чем из любопытства. Стрелкина смутилась.
- О развязке говорить вряд ли приходится, так как машина дала лишь
примитивную сюжетную схему. Дело в том, что она... словом, предложен такой
вариант, в котором комиссар расследует три убийства, которые он совершил
сам.
- Что?! - Шея Дебрэ приобрела пунцовый оттенок, глаза, казалось, готовы
были выскочить из глазниц. - Что вы сказали?! Да как вы могли позволить
себе?!
- Успокойтесь, комиссар! - Стрелкина слегка коснулась пальцами его
рукава. - Мы ведь с вами говорим о чисто литературных вариантах темы,
которые никак не могут бросить тень на вашу безупречную репутацию.
Давайте, если вам угодно, поставим на ваше место литературного героя, хотя
бы...
комиссара Мегрэ.
- Ну, это другое дело, - облегченно вздохнул Дебрэ, - а то я уж, по
правде сказать, думал, что вы...
- Ни в коем случае я бы не посмела ставить под сомнение результаты
следствия, - перебила Стрелкина. - Ведь речь идет о том, что можно сделать
из этого сюжета.
- Рассказывайте. - Дебрэ откинулся на спинку кресла и набил трубку. -
Интересно, что там еще можно выдумать.
- Отлично! Итак, будем прежде всего исходить из психологических
портретов, так мастерски нарисованных вами. Они отлично отражают моральный
распад паразитической верхушки буржуазного общества.
Дебрэ пытался что-то возразить, но Стрелкина остановила его жестом.
- О, я понимаю, что служба в полиции вас обязывает... Впрочем, речь не
об этом. Мне кажется, что в анализе поступков Пьера чувствуется чрезмерное
увлечение фрейдизмом. Комплекс неполноценности, либидо и все такое. Не
обязательно это должно служить мотивом преступления.
- Тогда что же?
- Хищнические стимулы, свойственные капиталистическому миру.
- Чепуха! - убежденно сказал Дебрэ. - Пьер не мог наследовать капитал
Леона.
- Да, но его могла наследовать жена доктора Малинды, видимо
единственная родственница Костагенов.
- Ну и что из этого?
- Из этого вытекает новое сюжетное решение, и выглядит оно так.
Однажды доктор... будем называть его Лолиндой, встретившись в буфете с
комиссаром... Мегрэ, незаметно подсыпает ему в кофе слабую дозу яда,
достаточную только для того, чтобы вызвать через несколько часов боль в
желудке. Комиссар возвращается к себе в кабинет, а... Лолинда отправляется
на Монмартр и под видом неизвестного сообщает о готовящемся покушении в
оссбняке Костагенов. Ему нужно, чтобы комиссар тщательнейшим образом
изучил все закоулки этого особняка. Естественно, что Мегрэ там ничего не
находит, потому что никакой бомбы нет. Ночью яд начинает действовать, и
встревоженная жена комиссара вызывает к нему доктора Лолинду - семейного
врача Мегрэ.
Лолинда знает, что комиссар страстный курильщик. Он ему запрещает
курить, в полной уверенности, что комиссар бросить эту привычку не сможет.
На следующий день он застает комиссара с трубкой в зубах и уговаривает
подвергнуться гипнозу. Во время гипнотического сеанса он внушает Мегрэ
план убийства Леона. Леон - лишь первая жертва в той цепи преступлений,
которую задумал Лолинда. Поэтому нужно отвести всякие подозрения от
обитателей особняка. Ведь если их арестуют, выполнить весь план будет
труднее. В соответствии с этим комиссару внушается необходимость
пробраться через угольный подвал в одних носках и оставить следы,
свидетельствующие, что преступник проник со двора. Преступление совершено
точно по плану Лолинды, но комиссар ничего не помнит, так как действовал в
состоянии гипнотического транса. Лолинда же в эту ночь обеспечивает себе
алиби, смяв крыло полицейской машины. Он с женой во время убийства
находится в полицейском участке. Нужно сказать, что Лолинде везет. Он еще
не продумал окончательного плана убийства Пьера и Луизы, но удача сама
приходит к нему в руки. Мегрэ передает ему на анализ футляр с ампулами,
которые Пьер заказал Пьебефу для Луизы. Врач-преступник подменяет одну
ампулу ампулой с цианистым калием. В этот день Мегрэ подвергается новому
гипнотическому сеансу. Ему внушают, чтобы он проник в комнату Луизы и
подменил ампулу, а заодно прихватил там шарф Луизы. Этим шарфом ему
предстоит задушить Пьера. Мегрэ послушно отправляется в особняк
Костагенов, когда там никого нет, кроме Огюстена...
- Откуда вы знаете?.. Гм... Почему ваша машина предполагает, что Мегрэ
поступил именно так? - спросил Дебрэ хриплым голосом.
- Об этом можно догадаться хотя бы потому, что, уходя из кабинета, он
взял с собой футляр с ампулами, побывавшими в руках Лолинды. Итак, ампула
подменена и шарф похищен. Поздно вечером, следуя внушению Лолинды, Мегрэ
снова проникает в особняк через угольный подвал. На этот раз важно не
оставить никаких следов. Поэтому он снова проходит подвал в носках, но
надевает ботинки в тамбуре потайной двери. Впрочем, теперь полиция и не
будет искать следы, так как улики против Луизы налицо, это ее шарф. Пьер
задушен. Мегрэ снова снимает ботинки перед входом в подвал и надевает их,
выйдя на улицу. Вот и все. Комиссар ничего не знает и не помнит, ему
просто приказано все забыть, поэтому со свойственным ему блеском он строит
совершенно ложную, но вполне правдоподобную гипотезу. Между тем у Лолинды
снова неопровержимое алиби. Он с женой уже два дня как в Африке. Вам
нравится такой вариант?
- Ерунда! - сказал Дебрэ. - Ваш вариант противоречит основам
криминалистики. Никогда в состояние гипноза человек не может совершить
преступление, если это противоречит его моральным устоям. Об этом написано
множество статей.
- Верно! - подтвердила Стрелкина. - Однако есть одно исключение.
- Какое?
- Когда этот человек - полицейский комиссар, приверженец
психологического метода раскрытия преступления. Ведь ему так часто
приходится мысленно ставить себя на место преступника. Ox! - Она взглянула
на часы. - Кажется, я опаздываю на самолет! Всего хорошего, комиссар,
большое спасибо за все!
- Не за что, - ответил Дебрэ. Он подождал, пока за ней закроется дверь,
пододвинул к себе телефон и набрал номер.
- Алло!
- Метр Севаль?
- Да, это я.
- Говорит комиссар Дебрэ. Не можете ли вы мне сказать, кто теперь
возможный наследник состояния Костагенов?
- Думаю, что могу. Видимо, одна из дальних родственниц, мадам Малинда.
Других наследников как будто нет.
Дебрэ положил трубку и задумался.
Эпилог Спустя две недели мадам Дебрэ жаловалась соседке:
- Никак не пойму, что творится с мужем. С тех пор как он вышел на
пенсию, слова от него не добьешься. Сидит целый день и о чем-то думает,
курит одну трубку за другой, стал говорить во сне. Сегодня под утро как
закричит: "Так какого черта он пил с Пьером?!" Я разбудила, спрашиваю, что
ему снилось, не отвечает, Хорошо хоть, что живот теперь не болит.
Соседка сочувственно кивнула.
- Это с ними бывает. Мой тоже, когда ушел на пенсию, места себе не
находил, а теперь ничего, привык.
- Может, и привыкнет, - сокрушенно сказала мадам Дебрэ. - Мы ведь
хотели купить домик на берегу Луары. Я сейчас и заикаться об этом боюсь.
Переутомился он там у себя в полиции, ведь служба не из легких. Вы не
поверите, недавно два раза возвращался с работы в таком виде, что даже
носки перепачканы углем, хуже трубочиста, честное слово!
ТРЕВОЖНЫХ СИМПТОМОВ НЕТ
Сюжет для романа
Я был по-настоящему счастлив. Тот, кто пережил длительную и тяжелую
болезнь и наконец почувствовал себя вновь здоровым, наверное, поймет мое
состояние. Меня радовало все: и то, что мне не дали инвалидности, а
предоставили на работе длительный отпуск для окончания диссертации,
которую я начал писать задолго до болезни, и то, что впереди отдых в
санатории, избавляющий от необходимости думать сейчас над этой
диссертацией, и комфорт двухместного купе, и то, что моим попутчиком
оказался симпатичный паренек, а не какая-нибудь капризная бабенка. Кроме
того, меня провожала женщина, которую я горячо и искренне любил. Мне
льстило, что она, такая красивая, не обращая внимания на восхищенные
взгляды пассажиров, держит меня за руку, как девочка, боящаяся потерять в
толпе отца.
- А вы далеко едете? - обратилась она к моему попутчику.
- До Кисловодска.
- Вот как? Значит, вместе до самого конца. - Она пустила в ход свою
улыбку, перед которой не мог устоять ни один мужчина. - Тогда у меня к вам
просьба: присмотрите за моим... мужем. - Она впервые за все время, что мы
были с ней близки, употребила это слово, и меня поразило, как просто и
естественно у нее оно прозвучало. - Он еще не вполне оправился от болезни,
- добавила она.
- Не беспокойтесь! - Он тоже улыбнулся. - Я ведь почти врач.
- Что значит "почти"?
- Значит, не Гиппократ и не Авиценна.
- Студент?
- Пожалуй... Вечный студент с дипломом врача.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь, чтобы не мешать
нам.
- Вероятно, какой-нибудь аспирант, - шепнула она.
Я люблю уезжать днем. Люблю постепенно входить в ритм движения,
присматриваться к попутчикам, раскладывать не торопясь вещи, обживать купе.
Все было так, как я люблю, к тому же, повторяю, я был вполне счастлив,
но почему-то мною владело какое-то странное беспокойство, возбуждение. Я
сам это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать. Я то вскакивал и
выходил в коридор, то, возвращаясь в купе, начинал без толку перебирать
вещи в чемодане, то брался читать, но через минуту отбрасывал журнал,
чтобы опять выйти в коридор.
Не знаю почему, но в дороге многие люди готовы открыть свои сокровенные
тайны первому встречному. Может быть, это атавистическое чувство,
сохранившееся еще с тех времен, когда любое путешествие таило опасности и
каждый попутчик был другом и соратником, а может, просто дело в том, что у
всякого человека существует потребность излить перед кем-то душу, и
случайный знакомый, с которым ты наверняка никогда не встретишься, больше
всего для этого подходит.
Между тем пришло время обедать, и мой сосед по купе предложил идти в
вагон-ресторан.
Вот тут-то, за обедом, я начал без удержу болтать. Уже мы давно
пообедали, официант демонстративно сменил скатерть на столике, а я все
говорил и говорил.
Мой компаньон оказался идеальным слушателем. Вся его по-мальчишески
угловатая фигура, зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами, и даже руки,
удивительно выразительные руки с тонкими длинными пальцами, казались
олицетворением напряженного внимания. Он не задавал никаких вопросов,
просто сидел н слушал.
В общем, я рассказал ему все, что было результатом долгих раздумий в
бессонные ночи. О том, что в тридцать пять лет я почувствовал отвращение к
своей профессии и понял, что мое истинное призвание - быть писателем,
рассказал о пробах пера и о постигших неудачах, о новых замыслах и о том,
что этот отдых в санатории должен многое решить. Либо я напишу задуманную
повесть, либо навсегда оставлю всякие попытки. Я даже рассказал ему сюжет
повести. Непонятно, отчего меня вдруг так прорвало. Ведь все это было моей
тайной, которую я не поверял даже любимой женщине. Слишком много сомнений
меня одолевало, чтобы посвящать ее в свои планы.
Впрочем, все это не так. Сомнение было всего одно: я не знал, есть ли у
меня талант, и стыдился быть в ее глазах неудачником. Разочарование, если
оно меня постигнет, я должен был пережить один. Кстати, это все я ему тоже
высказал.
Наконец я выговорился, и мы вернулись в купе. Тут у меня наступила
реакция. Стало стыдно своей болтливости, обидно, что совершенно
постороннему человекоу доверил мысли, совсем не оформившиеся, и предстал
перед ним в роли фанфарона и глупца.
Он заметил мое состояние и спросил:
- Вы жалеете, что обо всем этом рассказали?
- Конечно! - горько ответил я. - Разболтался, как мальчишка! Не помню,
кто сказал, что писателем может быть каждый, если ему не мешает недостаток
слов или, наоборот, их обилие. Боюсь, что многословие - мой основной порок.
Сюжеты у меня ерундовые, на короткий рассказ, а стоит сесть писать, как
я настолько опутываюсь в несущественных деталях, что все превращается в
тягучую жвачку из слов. Вот и сейчас...
Он вынул из кармана какую-то коробочку.
- Я обещал вашей жене... Словом, примите таблетку. Как раз то, что вам
сейчас нужно.
Этого только не хватало!
Видимо, гримаса, которую я скорчил, была достаточно выразительной.
- Вы правы, - сказал он, пряча обратно коробочку. - Вся эта фармакопея
- палка о двух концах. Особенно транквилизаторы, хотя я сам к ним иногда
прибегаю. В этом отношении народные средства куда как надежней. Вот мы
сейчас их и испробуем! - Он открыл свой чемоданчик и достал бутылку
коньяку.
- Армянский высших кондиций! Погодите, я возьму у проводницы стаканы.
Меньше всего он походил на врача, какими я привык их видеть, особенно
когда с торжествующим видом вернулся, неся два стакана.
- Вот! - Он плеснул мне совсем немного, а себе наполнил стакан примерно
на одну треть. - Согрейте предварительно в ладонях. Специалисты это
называют "оживить напиток". Теперь пробуйте!
Я хлебнул, и приятное тепло прошло по пищеводу к желудку. Давненько же
мне не приходилось пробовать коньяк!
- Странно! - сказал я. - Если бы вы знали, сколько пришлось выслушать
наставлений по этому поводу. "Ни капли алкоголя",- все в один голос, а
когда выписывали из больницы...
- Э, пустяки! - Он небрежно махнул рукой. - В медицине множество
формальных табу. Алкоголизм - социальное зло. Злоупотребление алкоголем
дает тяжелые последствия, для некоторых это повод объявить его вообще вне
закона. А ведь в иных случаях он незаменим. Вот вы глотнули, и все прошло.
Правда?
У него был такой серьезный вид, что я невольно рассмеялся.
- Правда! Но что будет потом?
- А я вам больше не дам, так что ничего потом и не будет.
Он с видимым удовольствием отхлебнул большой глоток.
- Опять же, для кого как, - продолжал он, разглядывая напиток на свет.
- Вот один от кофе не спит, а другому он помогает заснуть. Человеческий
мозг - хитрая штука. Вечное противоборство возбуждения и торможения. Кора
и подкорка. В каждом отдельном случае нужно знать, на что и как
воздействовать. Вот в вашем состоянии алкоголь успокаивает. Что, не так?
- Так. Но откуда вы это знали наперед?
- Ну, иначе я был бы плохим психиатром.
- Ах, так вы психиатр?
- Отчасти.
С непривычки у меня немного закружилась голова. Вагон приятно
покачивало, и от всего этого я чувствовал удивительную успокоенность.
- Что значит "отчасти"? - лениво спросил я. - Давеча вы сказали, что
почти врач, сейчас - отчасти психиатр. А если точнее?
- Точнее - психофизиолог.
- Что это такое?
- В двух словах рассказать это очень трудно, а вдаваться в подробности
вряд ли есть смысл. Постараюсь ограничиться примитивным примером. Вот вы
сейчас глотнули коньяку, и ваше психическое состояние как-то изменилось.
Верно?
- Верно.
- Это искусственно вызванное изменение. Однако в человеческом организме
имеются внутренние факторы, воздействующие на психику, например гормоны.
Гормональной деятельностью управляет вегетативная нервная система.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг