Илья Варшавский
Сюжет для романа
Я был по-настоящему счастлив. Тот, кто пережил длительную и тяжелую
болезнь и наконец почувствовал себя вновь здоровым, наверное, поймет мое
состояние. Меня радовало все: и то, что мне не дали инвалидности, а
предоставили на работе длительный отпуск для окончания диссертации,
которую я начал писать задолго до болезни, и то, что впереди отдых в
санатории, избавляющий от необходимости думать сейчас над этой
диссертацией, и комфорт двухместного купе, и то, что моим попутчиком
оказался симпатичный паренек, а не какая-нибудь капризная бабенка. Кроме
того, меня провожала женщина, которую я горячо и искренне любил. Мне
льстило, что она, такая красивая, не обращая внимания на восхищенные
взгляды пассажиров, держит меня за руку, как девочка, боящаяся потерять в
толпе отца.
- А вы далеко едете? - обратилась она к моему попутчику.
- До Кисловодска.
- Вот как? Значит, вместе до самого конца. - Она пустила в ход свою
улыбку, перед которой не мог устоять ни один мужчина. - Тогда у меня к вам
просьба: присмотрите за моим... мужем. - Она впервые за все время, что мы
были с ней близки, употребила это слово, и меня поразило, как просто и
естественно у нее оно прозвучало. - Он еще не вполне оправился от болезни,
- добавила она.
- Не беспокойтесь! - Он тоже улыбнулся. - Я ведь почти врач.
- Что значит "почти"?
- Значит, не Гиппократ и не Авиценна.
- Студент?
- Пожалуй... Вечный студент с дипломом врача.
Он вышел в коридор и деликатно прикрыл за собой дверь, чтобы не мешать
нам.
- Вероятно, какой-нибудь аспирант, - шепнула она.
Я люблю уезжать днем. Люблю постепенно входить в ритм движения,
присматриваться к попутчикам, раскладывать не торопясь вещи, обживать купе.
Все было так, как я люблю, к тому же, повторяю, я был вполне счастлив,
но почему-то мною владело какое-то странное беспокойство, возбуждение. Я
сам это чувствовал, но ничего не мог с собой поделать. Я то вскакивал и
выходил в коридор, то, возвращаясь в купе, начинал без толку перебирать
вещи в чемодане, то брался читать, но через минуту отбрасывал журнал,
чтобы опять выйти в коридор.
Не знаю почему, но в дороге многие люди готовы открыть свои сокровенные
тайны первому встречному. Может быть, это атавистическое чувство,
сохранившееся еще с тех времен, когда любое путешествие таило опасности и
каждый попутчик был другом и соратником, а может, просто дело в том, что у
всякого человека существует потребность излить перед кем-то душу, и
случайный знакомый, с которым ты наверняка никогда не встретишься, больше
всего для этого подходит.
Между тем пришло время обедать, и мой сосед по купе предложил идти в
вагон-ресторан.
Вот тут-то, за обедом, я начал без удержу болтать. Уже мы давно
пообедали, официант демонстративно сменил скатерть на столике, а я все
говорил и говорил.
Мой компаньон оказался идеальным слушателем. Вся его по-мальчишески
угловатая фигура, зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами, и даже руки,
удивительно выразительные руки с тонкими длинными пальцами, казались
олицетворением напряженного внимания. Он не задавал никаких вопросов,
просто сидел н слушал.
В общем, я рассказал ему все, что было результатом долгих раздумий в
бессонные ночи. О том, что в тридцать пять лет я почувствовал отвращение к
своей профессии и понял, что мое истинное призвание - быть писателем,
рассказал о пробах пера и о постигших неудачах, о новых замыслах и о том,
что этот отдых в санатории должен многое решить. Либо я напишу задуманную
повесть, либо навсегда оставлю всякие попытки. Я даже рассказал ему сюжет
повести. Непонятно, отчего меня вдруг так прорвало. Ведь все это было моей
тайной, которую я не поверял даже любимой женщине. Слишком много сомнений
меня одолевало, чтобы посвящать ее в свои планы.
Впрочем, все это не так. Сомнение было всего одно: я не знал, есть ли у
меня талант, и стыдился быть в ее глазах неудачником. Разочарование, если
оно меня постигнет, я должен был пережить один. Кстати, это все я ему тоже
высказал.
Наконец я выговорился, и мы вернулись в купе. Тут у меня наступила
реакция. Стало стыдно своей болтливости, обидно, что совершенно
постороннему человекоу доверил мысли, совсем не оформившиеся, и предстал
перед ним в роли фанфарона и глупца.
Он заметил мое состояние и спросил:
- Вы жалеете, что обо всем этом рассказали?
- Конечно! - горько ответил я. - Разболтался, как мальчишка! Не помню,
кто сказал, что писателем может быть каждый, если ему не мешает недостаток
слов или, наоборот, их обилие. Боюсь, что многословие - мой основной порок.
Сюжеты у меня ерундовые, на короткий рассказ, а стоит сесть писать, как
я настолько опутываюсь в несущественных деталях, что все превращается в
тягучую жвачку из слов. Вот и сейчас...
Он вынул из кармана какую-то коробочку.
- Я обещал вашей жене... Словом, примите таблетку. Как раз то, что вам
сейчас нужно.
Этого только не хватало!
Видимо, гримаса, которую я скорчил, была достаточно выразительной.
- Вы правы, - сказал он, пряча обратно коробочку. - Вся эта фармакопея
- палка о двух концах. Особенно транквилизаторы, хотя я сам к ним иногда
прибегаю. В этом отношении народные средства куда как надежней. Вот мы
сейчас их и испробуем! - Он открыл свой чемоданчик и достал бутылку
коньяку.
- Армянский высших кондиций! Погодите, я возьму у проводницы стаканы.
Меньше всего он походил на врача, какими я привык их видеть, особенно
когда с торжествующим видом вернулся, неся два стакана.
- Вот! - Он плеснул мне совсем немного, а себе наполнил стакан примерно
на одну треть. - Согрейте предварительно в ладонях. Специалисты это
называют "оживить напиток". Теперь пробуйте!
Я хлебнул, и приятное тепло прошло по пищеводу к желудку. Давненько же
мне не приходилось пробовать коньяк!
- Странно! - сказал я. - Если бы вы знали, сколько пришлось выслушать
наставлений по этому поводу. "Ни капли алкоголя",- все в один голос, а
когда выписывали из больницы...
- Э, пустяки! - Он небрежно махнул рукой. - В медицине множество
формальных табу. Алкоголизм - социальное зло. Злоупотребление алкоголем
дает тяжелые последствия, для некоторых это повод объявить его вообще вне
закона. А ведь в иных случаях он незаменим. Вот вы глотнули, и все прошло.
Правда?
У него был такой серьезный вид, что я невольно рассмеялся.
- Правда! Но что будет потом?
- А я вам больше не дам, так что ничего потом и не будет.
Он с видимым удовольствием отхлебнул большой глоток.
- Опять же, для кого как, - продолжал он, разглядывая напиток на свет.
- Вот один от кофе не спит, а другому он помогает заснуть. Человеческий
мозг - хитрая штука. Вечное противоборство возбуждения и торможения. Кора
и подкорка. В каждом отдельном случае нужно знать, на что и как
воздействовать. Вот в вашем состоянии алкоголь успокаивает. Что, не так?
- Так. Но откуда вы это знали наперед?
- Ну, иначе я был бы плохим психиатром.
- Ах, так вы психиатр?
- Отчасти.
С непривычки у меня немного закружилась голова. Вагон приятно
покачивало, и от всего этого я чувствовал удивительную успокоенность.
- Что значит "отчасти"? - лениво спросил я. - Давеча вы сказали, что
почти врач, сейчас - отчасти психиатр. А если точнее?
- Точнее - психофизиолог.
- Что это такое?
- В двух словах рассказать это очень трудно, а вдаваться в подробности
вряд ли есть смысл. Постараюсь ограничиться примитивным примером. Вот вы
сейчас глотнули коньяку, и ваше психическое состояние как-то изменилось.
Верно?
- Верно.
- Это искусственно вызванное изменение. Однако в человеческом организме
имеются внутренние факторы, воздействующие на психику, например гормоны.
Гормональной деятельностью управляет вегетативная нервная система.
Существует множество прямых и обратных связей между мозгом и всем
организмом. Это некое целое, которое следует рассматривать только в
совокупности. Словом. психофизиология - наука, изучающая влияние состояния
организма на психику и психики на организм.
- Вот, к примеру, желчный характер, - сказал я. - Это, видимо,
неслучайное выражение? Вероятно, когда разливается желчь...
- Конечно! Хотя все обстоит гораздо сложнее. Иногда бывает трудно
отделить причину от следствия. То, что принято считать следствием, часто
оказывается причиной, и наоборот. Тут еще непочатый край работы, и работы
очень интересной.
Он опять отпил глоток и задумался.
Я глядел в окно. Чувствовалось, что мы ехали на юг. Вместо подлесков с
кое-где сохранившимся снегом пошли зеленеющие поля. И земля, и небо, и
солнце были уже какими-то другими.
- А ведь я бы мог помочь вам. - неожиданно сказал мой попутчик. - У
меня есть занятный сюжет для романа. События, которые можно положить в
основу, произошли на самом деле. Это не выдумка, хотя многое выглядит
просто фантастично. Хотите, расскажу?
- Конечно! - ответил я. - С удовольствием послушаю, хотя, по правде
сказать, не уверен, что смогу даже из самого лучшего сюжета...
- Это уже ваше дело, - перебил он. - Я только должен предупредить, что
есть такое понятие, как врачебная этика. Поэтому кое о чем я должен
умолчать. В частности, никаких имен. Вам придется их придумывать самому, а
в остальном... Впрочем, слушайте.
Вся эта история начинается в клинике известного ученого. Будем его
называть просто профессором. Вам придется дать ему какую-то характеристику.
Только, пожалуйста, не делайте из него ни сусального героя, ни маньяка
из фантастического романа. Это очень сложный и противоречивый характер.
Великолепный хирург. Ученый с широким кругозором. Вместе с тем человек
болезненно честолюбивый и упрямый, к тому же знающий себе цену.
Внимательный и отзывчивый по отношению к больным, но часто неоправданно
грубый с подчиненными. Если хотите, можете по своему усмотрению наделить
его еще какими-то качествами, это уже несущественно.
Можете также написать, что его работы по преодолению барьера
биологической несовместимости тканей вывели клинику, которой он руководит,
на новый и очень перспективный путь.
Дальше вам придется представить себе отделение трансплантации органов в
этой клинике. От вас не требуется знания техники дела, но нужно
почувствовать особую атмосферу, царящую там. Постоянное напряженное
ожидание. Никто не знает, когда это может случиться. Может, через час, а
может, через месяц. Не думайте только, что все они обречены на безделье.
Параллельно идет большая работа в лаборатории. Проводится множество
опытов на животных. Каждый опыт рождает новые планы, надежды и, конечно,
разочарования.
Профессор напролом идет к поставленной цели - трансплантации мозга. Уже
проделаны десятки опытов на крысах и собаках. Однако все делается не так
быстро, как может показаться. Проходят годы. Наконец - решающий
эксперимент.
Мартышка с пересаженным мозгом живет и здравствует. Возникает вопрос:
что же дальше? Наука не может останавливаться на полпути. Будет ли такая
операция проделана на человеке? Вы, наверное, знаете, настороженное
отношение к трансплантации вообще, а тут ведь речь идет об эксперименте,
связанном с новыми моральными и этическими проблемами. Профессор атакует
одну инстанцию за другой, но никто не говорит ни "да", ни "нет". Все
стараются под всякими благовидными предлогами уйти от решения этого
вопроса. Словом, нет ни формального запрещения, ни официального разрешения.
Между тем, время идет, клиника успешно производит пересадки почек,
сердца и легких, продолжается работа и в лаборатории над главной темой, но
все дальнейшее остается неясным.
Это, так сказать, прелюдия.
И вот однажды "Скорая помощь" почти одновременно доставляет двух
человек. Оба в бессознательном состоянии, оба подобраны на улице. Первый -
безо всяких документов. Неизвестен ни возраст, ни фамилия, ни адрес, ни
профессия. Диагноз: обширный инфаркт легких. Положение практически
безнадежное. Второй - преподаватель вуза, тридцати трех лет, холост -
жертва несчастного случая. Открытая травма черепа с ранением мозга и
глубоким кровоизлиянием. Тоже не жилец. Поражены участки, ответственные за
жизненно важные функции. Оба лежат на реанимационных столах, два живых
трупа, в которых поддерживается некое подобие жизни за счет искусственного
кровообращения и дыхания. Однако если второй - безусловный кандидат в
морг, то первого можно попытаться спасти. Пересадка легких от второго.
Такое решение принимает профессор.
Все готово к операции, но начать ее нельзя. Вы не представляете, какими
ограничениями связан в этих случаях врач.
Во-первых, на такую операцию нужно согласие больного либо его
родственников и, уж во всяком случае согласие родственников донора.
Во-вторых, пересаживаемые органы можно взять только у мертвого, и пока
в теле донора теплится хоть какое-то подобие жизни, врач обязан принимать
все меры к ее поддержанию. За это время другой может умереть.
В-третьих... Впрочем, что там "в-третьих"! Можно без конца перечислять
всяческие проблемы, с которыми сталкивается в это время хирург, но самая
гнусная из них - это напряженное ожидание смерти больного. Остановка
сердца, клиническая смерть, высокочастотные разряды в область миокарда,
снова чуть заметные пульсации, опять остановка, на этот раз разряды не
помогают.
Остается последнее средство: вскрытие грудной клетки и массаж сердца.
Эта последняя мера дает результаты, хотя совершенно ясно, что ненадолго.
Однако тут выясняется одна подробность, которая все сводит на нет.
Туберкулезные каверны в легких.
Есть много людей, больных туберкулезом и не подозревающих об этом. Их
организм выработал какие-то средства поддержания болезни в равновесии, так
что она не прогрессирует. Но ни один врач не решится пересадить пораженный
туберкулезом орган другому человеку.
В общем, можно было снимать перчатки и отправлять в морг два трупа.
Я не зря обратил ваше внимание на особенности характера этого...
профессора. Без них не понять того, что произошло дальше.
Мгновенно было принято другое решение: пересадка мозга тому, второму.
При этом, заметьте, без соблюдения всяких формальностей. Звонить в
Москву и добиваться разрешения уже было некогда. По правде сказать, даже
нет уверенности, что тут были соблюдены те нормы, о которых я уже упоминал.
- На что же он рассчитывал? - спросил я - Трудно сказать. Прежде всего,
конечно, на успех. Люди такого склада, когда их обуревает какая-то идея,
просто не желают считаться с возможностью неудачи. В таком деле всегда
кто-то должен быть первым и взять риск на себя.
Кроме того, он, видимо, справедливо полагал, что лучше один труп, чем
два. А вообще, он, думается мне, действовал скорее импульсивно, чем
рассудочно. Уж больно мало времени осталось для всяких рассуждении.
Вы можете воздержаться от описания самой операции. Дело это до
крайности тонкое, растягивается на несколько этапов и для непосвященного
читателя вряд ли может представлять интерес. Да и вы, наверняка, наврали
бы с три короба.
Для писателя гораздо важнее психологические коллизии, а их тут хоть
отбавляй!
Итак, операция сделана. На следующее утро жена донора разыскала следы
через справочную "Скорой помощи" и опознала его в морге. Ей сказали, что
он умер от инфаркта легких, что, конечно, соответствовало действительности.
Естественно, что в остальные подробности ее не посвятили. Это было бы
для нее слишком сильным ударом. Он оказался журналистом, двадцати пяти лет
от роду. Прожили они вместе всего год и очень любили друг друга. Поверьте,
что самое трудное в нелегкой профессии врача - разговаривать с близкими
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг