. Люди будут жить по заданной программе.
Говорили они и о разделе мира. Пожалуй, собеседника леди это
интересовало более всего. Они беседовали до тех пор, пока не услышали
сигнал к сбору.
Предстояла церемония принятия нового "брата".
Перед этим днем леди Маргарет выпало немало хлопот. Вступая в братство,
Морис лишался кудрей. Он был согласен и на это, так как в "миру" мог
преспокойно носить искусно сделанный из его же волос парик. Но леди это не
нравилось. Как? Лишить ее мальчика лучшего украшения? Ни за что! Но
традиции братства были прочны. Леди пришлось прибегнуть к угрозам -
урезать финансирование братству. В конце концов стороны договорились
внести поправку к уставу: разрешить так называемым "посланцам" - братьям,
разъезжающим по странам с "поручениями", оставлять волосы. Леди Маргарет
это стоило немалых денег, но она гордилась победой и уж, конечно, не могла
не сказать об этом Морису.
- О, Морис, очень скоро вы станете моим братом, и мы отпразднуем такое
событие. Тогда вы больше времени будете находиться при мне - ваше биополе
особенно благотворно действует на меня, я каждый раз это чувствую. Вы
будете моим помощником.
- Благодарю. Я безмерно счастлив...
Церемония приема нового брата была обставлена торжественно. Козимо
участвовал в этой процессии. Глаза его остро поблескивали, улавливая все
происходящее вокруг.
Мориса вывели на возвышение. Старшины читали длинные наставления
заунывными голосами. В них многократно призывалось отдать знания, ум,
силу, деньги, а при надобности и жизнь ради служения идеалам "братства".
Все присутствующие на церемонии были в черных плащах с капюшонами,
скрывающими фигуры и лица. Среди них была Маргарет.
После "чтения" с Мориса сняли плащ, и под пение гимна "и ты предстанешь
перед нами открытым, как перед Господом", Морис на несколько мгновений
остался обнаженным, лишь легкая набедренная повязка прикрывала часть тела.
Нежин, глядя на него, пробормотал "черт возьми"... Но тотчас же Мориса
накрыли белым плащом, и перед ним "ведущие" скрестили мечи, светильник
вспыхнул жарким огнем Из большой чаши дали выпить новоиспеченному "брату"
вина.
Козимо и Адам завершили деловую поездку по Италии. Им, как особо
доверенным членам "братства", поручалось проверить деятельность их
филиалов в крупных городах страны. В последний день во Флоренции, закончив
к полудню дела, они зашли в маленькую таверну неподалеку от улицы Старых
Кандалов. После яркого дневного света полумрак был таким приятным. Заказав
обед, "братья" молча разглядывали керамические панно с жанровыми сценками.
Им Приходилось вести себя особенно осторожно Козимо и Адам были приглашены
в Италию как ученые-психологи.
Они прочитали несколько лекций в учебных заведениях и научных центрах.
Козимо, почти постоянно находясь с Адамом, присматривался к нему: он
интересовал его как ученый, обладавший широкой эрудицией.
Причем его познания в некоторых сложных вопросах науки заставляли
Козимо задуматься - он не встречал их в публикациях, и неизвестно, откуда
их "черпал" Адам.
- Ну вот, завтра мы будем дома. Турне можно считать удачным. - Козимо
подвинул блюдо с макаронами, полив их острой приправой.
Адам не спешил отозваться.
- Эта поездка - сущие пустяки. Бывают задания куда сложнее.
- Да. Наверное, тебе, как и мне, временами было нелегко.
Козимо заметил, что за время их поездки произошло сближение:
Адам явно проникся к нему доверием.
- Это так. Нам хорошо платят. Жаловаться не приходится.
- Конечно. Ведь все наши из числа избранных...
Адам потягивал холодное вино. По привычке огляделся.
- Что касается меня, то я на особом положении. Если дело не по душе,
могу отказаться.
- Вот как? Разве это допустимо?
- Для всех нет. Но за ту услугу, что я оказал однажды нашим и особенно
доктору, мне многое разрешается... Впрочем, я первому тебе говорю, и,
разумеется, это между нами... Если тебе понадобится помощь, я кое-что
могу...
- Спасибо, Адам, за доверие. А какому доктору?
- Этого я не могу сказать.
- Хорошо, Адам, я верю тебе во всем
ВЕЧНО ЖИВИ, ЦАРИЦА!
Владельца "Лавки древностей", приютившейся в центре Парижа, - Трачитто,
знали чуть ли не все жители города. Он являлся своего рода
достопримечательностью, и большинство приезжих в город стремились
непременно побывать у Трачитто.
Сегодня в лавке праздник, и среди гостей немало важных персон.
Всех желающих приобщиться к празднованию лавка, конечно, вместить не
могла, и они выплеснулись на прилегающую к ней площадь.
Но вот в дверях лавки появился Трачитго. Похоже, он чего-то выжидал, а
точнее, кого-то ждал. Толпа расступилась, пропуская тройку вороных коней,
впряженных в старинную карету. Дверца кареты распахнулась, и из нее,
опираясь на руку слуги, не спеша вышла молодая, стройная женщина в костюме
горожанки- времен Диккенса. Выпущенные из-под шляпки темные локоны
рассыпаны по плечам. На вид леди не больше двадцати пяти -расцвет красоты
и молодости.
Восхищенная толпа рукоплескала. Леди кланялась, даря улыбки, и под руку
с подоспевшим к ней Трачитто скрылась в лавке.
Но вот покупки сделаны, обмен приветствиями тоже, все ждали, что же
дальше. В лавке, как обычно, стояли столики, разносился запах кофе и
пирожков.
Раздалась негромкая торжественная мелодия - бой невидимых часов, и
тотчас же стена лавки двинулась, и перед гостями открылось просторное
помещение, изображавшее старинную таверну. Сквозь цветные витражи окон
лился свет, дробясь на кусочки, - образуя на полу пестрый ковер и
раскрашивая лица гостей причудливыми бликами.
Гости хлынули туда, спешили занять места, шумели, хохотали. Пили пиво,
приготовленное по старинным рецептам, обменивались репликами и остротами.
Вдруг отодвинулась следующая стена, и изумленная публика увидела
большое, от потолка до пола, изображение Клеопатры и Антония. Оно в
точности повторяло рисунок геммы, подаренной Трачитто леди Маргарет.
При виде этого зрелища леди Маргарет оборвала разговор на полуслове.
На сцене появился Морис. Зрители разразились аплодисментами. Он низко
поклонился. Широкий алый плащ, накинутый на плечи, спускался до пола.
Понятно -он будет петь под аккомпанемент старинной гитары - ведь она при
нем. Морис дал возможность еще некоторое время полюбоваться собой, а
затем, подняв руку, объявил, что расскажет историю геммы, изображение
которой находится перед публикой.
Голос Мориса был так хорош, он пел с таким вдохновением, что
совершенная тишина в зале позволяла голосу снижаться до едва слышных
звуков.
В очень давние времена, когда Египтом правила царица Клеопатра, в ее
страну отправился молодой грек по имени- Амертис, сын Лагорина.
Был он так хорош собой, что прозван был на родине богоравным. Несмотря
на молодость, он слыл прославленным, бесстрашным и могучим воином. А дед и
отец его были почитаемы царями и народом как великие художники. Умели они
высекать из камня богов и смертных людей, и шла молва, что помогают им
боги, а особенно Гефест. Но самыми чудесными их изделиями были вырезанные
на драгоценных камнях изображения царей, сцены битв и лики богов. Владел
этим ремеслом и Амертис.
Как известно, греки слыли лучшими мореходами в мире, и плавали они к
берегам далеких стран.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг