Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
таврийское небо. Лютик бежал, привязанный  к  повозке,  время  от  времени
бросая на меня критические взгляды. Я  понимал,  что  не  тяну  на  лихого
кавалериста, да и в седло влезать покуда не хотелось.
     Дорога лежала по давнему чумацкому шляху: в далекие годы здесь ходили
запорожцы, возвращаясь из набегов на татар. Мы теперь не  возвращались,  а
наступали из Крыма, и странно было думать, что вся эта земля - от  Каховки
до Архангельска - уже чужая. И мы  шли  на  север  набегом,  как  когда-то
крымские Гиреи.
     В Торгаевке мы расстались, я сел верхом на Лютика и не  спеша  поехал
на юго-запад, к Дмитриевке. Было жарко, нам с Лютиком хотелось пить, но  я
знал, что в жару ни людям, ни лошадям пить нальзя. Степь  вокруг  забелела
ковылем, вокруг было ни души, поля пшеницы исчезли, - казалось, что  мы  и
вправду заехали не в свой век.
     Ехать пришлось значительно дольше, чем я думал. Под вечер мы оба -  и
Лютик, и я - устали: я - с непривычки, он - от такого  всадника,  и  я  уж
хотел заночевать прямо в поле. К счастью, нам,  наконец,  попался  большой
воз с сеном, влекомый равнодушными ко всему волами, и возчик сообщил,  что
Дмитриевка совсем рядом. И действительно, через пару километров  я  увидел
белые мазанки, высокий колодезный журавль и небольшую церквушку с зелеными
куполами. Я еще успел подумать, что отчего-то не видать охранения, как  из
кювета бодро выскочили трое незнакомых мне юнкеров  вместе  с  молоденьким
подпоручиком и загородили мне путь.
     Я представился, на что мне было заявлено, что они меня  не  знают,  и
подпоручик потребовал сойти с коня и сдать оружие.  Офицерская  книжка  их
немного успокоила, но меня все же взяли в плен и повели в центр  села.  По
дороге я попросил пригласить штабс-капитана Дьякова,  но  узнал,  что  его
сейчас в Дмитриевке нет, а заменяющий его поручик занят. Я сообразил в чем
дело, и потребовал отвести меня к поручику Успенскому.
     Поручик Успенский, как я и предполагал, играл в преферанс.  Меня  тут
же освободили и познакомили с подполковником Штиглицем, чей батальон стоял
в селе вместе с нашим отрядом. Патруль оказался именно из этого батальона,
и меня они, естественно, не знали. Вдобавок, фронт был близко,  и  офицеры
редко  ездили  в  одиночку,  что  и  вызвало  подозрение   у   бдительного
подпоручика.
     Поручик Успенский первым делом поинтересовался, где я  достал  такого
одра и кто на нем ездит - я на Лютике или Лютик  на  мне.  Лютик,  услыхав
такое, похоже, обиделся и заржал.  Подполковник  Штиглиц,  оказавшийся  из
семьи знаменитых коннозаводчиков Штиглицев, заступился  за  моего  коня  и
посоветовал немедленно его расседлать и поводить по кругу,  и  лишь  затем
давать пить. Расседлывать коня я не умел, но один из солдат пришел мне  на
помощь,  и  Лютик  наконец-то  получил  возможность  передохнуть.  Поручик
Успенский заметил, что лучше бы было приехать на авто, и  ушел  доигрывать
партию. Я знал, что в таком  состоянии  его  лучше  не  трогать,  и  решил
отправиться на поиски отряда сам.
     Но тут как из-под земли появился прапорщик Немно, козырнул и,  увидев
Лютика,  расплылся  в  улыбке.  Прапорщик  лично  занялся  конем,  попутно
посвящая меня в подробности последних дней.
     Отряд прибыл в Дмитриевку два дня назад и разместился на другом конце
села. Офицеры нашей роты заняли одну из хат, где  меня  уже  ждала  койка;
штабс-капитан Дьяков уехал на денек в  Чаплинку  повидаться  с  приехавшей
туда супругой, а поручик Успенский второй день подряд играет в  преферанс.
Больше новостей не было, если не считать  того,  что,  пока  мы  стояли  в
резерве, бои шли чуть западнее, у Днепра, и Яков  Александрович  со  своим
штабом находится поблизости, на хуторе Балтазаровка.
     Впрочем, вскоре я убедился, что кое-что изменилось.  Во  дворе  нашей
хаты стояло несколько лошадей, и  прапорщик  объяснил,  что  штабс-капитан
Дьяков приказал всем офицерам быть готовыми наступать по-конному,  и  даже
посадил на коней один из взводов первой роты. Что  ж,  нас  ждала  степная
война, и это было неглупо. Прапорщик Немно оказался  главным  инструктором
отряда по верховой езде, хотя, как он мне признался, сам ездит  неважно  и
полагается скорее на интуицию. Я хотел было  спросить  его,  как  поживают
прапорщик Мишрис и Ольга, но  тут  из  хаты  появился  Мишрис  собственной
персоной и принялся задавать мне вопросы. Я ограничился  тем,  что  весьма
туманно объяснил свой вызов в штаб якобы  для  консультаций  и  представил
Мишрису Лютика. Прапорщик похвастался, что у него теперь  тоже  есть  свой
конь по имени Злыдень, и поинтересовался, есть ли у меня  шашка.  Я  хотел
спросить и его об Ольге, но почувствовал, что не стоит. Иначе прапорщик не
томился бы таким чудным вечером в одиночестве.
     Ольгу я увидел позже, когда уже совсем стемнело, и мы  с  прапорщиком
Немно вышли прогуляться по селу. Ольга  шла  в  компании  двух  незнакомых
офицеров, вероятно, из батальона Штиглица, и о чем-то весьма  оживленно  с
ними беседовала. При виде  Ольги  лицо  Немно  поскучнело,  и  я  мысленно
посочувствовал обоим нашим прапорщикам.
     Наутро вернулся штабс-капитан Дьяков и ввел меня в курс дела. Крупных
боев  покуда  не  было,  и  корпус  Якова   Александровича   готовился   к
форсированию Днепра. У нас по-прежнему был некомплект - не  более  трех  с
половиной тысяч штыков и  около  пятисот  сабель.  Правда,  нам  в  помощь
придали Туземную бригаду, но эти орлы - хуже  чеченцев,  так  что  на  них
рассчитывать не приходилось. В общем, здесь было сравнительно  тихо,  зато
за Днепром творилось что-то непонятное. Ходили  слухи,  что  там  восстали
пейзане и теснят краснопузых и, якобы, наш корпус собирается прийти им  на
помощь. О дальнейших планах командования нас не  информировали,  но  можно
было предположить, что готовится наступление  в  направлении  Николаева  и
Херсона.
     Признаться, и сейчас, по прошествии почти целого года, мне  не  очень
понятен смысл нашей заднепровской операции. Интересно,  что  неясен  он  и
Якову Александровичу. Красные, ежели верить их пропаганде,  были  уверены,
что  наше  наступление  имеет  целью   помощь   полякам.   По-моему,   это
исключается. Тогда поляки уже откатывались к  Варшаве,  и  наш  десант  за
Днепр выручить их не мог. Резерв  Якову  Александровичу  не  дали,  и  наш
корпус должен был  опять  наступать  против  вдесятеро  превосходящих  сил
красных. Вдобавок, Барон запретил нам прорываться к повстанцам, что лишало
нас единственной поддержки.
     В общем, создается впечатление, что Крымский корпус опять должен  был
отвлекать на себя красные резервы. А может, и того хуже,  -  наступать  за
Днепр предписали французы, с которыми Барону конфликтовать не хотелось.
     Теперь становилось очевидным, что наше наступление обречено с  самого
начала. К счастью, тогда мы этого не знали. Как не знали и того, что  наша
армия  ничего  не  сможет  сделать  с  железным  мальчиком  Уборевичем,  и
наступление Барона захлебнется в Южном Донбассе, приблизительно  там,  где
за год до этих событий мы сидели у ночного костра с  поручиком  Голубом  и
Танечкой Морозко. И мы покатимся назад. На этот раз - навсегда. Два дня  я
занимался делами роты, подтягивая  изрядно  распустившийся  за  это  время
личный состав. Мы со  штабс-капитаном  Дьяковым  послали  в  штаб  корпуса
представление на пятерых наших юнкеров с тем, чтоб досрочно произвести  их
в офицеры. Ребята этого заслуживали, да и офицеров нам явно не хватало. Не
знаю, кому в штабе попала эта бумага. Во всяком случае, Яков Александрович
говорит, что не видел ее. Все пятеро так и остались юнкерами.  Им,  как  и
всем остальным юнкерам-сорокинцам, не пришлось надеть офицерские шинели.
     Хватало и других дел. Как-то, по-моему, чуть ли не на следующий  день
после моего  возвращения  в  отряд,  я  сидел  на  завалинке  и  в  полном
одиночестве докуривал пачку "Мемфиса". Папиросы, кстати, у нас  кончились,
и пришлось  перейти  на  махорку.  Вновь  папипрсы  мы  увидели  только  в
Истанбуле. Я курил, любовался тонким серпом молодой луны и размышлял, куда
могли подеться господа офицеры. Поручик Успенский, судя по всему,  по  уши
завяз в преферансную баталию, а вот местонахождение прапорщиков оставалось
загадкой. Внезапно кто-то присел рядом, и я не без  удивления  узнал  нашу
сестру милосердия. На этот раз Ольга была одна и, похоже, не в настроении.
     Ольга заговорила о чем-то постороннем,  чуть  ли  не  о  перевязочном
материале, которого, как всегда,  не  хватало,  и  вдруг,  прервавшись  на
полуслове, попросила меня об одной услуге. Она надеялась, что я  смогу  ей
помочь. Помочь помириться с прапорщиком Мишрисом.
     Ольга долго объясняла, как все сие могло случиться, и что она не  так
уж и виновата,  а  затем  стала  настаивать  на  моем  вмешательстве.  Она
считала, что  я  должен  повлиять  как  старший  по  возрасту.  Ну  и  как
отец-командир, само собой.
     Меня  подмывало  посоветовать  ей  обратиться   по   этому   делу   к
штабс-капитану Дьякову, но обижать Ольгу не хотелось. Я сказал лишь, что в
этиих делах я плохой советчик. Моя  собственная  личная  жизнь  так  и  не
сложилась, и я не считаю себя вправе вмешиваться в чужую. Как бы не  вышло
хуже.
     Ольга живо заинтересовалась порробностями моей  несложившейся  личной
жизни, но я  ее  разочаровал,  предложив  поговорить  о  чем-нибудь  более
приятном. Ну, хотя бы об этой луне.
     Мы не торпясь прогуливались взад-вперед по  абсолютно  пустой  сонной
улице  и  вели  заумный  разговор,  когда  нас  настиг  прапорщик  Мишрис,
возвращавшийся в полном одиночестве откуда-то со  стороны  степи.  Мишрис,
увидев нас, отшатнулся в сторону и попытался проскользнуть в  хату,  но  я
изловил его, мы присели на той же завалинке и повели общую беседу. Точнее,
попытались, - говорили Ольга и я,  а  Мишрис  поначалу  только  односложно
отвечал.
     Оказывается, бедняга прапорщик тратил свободное время  на  то,  чтобы
практиковаться в топографии. Как и в  Албате,  он  занялся  съемкой  плана
местности, хотя, по-моему, снимать там было нечего - степь лежала  ровная,
как блин. Я укоризненно поглядел на Ольгу, и та, сообразив, до чего довела
молодого человека, изрядно смутилась.
     В конце концов, мы проводили Ольгу  до  ее  хаты  и  решили  ложиться
спать, не дожидаясь пропавшего  без  вести  прапорщика  Немно.  Оставалось
надеяться, что его тайна не была связана с похищением очередного  коня  из
царской конюшни.
     Все высянилось через два дня. Тайну звали Галина, она  жила  рядом  и
была весьма недурна собой. Особенно для тех, кто падок  на  малороссийских
пейзанок.
     В общем, мы вели почти что идиллическую жизнь. Так продолжалось до 13
июля. В этот день штабс-капитан Дьяков вернулся из Чаплинки и сразу вызвал
меня к себе. В хате было пусто, но он лишний раз проверил, не прячется  ли
под лавкой дюжина красных шпионов, и сообщил новости.
     Нашему безделью пришел конец. Завтра мы выступаем. Рота  должна  быть
готова, кони подкованы, а броневики заправлены бензином.
     Я тут же признал полное неумение по части ковки лошадей, сообщил, что
броневики заправлены, но бензина имеется только по полбака, и решился  все
же поинтересоваться планами командования. Надо же, в самом деле, знать,  к
чему готовиться.
     Штабс-капитан попытался сослаться  на  секретность  операции,  но,  в
конце концов, сам не выдержал и,  перейдя  на  шепот,  поделился  со  мной
подробностями.
     Завтра ночью мы должны переправиться через Днепр севернее Любимовки и
уйти в красный тыл. Нам выделяют проводника, идти придется ночами,  атакуя
красные гарнизоны и ведя разведку. Рейд  рассчитан  на  неделю,  и,  ежели
повезет, обратно мы должны переправиться значительно южнее, у Тягинки.
     Как я понял, Яков Александрович ожидал подхода крупныхх сил  красных,
и наша разведка боем должна была прояснить обстановку. Во  всяком  случае,
более интересное, чем беседы с Ольгой или охота за вдовушкой Галиной.
     Прапорщики приняли новость о выступлениии чуть  ли  не  с  восторгом,
очевидно, наскучив нашей аркадской идиллией. Поручик Успенский заявил, что
до Москвы мы все равно не дойдем, а таких  партнеров  по  преферансу,  как
полковник Штиглиц, ему уже не найти. К тому же, ежели надо  будет  идти  в
тыл к красным, то броневики придется бросить на полдороге. Бензина мало, а
на руках катить их будет тяжело.
     Несмотря на правоту поручика, этим же вечером я  послал  его,  вместо
преферанса, проверить двигатели броневиков, а особенно тормозную  систему.
Прапорщик Немно предложил  свои  услуги,  намекнув  о  высшем  техническом
образовании, но я, запретив умствование, послал его с прапорщиком Мишрисом
проверить лошадей. В броневике и химик может разобраться.
     Попутно выяснилось, что у меня нет шашки.  Она  мне  не  была  нужна,
поскольку фехтовать не обучен, да и не собирался.  Лозу  также  рубить  не
приходилось. Вот винтовка со штыком - другое дело.  Но  шашка  теперь  мне
полагалась по уставу, как  офицеру  "пешему  по-конному".  В  нашем  обозе
лежало немало трофеев, оставшихся после Токмака, и я  поручил  Успенскому,
после приведения в порядок  тормозной  системы  броневика,  подобрать  мне
шашку. Все-таки сорта стали - его хлеб.
     Поручик Успенский явился поздно, долго смывал бензиновые  и  масляные
пятна, а затем, буркнув,  что  броневик  в  порядке,  сунул  мне  саблю  в
потертых кожаных ножнах.
     Я решил, что поручик нарочно выбрал самый непрезентабельный клинок из
всей нашей добычи. Роскошная златоустовская шашка  прапорщика  Мишриса  по
сравнению с моей саблей смотрелась настоящей царицей. Впрочем, я  сам  был
виноват, поручив выбрать оружие зловредному поручику.  Вынув  без  всякого
интереса саблю из ножен, я всмотрелся и понял, что  возводил  на  поручика
напраслину.
     Узкая, гнущаяся чуть ли не  в  кольцо,  сталь  была  покрыта  узорной
арабской вязью. Я пригляделся. Когда-то  меня  немного  учили  этому.  Да,
строка из Корана. "Совершенна на войне сила его, и в схватках нападает  он
нападением льва". Бог весть, как попал этот дамасский клинок в  Россию,  к
кавалеристам Дмитрия Жлобы.  Поручик  Успенский,  заметив  мои  изыскания,
посоветовал разрубить саблей платок на лету. Я твердо возразил, что делать
этого не буду: и платок жалко, и разрубить его я едва ли  изловчусь.  Даже
дамасским булатом.
     На следующий день, после полудня, мы выступили из  Дмитриевки.  Нашим
соседям из батальона Штиглица штабс-капитан Дьяков ничего не  сказал.  Для
них мы лишь меняли дислокацию.
     Подводы были готовы заранее, но мы специально не  торопились,  ожидая
темноты. Наконец, убедившись, что солнце клонится к  закату,  мы  посадили
нижних чинов на повозки и на рысях пошли к Любимовке. В полночь, обойдя ее
с севера, мы вскоре оказались у переправы. Днепр был темен и  тих,  только
левее, у Каховки, небо полыхало зарницами. Там шел бой.

     Антон Васильевич и поручик Успенский произрались и  теперь  сваливают
друг  на  друга  вину  за   бесславное   поражение.   Поручик,   забыв   о
чинопочитании, советует Туркулу играть исключительно в подкидного  дурака,
а Антон Васальевич грозит натравить на него Пальму. Бог им судья.
     Туркул, соглашаясь с моей трактовкой летних боев, все же считает, что
какой-то шанс у нас был. По его мнению, нам просто не повезло. И, вслед за
императором Наполеоном, он готов во всем винить погоду. Правда, не  зимние
морозы, а летнюю жару.
     Да, этого не забыть никому из нас, прошедших в  тот  год  по  Таврии.
Вязкий воздух, полный запаха пыли и сухой полыни, не остывал  даже  ночью.
Воды не хватало, за все лето с бесжалостного белесого  неба  не  упало  ни
одной капли дождя. Это жуткое небо снится мне и по сей день  и,  наверное,
не мне одному. Изредка его закрывали тучи, прорезаемые сеткой  молний,  но
грозы были сухие, и воздух только накалялся, задерживая дыхание.  Во  всем
этом чувствовалось приближение катастрофы. Вдобавок, Сиваш почти полностью
высох и стал проходим на всем протяжении.
     Но даже с учетом всего этого, солоно в то лето приходилось не  только
нам, но и краснопузым. Им тоже хотелось пить.  Они  так  же  задыхались  и
ждали дождя. И Сиваш они прошли тогда, когда  Барон  уже  приказал  начать
эвакуацию. Мы проиграли не в ноябре, на Перекопе и Литовском  полуострове,
а раньше, у Синельниково, где Уборевич остановил Дроздовскую дивизию, и  у
Каховки, где Блюхер сжег наши танки. И жара тут была не при чем.
     Туркул требует также внести поправку. Выражение "гнилой  интеллигент"
не его, а господ большевиков, и употреблено им, Туркулом, исключительно  в
шутку. Сам он российскую интеллигенцию уважает, хотя и не  снимает  с  нее
вину за все слушившееся. Ну что ж, так, стало быть, этой  интеллигенции  и
надо.


     19 июня

     Со времени  моей  последней  записи  прошло  пять  дней,  за  которые
случилось немало интересного. Все записывать нет резону, да и  рука  плохо
слушается, о главном же стоит упомянуть обязательно.
     Главным, конечно, была наша поездка в Гиссарлык.  Генерал  Витковский
сдержал свое обещание и раздобыл паровой катер, доставивший  нас  прямо  к
устью  маленькой  речки  Мендере-су,  к  деревне  Бунарбаши,   откуда   до
Гиссарлыка рукой подать.
     Поехали мы вшестером: генерал Туркул, Володя Манштейн, мы с поручиком

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг