Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
степь знает, как собственный карман. С ним только Яков Александрович  умел
справляться, да и то имея за спиной корпус полного состава.
     К счастью, в эти самые дни - мы узнали об этом значительно  позже,  в
Мелитополе - Яков Александрович сумел еще раз прищучить  Упыря  у  Кичкас.
Махно увел тачанки на север, а мы сумели дойти до Мелитополя,  как  я  уже
успел отметить, аккурат под новый, 1920-й год, 31 декабря, часов в  девять
утра,  когда  солнце,  красное,  в  морозной  дымке,   еще   только-только
поднималось над степью.

     Ну  вот,  похоже,  дописался  до  галлюцинаций.  Нет,  действительно,
стреляют.


     7 апреля

     Наши борзописцы уже успели создать легенду об ужасающей скуке в Голом
Поле. Сие, во всяком случае, мы регулярно читаем в приходящих сюда всякого
рода русско-берлинских  и  русско-парижских  газетах.  А  напрасно  пишут.
Вчерашняя ночь - из тех, что не соскучишься.
     Нет, никакого красного десанта, к счастью - или к сожалению, это кому
как - не случилось. Просто трое пьяных марковцев подрались с  сингалезами.
Сингалезы   -   ребята   спокойные   и,   в    отличие    от    марковцев,
дисциплинированные, первыми в драку не лезут. Так что  виноваты  наверняка
наши. А кончилось все очень плохо, -  кто-то  из  наших  ослов  продырявил
сингалезского лейтенанта. Лейтенанта жалко - он держал  своих  арапов  как
должно, к нашим зря не цеплялся и,  между  прочим,  имел  три  французские
медали. Вот, стало быть, кроем, кроем союзничков,  и  за  дело,  по  чести
говоря, а сами-то каковы? И сингалеза жалко, и неприятностей не  оберемся,
да и стыдно попросту.
     Впрочем, наши "дрозды" спешат уверить всех, что все  беды  только  от
марковцев. Интересно, а кто  мой  вещевой  мешок  переполовинил  тогда,  в
Геническе? Все, все мы хороши, господа. Хоть намордники покупай.
     Нам, между прочим,  эта  потасовка  уже  вышла  боком.  Посколку  мы,
сорокинцы, вроде бы и не марковцы и не дроздовцы, нас  обещают  ставить  в
ночные караулы. Во всяком случае, поручика  Успенского,  несмотря  на  его
заклинания, отправляют сегодня ночью в компании с тремя  юнкерами  блюсти,
так сказать, наше Голое Поле, особенно его марковскую часть.
     Уже здесь, в Голом Поле, когда мы немного обустроились и  отоспались,
сорокинцы стали потихоньку искать друг друга. В общем, нас осталось не так
уж мало, как можно было бы  предположить.  Правда,  эти  сорокинцы  уже  в
основном крымские, последнего призыва. Хотя бывают и чудеса: нашелся  один
прапорщик из той самой третьей роты,  которую  паровозный  машинист  Билаш
расстрелял своими тачанками под Волновахой.Третью роту мы заочно отпели  -
и вот надо же! А от моей роты остались лишь мы  с  поручиком  Успенским  и
девять нижних чинов. Отвоевалась вторая рота.
     Между  прочим,  в  первые  недели  мы,  сорокинцы,   вынуждены   были
отстаивать здесь свою, с позволения сказать, индивидуальность. Дело в том,
что Фельдфебелю вздумалось нас  побрить.  А  это  уж  -  извините.  Устав,
конечно,  уставом,  но  все  в  нашей  Добровольческой  армии  знали,  что
сорокинцы  изволят  щеголять  с  бородами.  Точнее,  с  короткими   такими
бородками. В конце  концов,  никто  не  заставляет  дроздовцев  снять  эти
дурацкие пенсне, хотя зрение у большинства из них отменное. И все  потому,
что полковник Дроздовский был слегка близорук. Ну и пусть  носят.  И  наши
бороды оставьте в покое. После долгих пререканий Фельдфебель так и сделал,
и теперь сорокинца узнаешь  сразу.  Правда,  штабс-капитан  Дьяков  бороду
все-таки сбрил. Ну, ему виднее, тем более, что борода ему  не  очень  шла.
Вот подполковнику Сорокину с его бородкой было  неплохо.  Нам,  во  всяком
случае, нравилось.
     В Мелитополе мы сразу же разделились.  Штабс-капитан  Дьяков,  теперь
уже на правах командира отряда, отправился искать  начальство,  а  заодно,
что для нас было куда важнее, какую-нибудь крышу  над  головой.  Мы  же  с
поручиком Успенским и несколькими нижними  чинами  поспешили  на  станцию,
где, по слухам, должен был стоять санитарный поезд. Надо  было  спешить  -
нашим тяжелораненым, а их  оставалось  теперь  только  двое,  было  совсем
скверно, и подполковник Сорокин все никак  не  приходил  в  себя,  хотя  в
дороге мы пустили весь наш оставшийся спирт ему на  компрессы.  Санитарный
поезд действительно оказался на станции,  но  пришлось  долго  ругаться  и
доказывать невесть что, прежде чем эта тыловая сволочь согласилась принять
наших раненых.
     Подполковник Сорокин так и не  пришел  в  себя.  Нас  уже  порадовали
диагнозом: крупозное воспаление легких.  Его  уложили  на  носилки,  и  он
лежал, длинный, худой, и темная отросшая борода торчала вверх,  а  мы  все
стояли рядом, надеясь, что он откроет глаза. В конце концов санитары самым
невежливым образом отодвинули  нас  с  поручиком  Успенским  в  сторону  и
втащили носилки в вагон. Поезд должен был скоро отправляться, и мы  смогли
лишь узнать, что раненых, вероятнее всего, отвезут  в  Карасубазар  или  в
Симферополь.
     В самом Мелитополе  творилось  что-то  несусветное,  впрочем,  вполне
знакомое; похоже, город никто  не  собирался  защищать,  толпа  штурмовала
вокзал, а редкие колонны наиболее  напуганных  или,  наиболее  смелых  шли
пешком из города, навстречу морозу и махновцам. Прошел слух, что комиссары
уже в Бердянске, впрочем,  толком  никто  ничего  не  знал.  Штабс-капитан
Дьяков, пробегав полдня, выяснил,  что  никого  из  старших  командиров  в
городе нет, но скоро сюда должен прибыть генерал Андгуладзе, начдив 13,  и
мы отходим в его распоряжение.  Мне,  честно  говоря,  было  все  равно  -
генерала Андгуладзе я не знал, и с кем защищать Мелитополь или драпать  из
того Мелитополя мне, как  и,  думаю,  всем  в  отряде,  было  безразлично.
Некоторый  интерес  представляло  другое  обстоятельство:  собиралось   ли
командование вообще оборонять Крым?  Этого  штабс-капитану  Дьякову,  само
собой, никто не сообщил,  и  мы  с  ним,  докуривая  его  пачку  "Сальве",
обсудили несколько возможностей.
     Ежели Крым никто оборонять  не  собирается,  то  нас  могут  оставить
прикрывать эвакуацию. В этом случае вопрос с нашим отрядом решался просто.
Я допустил компромиссную возможность:  Яков  Александровия  мог  повторить
вариант 19-го года, когда он  удержал  Акмонайские  позиции  и  не  пустил
красных в Керчь. Впрочем, и в этом случае нас,  скорее  всего,  оставят  в
заслоне. Даже если предположить, что никто вообще ничего  не  прикажет,  и
войска будут эвакуироваться, так сказать, по  возможности,  то  и  в  этом
случае мы едва ли успеем  дойти  от  Мелитополя  до  Феодосии,  Керчи  или
Севастополя. В общем, спасти нас могло одно: приказ  об  обороне  Крыма  и
кто-то  способный  эту   оборону   возглавить.   Если   это   будет   Яков
Александрович, то какие-то шансы будут.  В  генерала  Андгуладзе  верилось
слабо.
     Впрочем, влияния на высокую стратегию мы оказать  не  могли,  и  надо
было подумать о хлебе насущном. Тут выяснилось, что  штабс-капитан  Дьяков
еще раз превзошел самого себя. Уж не знаю,  каким  образом,  но  он  сумел
выбить из  местного  коменданта  разрешение  нашему  отряду  поселиться  в
мелитопольской мужской гимназии и даже поставить нас всех на  довольствие.
Последнее было буквально даром Божьим,  поскольку  продукты  у  нас  давно
кончились, а прикупить даже самое необходимое возможности мы не имели. Наш
отряд, как и все части в Таврии,  не  получал  денежного  довольствия  уже
второй месяц. В общем, это было уже что-то.
     В гимназии все было разорено  и  разграблено,  но  в  пустых  классах
оказалось несколько коек,  на  некоторых  из  них  были  даже  матрацы.  В
довершение  всего,  в  некоторых  классах  оказались  неплохо  сработанные
железные  печки,  оставшиеся,  очевидно,  от  прежних  постояльцев.   Парт
хватало, поэтому о дровах можно было какое-то время не беспокоиться.
     Нижних чинов мы разместили в актовом зале, штабс-капитан Дьяков занял
директорский кабинет, где имелся  ободранный,  но  все  же  еще  пригодный
диван, а офицеры получили по небольшому классу на каждую роту. Нам троим -
поручику Успенскому, поручику Голубу и мне - достался  кабинет  географии,
который насквозь промерз, и вдобавок зиял выбитыми стеклами.
     Поручик Успенский и поручик Голуб рьяно взялись за наведение ежели не
порядка, то какого-то подобия, а я, воспользовавшись служебным положением,
упал на продавленную койку и  мгновенно  уснул,  укрывшись  поверх  шинели
содранной с окна портьерой. Впрочем, нет, перед тем, как уснуть,  я  успел
отобрать у поручика Успенского вот эту самую тетрадь с золотым  обрезом  и
спрятать ее в вещмешок.
     Следующие несколько дней мы, насколько я могу  судить  по  записям  в
дневнике, отсыпались. Кормили нас еле-еле, железная печка  грела  скверно,
но мы, признаться, обращали мало внимания на  эти  мелочи.  Один  раз  мы,
собрав все имевшиеся у нас денежные  знаки  -  а  получилось,  признаться,
недурная коллекция от керенок до "колоколов" - направили  поручика  Голуба
на здешнюю толкучку за самогоном. Поручик Голуб  -  самый  подходящий  для
подобных операций человек, - благодаря блестящему  знанию  малороссийского
наречия и опыту общения с глуховскими пейзанами.  Поручик  Голуб  вернулся
очень  нескоро,  порадовав  нас  бутылью  чего-то  чудовищом  чуть  ли  не
карболки. Впрочем, поручик  Успенский,  вспомнив  свою  химическую  науку,
провел визуальный анализ и дал добро, после чего мы пили этот  таврический
эквивалент "Смирновской", закусывая таранью, купленной на той же толкучке.
     Все эти дни нас никто не трогал, и  штабс-капитан  Дьяков  совершенно
напрасно  бегал  каждый  день  в  комендатуру.  Хотя  четвертого   января,
насколько можно верить моим записям, у нас в гимназии появились соседи,  -
полсотни нижних чинов и десяток офицеров из  13  дивизии.  Таким  образом,
слухи о генерале Андгуладзе начали  вроде  бы  подтверждаться,  но  полной
ясности все еще не было. Офицеры сообщили, что в Бердянске уже  красные  и
что Мариуполь сдан. Екатеринослав, как выяснилось, был отдан без  боя  еще
27 декабря. Впрочем, в 13 дивизии были уверены,  что  командование  твердо
решило защищать Крым и оборона будет поручена 3-му армейскому  корпусу.  А
это значит, что оборону возьмет в свои руки Яков Александрович,  что  само
по себе неплохо.
     Все выяснилось 7 января. От этого дня у  меня  сохранилась  подробная
запись. Утром кто-то из наших соседей сообщил, что в город прибыл  генерал
Андгуладзе  со  своим  штабом  и   расположился   в   помещении   вокзала.
Штабс-капитан Дьяков тут же поспешил туда, вскоре  вернулся  и  рассказал,
что к генералу его не пустили, но велели  к  шести  вечера  всем  офицерам
собраться в зале ожидания. К этому штабс-капитан Дьяков присовокупил,  что
ожидается приезд Якова Александровича, но с этим еще не ясно.
     К назначеному времени в зал ожидания набилась где-то сотня  офицеров.
Вид мы, признаться, имели весьма ободранный, и несколько подполковников  и
полковников из штаба  13  дивизии  сразу  же  выделились  благодаря  своим
английским шинелям. Сам генерал Андгуладзе оказался  пожилым  толстяком  с
неаккуратными усами и мрачным выражением  на  типично  восточном  лице.  В
общем, "капказский человек" с погонами генерал-лейтенанта. Ничего дельного
мы от него не услыхали, кроме  приказа  застегнуться  и  привести  себя  в
порядок. Повеяло чем-то родным, чуть ли не школой вольноопределяющихся, но
мы с поручиком Успенским, расстегнув шинели - в зале успели надышать -  на
лишний крючок, закурили невообразимый по крепости самосад,  купленный  все
натой же местной толкучке. На нас покосились, но кто-то понимающе  буркнул
"сорокинцы" - и нас оставили в  покое.  Тут  генерал  Андгуладзе  вскочил,
дернул короткими ручками и трубным гласом возвестил нечто вроде:  "Господа
офицеры! Командующий!"
     После такого заявления я  ожидал,  по  меньшей  мере,  самого  Антона
Ивановича Деникина. Но Антон Иванович, естественно, не появился, а  вместо
него в зал, сдирая на ходу перчатки, почти вбежал Яков  Александрович.  Он
сбросил перчатки на стул, через секунду  туда  же  полетела  шинель.  Яков
Александрович одернул китель и достал портсигар.
     Поока он закуривал, а вслед за ним  и  остальные,  я  решал  нехитрую
задачку  о  двух  действиях.  Прежде  всего,  какой  бы  генерал  ни   был
"капказский человек", но устав он знает. И называть командира 3 армейского
корпуса  командующим  зря  не  станет.  Действие  второе:  выходит,   Яков
Александрович действительно назначен командующим войсками Таврии и  Крыма,
а значит, мы все-таки будем драться, а не бежать.
     Выглядел Яков Александрович неважно и по сравнению с сентябрем, когда
я его видел в последний раз, заметно сдал. Лицо было даже  не  бледным,  а
каким-то серым, вдобавок, как я заметил, у него все время дергалась  щека.
В общем, смотрелся он куда старше своих тридцати пяти. Да и мы все едва ли
помолодели за эти идиллические месяцы. Но тик  -  тиком,  а  говорил  Яков
Александрович  спокойно,  не  повышая  голоса,  в   своей   обычной   чуть
насмешливой манере. Говорил, правда, о вещах совсем невеселых.
     Наши войска отступали по всему фронту. Основные силы, в том  числе  и
Добрармия, донцы, кубанцы и терцы уходили на Кавказ.На нашем левом  фланге
войска Шиллинга и Драгомирова отступали на Одессу и  Николаев.  В  центре,
то-есть у нас, в Таврии, образовалась стратегическая  пустота,  которую  и
пытался  прикрыть  3  армейский  корпус,  срочно  отводимый   к   крымским
перешейкам.  В  Крым  рвалась  Х11   армия   красных   под   командованием
господина-товарища  Геккера.  В  авангарде  господ  большевиков  шли   уже
знакомая нам эстонская дивизия и группа  Павлова,  между  прочим,  бывшего
офицера лейб-гвардии Волынского полка. Этот Павлов прошлой осенью  изрядно
отличился под Орлом и теперь спешил за лаврами в Крым.
     А  в   Крыму   обстановка   была   паршивая.   Полуостров   заполнили
эвакуированные  разного  чина  и  звания.  Забив  порты,   они   требовали
немедленного отплытия. Войскам несколько месяцев  не  выдавали  жалованья,
некоторые части окончательно  разложились  и  перешли  на  самообеспечение
то-есть, попросту к грабежам. Генерал Субботин, отвечающий за  оборону,  с
положением не справлялся, а командующий флотом вице-адмирал Ненюков  думал
только об эвакуации. Ко всему  прочему,  поднимала  голову  большевизия  в
городах и зеленая сволочь в горах.
     В  этих-то  условиях  Яков  Александрович  брал   не   себя   оборону
полуострова. Он сообщил, что в его непосредственном  распоряжении  имеется
около трех тысяч человек, но он надеется, что успеет подойти 34-я  дивизия
из-под Николаева, хотя ее положение сложное - уже сейчас  она  практически
окружена. Мы все переходим в  распоряжение  генерала  Андгуладзе  и  будем
действовать  согласно  плану  командующего.  Последнее,  естественно,   не
расшифровывалось.
     Все это Яков Александрович  изложил  нам  настолько  спокойно,  будто
находился в учебной  аудитории  Пажеского  Его  Императорского  Величества
корпуса,  где  он  до  войны  преподавал  тактику.  Да,  преподавательская
закваска неистребима, и я проникся чем-то вроде гордости за коллегу.
     После Якова Александровича слово взял Андгуладзе, который,  произнеся
нечто похожее на "умрем-умрем", достал какую-то бумагу и начал читать. Это
был приказ Якова Александровича от 31 декабря. В основном, он относился не
к нам, фронтовикам, а разного рода тыловой  сволочи,  которую  командующий
призывал принять человеческий вид  и  включиться  в  организацию  обороны.
Помнится, имелось  в  виду  "пока  берегитесь,  а  не  послушаетесь  -  не
упрекайте за преждевременную смерть". Это было правильно, но для нас самое
большое  значение  в  приказе  имело  то,   что   ему,   то   есть   Якову
Александровичу, приказано удержать Крым, и он это выполнит, во что  бы  то
ни стало. И не только попросит, но и заставит  всех  помочь  ему.  Что  ж,
начало положено.
     Когда   все   расходились,   мне   удалось   протолкаться   к   Якову
Александровичу, для чего, правда, пришлось изрядно пихнуть  локтем  одного
полковника  в  английской  шинели.  Яков  Александрович  узнал  меня,   мы
поздоровались, и он, естественно, спросил  о  подполковнике  Сорокине.  Об
этом, собственно, я и хотел ему сказать. Он понял в  чем  дело,  кивнул  и
пообещал  выяснить  и,  если   требуется,   оказать   помощь.   Потом   он
поинтересовался  поручиком  Голубом,  которого,  очевидно,   запомнил   по
Волновахе. Я подозвал поручика, и мы втроем коротко побеседовали, к вящему
неудовольствию столпившихся рядом штабных. Три бывших  преподавателя.  Так
сказать, наследники Ушинского.
     На следующее утро к нам в гимназию примчался вестовой из штаба, и  мы
тут же начали собираться. Генерал  Андгуладзе  приказывал  эвакуироваться.
Остатки нашего отряда поступали в его  распоряжение  и  вместе  с  частями
дивизии отходили на Таганаш,  чтобы  занять  позиции  между  Мурза-Каяш  и
Сивашом. В тот же день мы уехали, и в моих записях следует перерыв  вплоть
до 13 января.


     11 апреля

     Несколько дней ничего не писал, хотя  произошло  немало  интересного.
Прежде всего меня вызвали в штаб и назначили  в  ночной  караул.  Я,  само
собой, отказался. Конечно, это была дурная фронда, но тут, что называется,
нашла коса на камень, - я твердо стоял на своем. Тогда меня взяли под белы
ручки  и  повели  к  начальству.  Я   ожидал   разбирательства   с   самим
Фельдфебелем, но меня привели не к нему, а к генералу Ноги.Собственно, его

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг