Илья Варшавский
Опасная зона
Петлявшая среди холмов дорога неожиданно кончилась у металлических ворот
в кирпичной стене. В свете фар вспыхнула белая табличка с надписью: "Въезд
категорически запрещен".
- Вот здесь, - сказал шофер. - Проходная направо. Если Арсеньев будет
спрашивать, скажите, что я вернулся на базу.
В караульном помещении пахло свежим ржаным хлебом, овчиною и еще
чем-то, чем пахнет только в караульных помещениях и сторожках.
Старенький вахтер долго изучал пропуск, сличал его с паспортом и
несколько раз поверх очков оглядел меня с ног до головы.
- А справка есть? - спросил он, возвращая мне паспорт.
- Что за справка?
- Насчет прививки. Без справки не велено пускать. Сам Алексей
Николаевич распорядился.
- Не знаю, о какой прививке вы говорите, - сказал я. - Мне выдали
пропуск на базе без всякой справки.
- Без справки не пущу.
- Хорошо, - сказал я, - у вас есть телефон?
- Есть.
- Соедините меня с Арсеньевым.
- Нету их. С утра уехали с Максимовым в город.
- А кто его замещает?
- Никто не замещает. Одна барышня осталась.
- Какая барышня?
- Известно, какая. Беата!
Я сел на топчан.
- Что же мне делать?
Вахтер пожал плечами.
- Без справки пропустить не могу. Ждите Алексея Николаевича.
Минут десять прошло в молчании.
- На базу от вас можно позвонить?
- С территории можно, а отсюда нельзя.
- Арсеньев когда должен вернуться?
- Кто их знает. Может, сегодня, а может, завтра. Он мне не
докладывается.
Я не знал, что предпринять. Нечего сказать, приятная перспектива:
добравшись с таким трудом до цели, просидеть всю ночь в проходной!
- А этой барышне можно позвонить?
- Звоните, - сказал он, указывая на полевой телефон в углу.
Я покрутил рукоятку и снял трубку.
- Слушаю.
- Здравствуйте, - сказал я. - Моя фамилия Шеманский. Арсеньева должны
были предупредить о моем приезде.
- А-а-а. Вы в проходной?
- Да. Меня не пропускают. Требуют справку о какой-то прививке.
- Разве вам ее не сделали на базе?
- Нет.
- Ну, хорошо, - сказала она после долгой паузы, - сейчас я к вам выйду.
Через несколько минут в караульное помещение вошла девушка в накинутом
на плечи пальто. В левой руке она несла брезентовую сумку с красным
крестом.
Забинтованная правая рука была подвешена к шее на темной повязке.
- Здравствуйте, - сказала она, кладя сумку на стол. - Меня зовут Беата.
- Здравствуйте. Извините, что побеспокоил, но я попал в глупейшее
положение. Никто мне не сказал, что требуется прививка.
- Да. Против лучевой болезни. У нас здесь зона повышенной радиации.
- Что же делать?
- У меня есть ампулы и шприц. Только... - она посмотрела на свою руку,
- придется вам уж как-нибудь самому.
Беата вынула из сумки спиртовку, никелированный бачок, налила из
чайника воды и приступила к стерилизации иглы.
Укол был очень болезненным. Может быть, сказалась моя неловкость.
- Надеюсь, все? Теперь меня пропустят?
- Через четыре часа. Сейчас вам нужно лечь. Не возражаете, - обратилась
она к вахтеру, - если он полежит тут у вас?
- Пускай лежит.
Я лежал на узком жестком топчане, прислушиваясь к шуму дождя,
барабанившему по крыше. После укола болела и чесалась рука. Вахтер курил
одну самокрутку за другой. От табачного дыма и тепла чугунной печурки, на
которой стоял солдатский котелок, трудно было дышать. Ломило виски и
затылок. Кажется, у меня начинался жар.
- Поешьте грибного супа, - сказал вахтер, ставя на стол котелок.
- Спасибо, не хочется. Я лучше посплю.
* * *
Меня разбудил треск подъехавшего мотоцикла. Вахтер оправил гимнастерку и
метнулся в проходную.
Через открытую дверь я увидел высокую, широкоплечую фигуру в плаще с
капюшоном.
Вернулся вахтер.
- Алексей Николаевич приехали.
Вскоре в проходной появилась Беата.
- Пойдемте, - сказала она, - я вас проведу к Арсеньеву.
Мы поднялись по лестнице во второй этаж.
Освещенный одной тусклой лампочкой коридор был завален ящиками и
частями каких-то аппаратов. Ловко лавируя между ними, Беата подошла к
двери, обитой черной клеенкой.
- Вот здесь.
В глубине комнаты, за столом, сидел бородатый человек в комбинезоне и
пил чай. Перед ним красовался большой, начищенный до блеска самовар.
- Это Шеманский, - сказала Беата. - Он приехал вечером.
- И что же?
Вопрос был задан совершенно безразличным тоном.
- Мне говорил Лабковский...
- Я вас сюда не приглашал, - перебил он меня, - и мне совершенно не
интересно, что вам говорил Лабковский. Туда я вас все равно не пущу.
- Вот разрешение комитета.
Я подошел к столу и положил перед ним запечатанный конверт.
- Комитета, комитета! - Его лицо покрылось красными пятнами. - А что
они там понимают, в вашем комитете? Попробовали бы влезть в мою шкуру, а
потом давали бы разрешение всяким...
- Алексей Николаевич!
- Ладно, - Арсеньев виновато взглянул на Беату, - садитесь пить чай,
переночуете у нас, а утром я вызову с базы машину и отправлю вас обратно.
Я молча сел за стол. Беата налила мне чаю в толстую фарфоровую кружку и
придвинула тарелку с печеньем.
- Послушайте, Шеманский, - в голосе Арсеньева звучали мягкие, мне
показалось, даже заискивающие нотки, - я хорошо знал вашу жену. Понимаю
чувства, которые вами руководят. Но в зоне вам делать нечего. Не так там...
- он на мгновение запнулся, - не так там все просто.
- Поймите, - сказал я, стараясь сохранять спокойствие, - что мне...
- А почему вы не хотите понять, - перебил он меня, - что ваше
присутствие здесь никому не нужно? Мы топчемся, не решаясь даже выяснить,
что же там произошло, и вот является человек, который... Впрочем, все это
пустые разговоры, - махнул он рукой, - не пущу, и все тут! Можете
жаловаться на меня в комитет.
- Я отсюда не уеду, не побывав там.
Мне хотелось быть твердым и решительным, но выдал голос.
Беата кинула на меня сочувственный взгляд.
Мое волнение привело Арсеньева в ярость.
- А кто вы такой?! - загремел он, ударив кулаком по столу. - Может, вы
физик и объясните, почему уровень радиации не падает, а повышается? Или вы
- биолог, разбирающийся в этих, как их, дендритах и светлячках с
температурой в триста градусов? Да, кто вы такой, кроме того, что муж
Шеманской? Можете мне сказать? Почему вы молчите?
- Я... лингвист...
- Лингвист! - захохотал он. - Вы только подумайте! Лингвист! Нет, -
сказал он, неожиданно переходя на серьезный тон, - к счастью, лингвист
пока не требуется.
Я молчал. Арсеньев допил чай и встал.
- В общем, все ясно. Завтра я вас отправлю назад. Беата покажет вам,
где можно переночевать. Спокойной ночи!
Дойдя до двери, он обернулся, посмотрел на меня долгим, изучающим
взглядом и вышел.
Несколько минут мы сидели молча.
- Скажите, - нерешительно спросила Беата, - вы... очень любили Марию
Алексеевну?
- Очень.
- Тогда... действительно, вам лучше туда не ходить.
- Но почему? Объясните мне, ради бога, что это все значит. Честно
говоря, я меньше всего ожидал такого приема.
Беата задумчиво мешала ложечкой остывший чай.
- Не сердитесь на Алексея Николаевича. Ему тоже не легко. Вчера он
опять получил нагоняй в комитете.
- За что?
- За все, по совокупности. Неделю назад отправили в город Люшина со
смертельной дозой радиации, а тут я еще со своей рукой. Арсеньева, с одной
стороны, обвиняют в медлительности, а с другой - в пренебрежении
опасностью, связанной с работой в зоне. Ну, я-то, допустим, сама виновата,
а Люшин?
Разве кто-нибудь мог предполагать, что там такие виды излучения,
которые не задерживаются скафандрами? Теперь нужно переделывать скафандры
под электростатические ловушки, но нет батарей. С ними какая-то задержка.
В дополнение ко всему еще вы.
- Но я все-таки не понимаю, почему вы считаете, что мне туда лучше не
ходить. Если речь идет об опасности, то...
Беата неожиданно положила свою ладонь на мою руку.
- Не надо, - сказала она, глядя мне в глаза. - Пожалуйста, не надо об
этом говорить. Все гораздо сложнее, чем вы думаете. Пойдемте, я покажу вам
вашу комнату. Вот только... - замялась она, - постельного белья не
найдется.
- Не важно, - сказал я, - обойдусь и без белья.
Она провела меня по коридору и открыла одну из многочисленных дверей. В
пустой комнате стояла кушетка, какие обычно бывают в кабинетах врачей.
- Вот здесь. К сожалению, больше ничего нет.
- Спасибо, - сказал я, - спокойной ночи!
- Спокойной ночи! - ответила она. - Как хорошо было бы для всех, если
бы вы утром уехали!
* * *
Ворочаясь на неудобной кушетке, я снова перебирал в памяти события
прошедшего дня.
Мне не в чем было упрекнуть работников комитета, хотя разрешение я
получил только после длительных и настойчивых просьб. Во всяком случае,
там все были со мной вежливы.
Хотя в грубости Арсеньева чувствовалось что-то нарочитое, у меня не
возникало сомнений, что он приложит все усилия, чтобы вернуть меня в город.
По-видимому, у него были какие-то причины не допускать меня к месту
аварии.
Самое странное было то, что он все равно ничего от меня не мог скрыть.
Я читал все, что печаталось в официальных отчетах, и внимательно следил за
дискуссией в журналах. Значит, в зоне было что-то, что не фигурировало в
его донесениях, и он боялся, что я об этом узнаю. Мне вспомнился взгляд,
который бросил на меня Арсеньев, выходя из комнаты. Так смотрит врач на
больного, приговоренного к смерти, но еще не подозревающего об этом.
И что могла означать последняя фраза, оброненная Беатой? Почему для
всех было бы лучше, чтобы я уехал? Если к этому и есть какие-то причины,
то отчего мне прямо о них не сказать, хотя бы из уважения к памяти Марии?
Нельзя же меня считать совершенно посторонним человеком!
Я уснул с твердым намерением не уезжать отсюда, не добившись посещения
зоны.
Когда я проснулся, было уже светло. Мне не хотелось откладывать разговор
с Арсеньевым и, кое-как приведя себя в порядок, я вышел в коридор.
- Как вы спали?
Я не сразу узнал в мальчишеской фигуре, облаченной в мешковатый
комбинезон, мою вчерашнюю знакомую.
- Спасибо, наверно, хорошо. Скажите, где я могу видеть Арсеньева?
- Он уехал в город, будет не раньше обеда.
- И вернется таким же злым, как вчера?
Беата рассмеялась, обнажив ослепительные зубы безукоризненной формы.
Вечером я не заметил, что она такая красивая.
- Можете его больше не бояться. На прощанье Арсеньев сказал, что пусть
все решает Максимов. Сейчас я вас с ним познакомлю. Он, наверное, выходит
из себя, ожидая нас завтракать.
Мы направились в столовую.
- Знакомьтесь, Юра, - сказала Беата курчавому юноше, пытавшемуся
открыть перочинным ножом банку консервов. - Это Шеманский.
- Здравствуйте, - ответил он, - может быть, у вас есть консервный нож?
Ножа у меня не было.
Завтракали мы молча. Поднимая глаза от тарелки, я каждый раз ловил
устремленный на меня взгляд Максимова.
Первым заговорил я.
- Вы бывали в зоне, Юрий...
- Просто Юра, - ответил он. - Нет, там были только Люшин и Беата, оба
не очень удачно. О зоне я знаю только по их рассказам. Сейчас Арсеньев
запретил работу до переоборудования скафандров.
- Неужели последствия взрыва...
- Да никакого взрыва не было, - перебил он меня. - Просто, когда
установка вышла из-под контроля, из нее вырвался поток излучения
невообразимо большой энергии. По-видимому, здесь мы имели дело с
неизвестными до сих пор частицами. Они-то и вызвали вторичную радиацию.
- Скажите, - спросил я, - они... тогда... очень мучились?
Максимов бросил быстрый взгляд на потупившуюся Беату.
- Нет, не думаю, - ответил он каким-то деланно небрежным тоном. -
Вероятно, они перестали существовать как материальные образования за
какие-нибудь миллионные доли секунды. На пути потока не могло остаться
ничего живого.
- Но Арсеньев говорил о каких-то светлячках.
Он замялся.
- Видите ли... ничего... с точки зрения тривиальных представлений о
формах жизни. Однако там было много металла, в котором излучение породило
очень странные явления. Впрочем, об этом вам расскажет Беата лучше, чем я.
Ведь она у нас первый в мире металлобиолог.
Максимов поднялся из-за стола.
- Прошу меня извинить. Мне нужно поехать на базу.
Он подошел ко мне и крепко пожал руку.
- Так вы все-таки настаиваете?
- Да, - ответил я.
- Зачем вам это? - спросил он совсем тихо.
- Там погибла моя жена... Я не могу...
- Хорошо, - сказал он, - вы туда попадете.
* * *
- Не знаю, чем вас занять, - сказала Беата. - Пойдемте в библиотеку,
может быть, что-нибудь подберете почитать.
Мы прошли по коридору и поднялись на третий этаж.
Книги в библиотеке были свалены на полу. Вероятно, их собирались
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг