делился. Итак, улица Сен-Жак, когда-то знаменитая своими коллежами. Вот
они, все три: Людовика Великого, дю Плесси и Королевский. Конечно же, все
- "бывшие", как не преминул уточнить кучер. Над коллежем Людовика Великого
развевалось трехцветное знамя, а над Королевским и тоже хуже - черное.
Дальше, хотя и с другой стороны, пошли монастыри, тоже, конечно, "бывшие"
- огромный - Святого Бенедикта и совсем маленький - Матюринцев. Кучер со
знанием дела добавил, что монахов из обители Святого Бенедикта перебили
еще в сентябре 1792-го, а вот "попы-матюринцы" умудрились улизнуть, только
аббата удалось схватить и отправить "под бритву".
Я слушал, не перебивая, хотя больше всего на свете хотелось двинуть
всезнайку по шее и велеть замолчать. Нет, я должен слушать - и запоминать.
Итак улица Сен-Жак, с которой мы свернули налево - к Термам Юлиана и еще
одному монастырю - Премонтре. Чуть дальше, как пояснил кучер, находится
знаменитая улица Кордельеров и еще более известный монастырь, где
собираются истинные патриоты - друзья гражданина Дантона.
Туда мы не поехали, а свернули направо. Район мне неожиданно
понравился - тихий, всюду узкие переулки, проходные дворы. Внезапно я
понял, что надо будет остановиться где-нибудь поблизости. Это почти что
центр: чуть дальше - Ситэ и Дворец Правосудия, а сразу же за рекой - Лувр.
Итак, я отпустил разговорчивого кучера и осмотрелся.
Да, район оказался неплох. В ближайшей же лавке на углу я купил то,
чего мне еще недоставало - несколько рубашек, неплохой темный камзол и под
цвет его - кюлоты, там же переоделся, выбросив все старье, кроме камзола.
Камзол я спрятал в саквояж, решив подробно исследовать его чуть погодя.
Оставалась одна мелочь. В ближайшей кофейне, полупустой в этот
утренний час, я попросил перо и чернила, после чего уселся в дальний угол
и достал бланк гражданского свидетельства. Итак, я уже не национальный
агент Жан Франсуа Шалье. Я просто Франсуа. Франсуа... Фамилия должна быть
простой - но не слишком, я ведь не Жак Боном* в красном колпаке!
Что-нибудь обычное, лучше всего название какого-нибудь небольшого
городишки. Что-нибудь вроде Памье, Нанси, Ренна или Люсона... А почему бы
и нет? Я усмехнулся и тщательно, стараясь, чтобы скверное перо не оставило
кляксы, вывел: "гражданин Франсуа Люсон". Неплохо! Люсон - обычный город,
хотя и древний. Помнится, сам Ришелье был там епископом.
__________________________________________________________________________
* Жак Боном - "Яшка Простак", то же самое, что Иванушка Дурачок или
"простой советский человек".
__________________________________________________________________________
Итак, теперь гражданин Франсуа Люсон должен найти себе временное
пристанище. С этим проблем тоже не было. Стоило мне свернуть на небольшую,
покрытую неровным старым булыжником улочку, как в глаза бросилась огромная
яркая вывеска - "Гостиница "Друг Патриота". На всякий случай я остановил
молочницу, деловито спешившую по своим важным делам, и поинтересовался по
поводу цен и тараканов. Молочница охотно сообщила, что "Друг Патриота",
который вообще-то говоря все называют по-старому - "Вязаный Кошелек" -
гостиница из вполне приличных, а мамаша Грилье, которая содержит ее после
смерти супруга, - гражданка строгая и к тараканам, и к постояльцам. Там
что в "Кошельке" всегда порядок, буйство и непотребство пресекаются
безоговорочно, а вот сидр там пить не надо. Сидр лучше всего пить чуть
дальше, в кабачке "Третий Сапог", который сейчас называется
"Герои-Марсельцы". Улица же эта именуется Серпант, а дальше идет улица
Пуатевэн, а дальше - Кладбищенская, где кладбище Дез Ар...
Молочница явно настроилась рассказать мне всю здешнюю историю с
географией. Я понял, что не пропаду. Похоже, каждый парижанин готов часами
вести беседы на подобные темы. Но мне пока вполне хватило, и я направил
свои стопы к гостинице "Друг Патриота".
Мамаша Грилье, совершенно квадратная особа неопределенных лет в
огромном белом чепце и с вязанием в руках, изучала мое удостоверение не
меньше пяти минут, после чего, продолжая вязать, неопредленно хмыкнула и
наморщила лоб:
- Секция 10 Августа, значит?.. Знаю, там граждане сознательные. А
почему вы остановились не в Сен-Марсо, гражданин Люсон?
Здесь явно не теряли бдительности, но к этому я был готов, сообщив,
что прибыл в славный город Париж по заданию нашего (место благоразумно
уточнять не стал) якобинского клуба, значит, и дела мне предстоят здесь, в
центре. А из Сен-Марсо каждый день не наездишься, потому как мы -
патриоты, а не какие-нибудь там аристократы, у которых гинеи под
подкладкой зашиты.
- Это верно, гражданин, - мамаша Грилье одобрительно кивнула и
бросила взгляд на вязанье. - "Аристо" я и на порог не пущу! Ну что ж,
лишнего с вас, гражданин, не возьму, потому как вы с виду, как есть,
патриот. Настоящий, не из тех, что рванье носят и в колпаках красуются!
Эге! Похоже, красные колпаки на улице Серпант не в чести! Впрочем,
удивлялся я недолго - колпаки носит голытьба из Сент-Антуана и Сен-Марсо,
а мамаша Грилье, как-никак - хозяйка гостиницы.
- Расписывайтесь, гражданин! - вязанье было отложено в сторону, и
передо мной возникла громадная тетрадь в черной обложке. - Поскорее,
гражданин, скоро "связку" привезут...
- Как? - на всякий случай поинтересовался я, подумав что речь идет о
дровах - или в крайнем случае постельном белье.
Ответом был взгляд, полный недоумения:
- А у вас как это называется? Или вы своих аристократов по одному
"брить" возите? Ну так, наверно, у вас городишко, гражданин, маленький!
Я начал понимать. "Связка" - людей связывают и везут "брить"...
- Я, гражданин, ни одной "связки" не пропустила! Мне там место добрые
люди всегда занимают - у самого эшафота, чтоб ничего не пропустить. А
сегодня "связка" знатная - герцогиня... Страсть люблю, гражданин, когда
этих дамочек-аристократок "бреют"... Герцогиня, два ее щенка, трое
бриссотинцев* проклятых... Всего двадцать четыре! Маловато, конечно, ну да
скоро побольше будет! Так что расписывайтесь, пора мне. Сейчас позову
гражданина коридорного, он вам поможет...
__________________________________________________________________________
* Бриссотинцы - более известны как "жирондисты". Одна из
революционных партий. В июне 1793 года бриссотинцы были отстранены от
власти и объявлены "врагами народа". Их вожди, в том числе Бриссо, по
имени которого названа партия, погибли на гильотине.
__________________________________________________________________________
Хорошо, что вязание требует определенного внимания, и мамаша Грилье
не удосужилось взглянуть в лицо своего нового постояльца. Нет, я
почувствовал не страх и даже не гнев. Бессилие - бессилие хотя бы на день,
хотя бы на час уйти от Смерти. Еще одна Смерть сидела передо мной в
деревянном кресле с высокой спинкой. Смерть ловко орудовала спицами и
спешила на свой праздник, где головы отрубают уже не людям, а "связкам".
Да, мне никуда не деться от Смерти - я прибыл в Ее заповедник, в Ее
царство.
Я долго лежал на широкой низкой кровати, глядя в белый, в тонких
трещинах, потолок. Сил не было. Странно, что я вообще способен двигаться,
разговаривать, даже улыбаться. У меня не осталось сил даже на ненависть, а
ведь когда-то я ненавидел этих мерзавцев, этих людоедов, бросивших Францию
- мою Францию! - под нож "национальной бритвы". Господи, как я их
ненавидел! Но сейчас я чувствовал лишь боль - фантомную боль, которая не
может убить, но от которой нет спасения.
Наконец я пересилил себя, встал и, наскоро разложив свой нехитрый
скарб, занялся камзолом. Сперва я вынул из-под подкладки гинеи -
новенькие, тяжелые, сверкающие, после чего начал аккуратно, пядь за пядью,
исследовать плотную ткань. Усилия оказались не напрасны. У самого
воротника пальцы нащупали что-то странное. Вскоре передо мною лежала
сложенная вчетверо тонкая пергаментная бумага. Сердце замерло - удача! Я -
прежний, похоже, предусмотрел почти все. Может, сейчас я увижу адрес
"Синего Циферблата"...
Увы, там были только цифры. Несколько аккуратных строчек - и ни одной
буквы. Увы, я, прежний, оказался слишком предусмотрительным. 1, 23, 11,
12, 19... Это мне ничего не говорило. Конечно, шифр и, конечно, не очень
сложный. Такие записи следует расшифровывать быстро. В то же время это
едва ли что-нибудь примитивное. Цифры не просто заменяют буквы - такое
разгадывается за час. Нужен ключ - но этот ключ мне уже не принадлежал...
Я вновь упал на кровать, закинул руки за голову и прикрыл веки.
Разгадка была рядом, совсем близко. Если удасться вспомнить хоть
что-нибудь! Ведь это зашифровывал я сам - на крайний случай, самый
крайний, подобный нынешнему! Что же я мог придумать?
Вновь поднеся бумагу к самым глазах, я принялся всматриваться в
ровные строчки. Пять записей, очень небольших. Скорее всего адреса и
фамилии - что еще можно прятать? Но тогда у меня должна быть с собой
книга, причем самая невинная и обычная, какую можно купить в каждой лавке.
А еще лучше - две или три книжки, одна из которых - настоящая. Но листать
на сон грядущий надлежит все, иначе опытный глаз заметит, какую из книг
брали в руки чаще. А остальное - просто. Буквы заменяются цифрами согласно
тексту, причем номер берется каждый раз иной. Например, сначала "а" будет,
скажем, "3", а потом - "21"...
Это я помнил. Когда-то приходилось пользоваться подобным нехитрым
приемом наряду с иными, куда более сложными. Например, эту бумагу можно
прогладить утюгом... Нет, еще раз поглядев на странную записку, я
сообразил, что на такой бумаге тайнопись не проявится. Зато пергаментная
бумага не размокнет в воде - и не впитает кровь.
Я вновь пробежал галазами по шифру. Какая жалость! Вот уж
действительно, давно мне ведом терпкий вкус греха...
Я замер. Что за чушь? Почему...
...Давно мне ведом терпкий вкус греха...
Ах, вот оно что! Все-таки я вспомнил... Вспомнил...
Давно мне ведом терпкий вкус греха,
И пропасть черную уж зрю издалека,
Черны грехи мои, но злато облаченья
Меня слепит и гасит все сомненья...
Конечно, это могло быть случайностью. Несколько строчек,
заблудившихся в памяти. Но могло быть и иначе. Тот, оставшийся вдалеке,
подсказал. Ведь не обязательно иметь с собой книгу! Достаточно помнить
наизусть десятка три строк...
Я бросился к столу, положил перед собой записку... и через несколько
минут разочарованно вздохнул. Нет, ничего не получалось. Может, просто в
памяти всплыла какая-то ненужная чушь. А может, я вспомнил не с самого
начала - и конечно не все. Жаль. Поистине, черны грехи мои...
Я выписал строчки на отдельном листке и попытался вспомнить, откуда
сие. Не Мольер, конечно, не Корнель. Что-то определенно поновее, причем
автор явно нечасто беседует с Музами. Впрочем, дорога оставалась открытой.
В Париже немало любителей поэзии...
Стук в дверь прервал невеселые мысли. Решив, что это коридорный,
точнее "гражданин коридорный", я быстро спрятал бумаги и хотел крикнуть
"Да!", но решил проявить революционную вежливость и подошел к двери.
- Гражданин Люсон?
Девушка... Или молодая женщина, но никак не старше тридцати. В углах
губ змеились морщинки, но глаза светились молодо, ярко. Дорогая накидка,
на голове странная круглая шляпка...
- К вашим услугам... гражданка.
Говорить даме "гражданка" - поистине преступление перед французским
языком. Но мало ли кто бывает в заведении мамаши Грилье?
- Чем могу служить?
Поначалу мелькнула мысль о скучающей соседке по этажу. Но я тут же
сообразил - соседке ни к чему надевать теплую накидку.
- Разрешите ваше удостоверение?
Я чуть было не ляпнул: "А ваше?", но прикусил язык. Шутки кончились.
Взгляд гостьи был холоден и суров.
Бумагу из Сен-Марсо она изучала долго, хотя и не так, как мадам
Вязальщица. Наконец гостья кивнула и слегка улыбнулась.
- Извините. Здравствуйте, гражданин Люсон!
- Здравствуйте, гражданка... - начал я, пряча бумагу. Намек был
понят. Девушка вновь улыбнулась и покачала головой:
- Это неважно. Вам просили напомнить... "Некогда против трехсот
мириад здесь сражалось четыре..."
На миг я оторопел, а затем улыбнулся в ответ. Похоже, без знания
поэзии в Париже не сделаешь и шага. Например, без стихов Симонида
Кеосского в переводе Ракана.
- "...Тысячи ратных мужей Пелопоннесской земли. Путник, пойди,
возвести нашим гражданам в Лакедемоне..."
- Благодарю вас... - улыбка исчезла, лицо вновь стало суровым. - Ваш
друг просил передать... Гражданин! Твой подвиг во имя Республики, Единой и
Неделимой, высоко оценен. Но враги нации не дремлют. Они куют смертельное
оружие, чтобы поразить Революцию...
Странно слушать такое, тем более не в дурной пьесе, а в жизни. Да и в
дурной пьесе этакая дичь воспринималась бы плохо. Но внезапно показалось,
что я слышу совсем другой голос - мужской. Негромкий, холодный, как лед...
- Ты будешь нужен, гражданин! Пока же советую тебе добродетельно
отдохнуть, но вспомни наш спор и не пей шампанское, ибо шампанское - яд
свободы. Прощай и до скорой встречи!
- Вам повторить? - девуша вновь улыбнулась, заговорив своим
нормальным голосом. Я покачал головой, почувствовав горькую обиду. Стоило
путать следы, пугать до полусмерти достойного патриота в Сен-Марсо,
цеплять дурацкие очки! Нашли! Вернее, нашли не меня, а национального
агента Шалье, который, оказывается, любил шампанское...
- Нет, спасибо, я запомнил. Может, зайдете?
- Надо идти, - девушка вздохнула. - Много поручений, он сейчас очень
занят, даже ночами не спит...
- Погодите! - я попытался собраться с мыслями. - Я... Я давно не был
в Париже. Не посоветуете ли, как здесь... гм-м, добродетельно отдохнуть?
- Театр Оперы. Сегодня. Для вас будет билет в третьей ложе на фамилию
Люсон...
Вот даже как? Кажется, моя гостья восприняла вопрос излишне серьезно.
- И что там дают?
Она на миг задумалась.
- Кажется... Да, сегодня патриотическая опера граждан Гийара и
Лемуана "Мильтиад при Марафоне". Стоит послушать, гражданин Люсон. Очень
хорош второй акт, особенно хоры... И вам просили передать, что билет будет
оставляться вам каждый вечер... Мне надо спешить. До свиданья.
Попрощаться я не успел. Гостья исчезла, а я остался стоять у двери
если не в полной растерянности, то в состоянии весьма близком к этому.
Наконец, я вздохнул, достал коробку с папелитками и закурил, пытаясь
осмыслить случившееся.
Впрочем, осмысливать было нечего. Меня, вернее национального агента
Шалье, нашли - быстро и безошибочно. Мои уловки оказались поистине
дилетантскими. Очки с простыми стеклами! Впрочем, тот, кто назывался
"другом", похоже, вполне одобрял мое поведение. Более того, советовал
скрываться и дальше. А место в третьей ложе Оперы - на крайний случай,
если понадобится экстренная встреча.
И еще. Пароль - Симонид в переводе Ракана - был мне, похоже,
известен. Очевидно, гражданин Шалье поделился не только сложенной вчетверо
бумагой.
Я лежал на кровати, докуривая уже вторую папелитку подряд, и с тоской
думал, что влезаю в какую-то скверную и абсолютно ненужную мне историю.
Правда, бояться нечего - в случае чего я просто посмеюсь этим "друзьям" в
лицо и предложу отправить меня на гильотину. Но от меня не отстанут.
Говорят, колдуны способны ловить призраки и прятать их в бутылки, чтобы
демонстрировать гостям. Нет, попадать в бутылку нельзя!
Вечер наступил быстро - хмурый ноябрьский вечер, точнее вечер месяца
фримера Второго года Республики. Увы, время потрачено зря. Цифры на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг