осенний воздух и вдруг понял, что совершенно трезв, словно пил не
всесокрушающий огненный грапп, а упомянутое доктором кло-де-вужо.
Да, я был трезв, и страх, ненадолго отступивший куда-то в темноту,
никуда не делся. Он вернулся, и сейчас был вновь рядом. Только теперь я
начинал понимать весь ужас случившегося.
Все эти дни, лежа на повозке, укрытый двумя шинелями, я как-то не
задумывался о простой и очевидной вещи. Мертвые не возвращаются. А если
возвращаются - то не по Божьей воле. Странно, я даже ни разу не вспомнил о
Творце! А ведь когда-то я был добрым католиком! И теперь этот священник...
Да, порю я веду себя почти так же, как любой нормальный человек. Но
потерявший ногу тоже чувствует боль в несуществующем колене! Фантомная
боль! Я - такой фантом, помнящий свои привычки и слабости - но не помнящий
самого себя. Священник что-то увидел. И я увидел тоже - его глазами. А
если так - то чья Воля лишила меня покоя? Моя собственная? Или Чья-то еще?
Тогда кто Он? Во всяком случае не Тот, в Кого я когда-то верил и Кому
служил несчастный пленник...
Наутро, когда рота не торопясь собиралась в путь (похоже, в тот вечер
дегустация граппа происходила не только возле нашего костра), гражданин
Дюкло виновато доложил, что священник бежал. Точнее попросту ушел, ибо он,
лейтенат Дюкло, поставил часового слишком далеко, а тот задремал,
поскольку овернский грапп, как известно, не чета всякому кло-де-вужо или
тем более помару.
Мы взглянули друг другу в глаза, я молча кивнул, увидел ответную
усмешку и вдруг вспомнил чьи-то слова, сказанные очень давно. Да, тогда
был какой-то спор, и кто-то сказал... И я сказал, что мы выиграли эту
войну еще 27 декабря 1790 года, когда был принят декрет о неприсягнувших
священниках. Добрые французы могут отвернуться от Короля, но никогда не
предадут своего кюре. Значит, остается ждать, пока ослы в митрах заставят
задуматься даже таких, как лейтенант Дюкло. Вандея и Бретань - только
начало. Ведь и Шалье Лионский, чью голову никак не мог отрубить тупой
топор, тоже начал с разгрома церкви Святого Сульпиция...
Больше о священнике мы не говорили, тем более предстоял короткий, но
важный переход. К полудню мы должны миновать Севр, а значит к вечеру рота
будет в Париже. В Париже, где мне нужно найти "Синий Циферблат"...
Гражданин Дюкло принялся приводить своих бойцов в вид, достойный
истинных патриотов, я же вернулся на свою повозку, решив не суетиться зря.
Скоро я буду в Париже и смогу, наконец, все выяснить...
Нет не смогу! Все не так просто! Все совсем не просто!
В сказках и легендах призраки могут возникать ниоткуда и так же
незаметно исчезать. Но я - кем бы ни был - не призрак. Для всех я -
обычный человек пусть несколько странный, потерявший память, забывший, кто
он. Даже не так! Я - солдат армии Святого Сердца с чужими документами,
совершенно не знающий - не помнящий - великий город, куда мне предстояит
попасть. Я наверняка бывал в Париже, и не раз, может, даже жил там, но
надеяться, что тот, кто иногда подсказывает мне, будет выручать и дальше,
слишком наивно. Тот Париж, где я когда-то бывал, уже не существует. Есть
санкюлотский Париж, сердце трижды проклятой Республики, город убивший
своего Короля, растерзавший Королеву...
И в этом городе мне не поможет чужой документ. Прежде всего
национального агента Шалье будут искать. Его уже ищут. Значит, мне следует
исчезнуть. Но исчезнуть в Париже трудно. Из слов гражданина Дюкло я уже
знал, что граждане якобинцы позаботились об этом. Город разделен на
секции, каждая из которых отвечает за порядок на своей территории. Ни одна
гостиница, ни один домовладелец не примет постояльца без гражданского
свидетельства, выданного секцией. Более того, он обязан тут же заявить о
"подозрительном". Ко всему еще - патрули, облавы и просто бдительные
прохожие. И - Революционный Трибунал, быстро "разъяснявший" каждого, кто
вызвал сомнения. Мне нечего бояться смерти, но до "Синего Цифеблата"
добраться не дадут...
Отряд не спеша двигался вперед, вдоль дороги по-прежнему темнели
голые, в черной влажной коре, деревья, а небо было все то же - серое,
низкое. Небо, куда мне не было пути. Как жалко, что меня не оставили возле
черного вспаханного поля!..
...Итак, мне требуется другой документ - обычное гражданское
свидетельство, выданное одной из секций. Я должен раствориться,
исчезнуть... что не так и сложно. Достаточно подстеречь в глухом переулке
неосторожного "патриота", предъявить свой пропуск и потребовать его
гражданское свидетельство. После чего одним "патриотом" станет меньше...
Нет, не станет. Я вдруг понял, что мне, нынешнему, запрещено убивать.
Кем, почему, я не знал, но этот запрет был столь ясный, столь очевидный,
что я тут же отбросил мысль о чужом документе. Да и это не поможет. Из
слов лейтенанта я знал, что гражданское свидетельство нужно регулярно
регистрировать. Значит, требуется что-то другое...
Вдали показались красные крыши Севра, и я вдруг понял, что уже бывал
здесь. Севр, чуть дальше - Сен-Клу. Но ничего более не вспоминалось.
Просто тот, кем я был когда-то, приоткрыл еще один краешек ушедшей жизни.
Я уже почти добрался. Остается миновать заставу, а затем...
"Затем" наступило не сразу. Возле заставы Сент-Антуан нам пришлось
задержаться, причем надолго. Оказывается, байка, пущенная в лихой
газетенке гражданина Эбера, отозвалась сильным эхом. Роту Лепелетье не
ждали, более того, появление полутора сотен вооруженных молодцов вызвало
настоящую тревогу. Напрасно лейтенант Дюкло тыкал под нос стражам в уже
знакомых красных колпаках и карманьолах свой мандат, напрасно солдаты, чуя
близкий дом, драли глотки. Стража выставила вперед стволы мушкетов и даже
выкатила две пушки. Пушки были, правда, времен Бертрана Дюгесклена, но
даже с такими, когда они смотрят тебе в лицо, лучше не связываться. Рота
поутихла и принялась ждать.
Похоже, лейтенант Дюкло надеялся, что я предъявлю свой документ, дабы
внести ясность в ситуацию, однако именно этого делать явно не следовало.
Лейтенанту я пояснил, что мои полномочия действительны лишь вне Парижа, и
кроме того, порядок есть порядок. В конце концов добрые патриоты
разберутся, что перед ними не переодетые шуаны, а краса и гордость
парижских санкюлотов.
Разбирались уже в полной темноте. Появился какой-то юркий субъект в
шляпе с перьями и в чем-то, напоминающем грязное полотенце, натянутое
поверх шинели. Чуть позже стало ясно, что это не полотенце, а трехцветная
перевязь, правда изрядно потерявшая свой вид. Субъект оказался кем-то из
депутатов Конвента, специально посланный разобраться. Оказывается,
якобинский Ареопаг уже два часа дискутирует, что делать с ротой Лепелетье
- пустить в Париж или не просто пустить, а устроить празднество с
торжественным маршем к Манежу и пушечной пальбой.
Тут уж даже самые заядлые санкюлоты не выдержали, заявив гражданину
депутату, что они больше полугода не были дома, и пусть он со своими
коллегами сам марширует на площади у Манежа, если им всем в Конвенте
больше нечего делать. А насчет пушечной и прочей пальбы, то рота Лепелетье
охотно эту пальбу устроит, причем в самое ближайшее время, если ее не
пустят в город. Депутат махнул рукой, вполне человеческим голосом
пожаловался на обилие идиотов и приказал нас пропустить - под свою
ответственность.
Мы шли гулкими пустыми улицами, распугивая патрули, а я все глядел по
сторонам, пытаясь угадать, где мы и куда двигаемся. Я не узнавал город.
Все казалось чужим, непонятным. Нет, одному мне не разобраться. Значит,
спешить нельзя, надо дождаться утра...
Дожидаться пришлось в каком-то подобии сарая, куда рота свалила
оружие перед тем, как разбежаться по домам. Лейтенант Дюкло решил проявить
истинный героизм и остаться на месте, дабы оное оружие на растащили. Меня
это вполне устраивало, поскольку деваться было некуда, а отпускать
гражданина Дюкло не хотелось - наутро он был мне нужен. А посему мы легли
прямо на шинелях у двери, которую для верности заложили оглоблей,
лейтенант уснул, а я долго лежал с закрытыми глазами, вновь и вновь
продумывая свой замысел. Конечно, ничего хитрого изобрести нельзя, но
иногда и самые простые задумки срабатывают.
Наутро нас сменили, и мы поспешили в секцию. Грозный оплот
санкюлотизма разместился на втором этаже грязной старой харчевни. Там в
это утро было людно - готовился праздник по поводу возвращения славных
бойцов из победоносного похода. Этим было занято и руководство секции,
вероятно, сочинявшее подходящие к случаю речи - в прозе и стихах. Но для
нас сделали исключение. Меня и лейтенанта тут же приветствовал желтолицый,
худой, словно жердь, тип, оказавшийся председателем секции 10 Августа,
фамилию которого я не запомнил, да и запоминать не собирался.
Пока председатель сжимал в братских объятиях гражданина Дюкло (они
были не только соседями, но и дальними родственниками), я бегло
осмотрелся. Помещение секции имело истинный революционных вид, то есть
выглядело донельзя убого. Поверх давно не штукатуренных стен красовался
лозунг "Свобода, Равенство, Браство или Смерть", напротив помещалась криво
исполненная надпись "Смерть тиранам!", а в углу стоял гипсовый монстр в
красном колпаке - бюст, изображающий то ли кого-то из якобинских вождей,
то ли просто местного домового. Стены были оклеены афишками с декретами,
причем некоторые из них умудрились прикрепить вверх ногами.
Объятия окончились, и лейтенант Дюкло повернулся, дабы представить
меня гражданину председателю, но я решил, что пора брать дело в свои руки.
А посему, не дожидаясь представления, я самым решительным образом
потребовал разговора наедине. Председатель только моргнул и поспешил
согласиться. Как выяснилось, ко всему прочему он еще и заикался. Не
д-дожидаясь п-приглашения п-пройти к ст-толу, я присел на табурет,
милостиво кивнул столпу местного якобинства и поинтересовался, не слыхал
ли он случайно о таком ведомстве, как Комитет общественной безопасности.
Лицо председателя начало менять свой цвет, становясь из желтого
зеленоватым. Не дослушав до конца уверения в том, что сей орган
рев-в-волюционной в-власти ему, п-председателю, хорошо и-известен, я вновь
милостиво кивнул и задал следующий вопрос: не знает ли он - тоже абсолютно
случайно - некоего гражданина по имени Максимилиан Робеспьер.
Слушать п-подробный от-твет я не стал. Достав удостоверение, я вручил
его председателю, посоветовав прочесть - и лучше не один раз, а дважды. А
трижды - еще лучше.
Похоже, гражданин председатель в полной мере воспользовался моим
советом, причем по мере чтения лик его все более зеленел, заодно
покрываясь обильным потом. Это был хороший знак - больной явно дозрел. К
месту вспомнилось, что коллеги гражданина Леруа имеют обыкновение бить
пациентов колотушкой по лбу, дабы те погружались в спасительное забвение
перед операцией. Оставалось достать колотушку.
Услыхав, наконец, что он в-все п-понял и п-полностью уразумел с к-кем
имеет д-дело, я поинтересовался, известно ли гражданину председателю, для
чего служит "национальная бритва". На этот раз ответ п-последовал
нез-замедлительно, но никоим образом меня не удовлетворил. Пришлось
пояснить, что "национальная бритва" бреет не только аристократов и
заговорщиков, но и спекулянтов, а также, и не в последнюю очередь,
расхитителей народного добра. А заодно тех, кто им потворствует.
Например...
В тот вечер у костра, когда мои собеседники перешли на ирокезский
язык, я все-таки кое-что услыхал, а услыхав, запомнил. Не то, чтобы в
секции 10 Августа творились особо большие безобразия. Но кошка знает, чье
мясо съела, особенно, когда приходится иметь дело с людьми и комитетами,
охотно пускающими в ход "бритву".
Ж-жалкие оп-правдания я выслушивал приблизительно с п-полчаса. Затем
мне надоело, и я, зевнув, спросил, куда делись средства, полагавшиеся
славной роте Лепелетье. Ведь мундиры большинству пришлось справлять за
свой счет, а Коммуна, как известно, такие средства выделила. Лицо
председателя из зеленого стало черным, словно он прибыл из Санта-Доминго.
Руки заскользили по столу, схватили толстую тетрадь, начали лихорадочно
листать страницы. Я покачал головой, посоветовав оставить это для
Революционного Трибунала и лично для гражданина Фукье-Тенвиля.* Меня же
сейчас интересуют не столько эти мелочи, сколько простое и весьма
любопытное обстоятельство: кто и почему организовал в секции 10 Августа
торговлю гражданскими свидетельствами.
Я только начал развивать эту тему, но понял, что этак можно и
перебрать. Смотреть на гражданина председателя стало неприятно. В конце
концов пытки отменил еще Его Величество Людовик XVI, а сидящий передо мною
якобинец - не самый страшный из злодеев. Поэтому я заверил гражданина
председателя, что в его личной честности Комитет не сомневается, однако
дело есть дело, а посему я уполномочен для начала получить два чистых
бланка оных свидетельств, дабы сравнить с теми, что изъяты у задержанных
врагов Республики. Бланки должны быть с подписями, дабы сравнить и оные.
В заключение я заверил, что все, по-видимому, скоро разъяснится,
однако посоветовал не особо разглашать наш разговор. Ведь если к торговле
столь важными документами секция не имеет отношения, то по поводу прочего
дело может обернуться несколько иначе. Более того, наш разговор лучше
всего немедлено забыть, дабы не портить радостный праздник по поводу
возвращения героев из роты Лепелетье, разгромивших в кровавых боях
бесчисленные полчища врагов Республики, Единой и Неделимой...
Итак, у меня на руках были два бланка гражданских свидетельств.
Начало понравилось. Мне даже показалось, что я далеко не впервые беседую
по душам с гражданами "патриотами". Дело оказалось нетрудным, хотя и
достаточно противным. Оставалось надеяться, что к намечаемому празднику
лик гражданина председателя вновь приобретет нормальный желтый цвет.
Прощаться со своими спутниками из понятного благоразумия я не стал.
Следовало уходить из Сен-Марсо. Но уходить не просто так. Национального
агента Шалье вполне могли проследить от заставы до секции 10 Августа. Но
дальше его след должен потеряться.
На соседней улице я зашел в более-менее пристойную лавку и купил
длинный теплый плащ. Мой старый, покрытый пятнами крови, уже никуда не
годился. Его я выбросил в ближайшей подворотне, а в соседней лавке
приобрел больший саквояж и уже немодную, но достаточно респектабельную
шляпу с узкими полями. Кажется, такое носили в Англии лет пять назад. Я
невольно усмехнулся: скорее всего, тот, кем я был когда-то, мог считаться
изрядным снобом в одежде. В нагрузку к шляпе мне была вручена трехцветная
кокарда. Я не стал спорить и нацепил ее на самый верх.
Новый вид меня вполне устраивал - если бы не плохо выбритый
подбородок, тот, кто глядел на меня из зеркала, мог вполне сойти за
солидного буржуа. С подбородком все решилось в ближайшей цирюльне, после
чего можно было покидать Сен-Марсо, но я чувствовал, что в моем новом
облике чего-то не хватает. Подумав, я прошел еще пару кварталов и уткнулся
в лавку старьевщика. Лохматый еврей долго не мог понять, в чем дело, но
когда я пошелестел ассигнатами, наконец хмыкнул и, порывшись в груде
хлама, вручил мне очки. Очень симпатичные очки с толстыми стеклами,
здорово менявшие мое лицо. Конечно, стекла в очках были самые обыкновенные
- прием старый, но очень эффективный.
В фиакр, который мне удалось поймать у оживленного в это утро
Птичьего Рынка, садилась уже не сомнительная личность, которую бы задержал
первый же встречный патруль, а достойный гражданин, который - если судить
по внешнему виду - платит налог никак не меньше марки серебра.* Оставалось
довершить остальное, и я велел ехать прямо в центр, к Ситэ.
__________________________________________________________________________
* Марка серебра - 50 ливров. Платившие налог не менее марки серебра
имели право участвовать в выборах.
__________________________________________________________________________
Фиакр неторопливо катил по улицам - то широким, то узким, мелькали
дома, площади, переулки, и я понял, что совершенно не узнаю город.
Почему-то думалось, что при свете дня я все-таки что-то сумею вспомнить -
или тот, кто подсказывал мне, решит помочь. Но Париж оставался чужим, и
стало ясно, что мне суждено утонуть в этом каменном море. В незнакомом
городе трудно что-то найти - зато легко найдут тебя.
К счастью, кучер, сообразив, что имеет дело с приезжим, охотно взял
на себя роль чичероне. Что ж, я ничего не помнил, зато вполне был способен
запоминать. К сожалению мой первый вопрос остался без ответа. Гражданин
кучер никогда не слыхал о "Синем Циферблате". Или слыхал, но забыл. Во
всяком случае, это не в центре, не у Пале-Рояля и не у Старого Рынка. А
вот эти места гражданин кучер знал отменно и охотно оными знаниями
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг