* Король Людовик Толстый был в ссоре с королевой Алеонорой
Аквитанской.
__________________________________________________________________________
Аббат шумно вздохнул и сделал быстрый жест. Я не поверил своим глазам
- такое могла показать торговка рыбой своей соседке в пылу ссоры.
Очевидно, зрение начало подводить.
- Вот ему! - вновь показал аббат незримому Орсини, и я успокоился по
поводу своих глаз. - Выкуси, итальяшка!
Я попытался сдержать улыбку - уже в который раз - и вновь безуспешно.
Отец Сугерий перевел дух и вновь пустился в бег.
- Сегодня же напишу в Клюни... и отцу Бернару в Клерво... И, конечно,
в Париж... Нет, в Париж я лучше поеду... Брат Гильом!
Аббат остановился и посмотрел мне прямо в глаза.
- Вы, конечно, помните, мой возлюбленный брат, что вы не только сын
Святой Католической Церкви, но и верный подданый Его Величества.
Я кивнул, на этот раз без всякой улыбки.
- Да, отче. Я подданный толстяка Людовика и не забываю об этом. И я
не для того оставил меч, чтобы сжигать людей на кострах.
- Истинно так, истинно так, брат Гильом! - бесконечный бег
возобновился. - Такие, как этот итальяшка, предпочитают убивать больных,
вместо того, чтобы бороться с болезнью!
Отец Сугерий продолжал совершать пробежку, а я невольно вспомнил
письмо, которое он послал гипсовой статуе из Клерво. "Вы помните все
заповеди Христовы, брат Бернар, кроме главной - возлюби ближнего своего."
А ведь речь шла о том же Абеляре, которого любить у отца Сугерия нет
особых причин...
- Но это вовсе не означает, - аббат, не прекращая бега, ткнул в мою
сторону пухлым пальцем, - что вы должны проявлять мягкость или
нерешительность при выполнении миссии, порученной вам Его
Высокопреосвященством. Ежели непорядки в округе Памье действительно имеют
место, то вы окажетесь достойным звания верного сына Сен-Дени!
Я вновь кивнул.
- Да-да! Будет очень важно, что непотребства в графстве Тулузском
пресечет именно посланец Сен-Дени. Его Высокопреосвященство обещал
наделить вас всеми полномочиями, я же в свою очередь напишу его светлости
графу Тулузскому... Кроме того, вам понадобятся деньги...
- Монаху-бенедектинцу достаточно чаши для подаяний, - не преминул
ввернуть я.
- ...И, возможно, немалые деньги, - пухлый пальчик вновь погрозил
мне. - Я дам вам письмо одному ломбардцу. У него контора в Тулузе, и он
мне кое-чем обязан... Кстати...
Аббат остановился, и тон его из делового стал несколько озабоченным.
- Его Высокопреосвященство намекнул, что поездка может быть несколько
опасна. Мог, конечно, и не намекать! Ехать в это катарское логово!.. Отец
Гильом, вы свято чтите и выполняете устав Святого Бенедикта, вы - образец
для молодых братьев, но... Но ваша кольчуга и ваш меч по-прежнему хранятся
в нашей часовне.
Свое оружие я отдал именно туда, не желая передавать его моему
недостойному младшему брату. Отец Сугерий не возражал, чтобы меч, кольчуга
и щит, побывавшие в Святой Земле, хранились в часовне. Иногда, не
удержавшись, я приходил взглянуть на них, а пару раз даже притрагивался к
знакомой рукояти...
- Думаю, грех не будет столь страшен. Если вас, брат Гильом, это
волнует, то я приму этот грех на себя.
Соблазн был велик. Видят Господь и Святой Бенедикт, сколь он был
велик. Но я сдержал себя.
- Нет, отче. Я клялся, что никогда не возьму в руки меч. Когда-то я
не вступил в орден Святого Иоанна, потому что не хотел быть монахом с
мечом в руках...
- Похвально, похвально, брат мой... - в голосе аббата прозвучало
явное разочарование. - Меч - понятно, но, может, кольчуга? И кинжал...
Небольшой... Ну, совсем маленький...
Я не выдержал и рассмеялся. Аббат вздохнул и на миг остановился у
окна.
- Его Высокопреосвященство справедливо решил, что вам не следует
ехать одному. Он высказал мудрое пожелание, чтобы вас сопровождал брат
Петр из Нормандии, ибо заметил, сколь он предан и почтителен, а также
сколь наделен от Господа разнообразными способностями.
Я задумался на мгновенье и решил, что Орсини на этот раз рассудил
здраво.
- Я без сомнения выполню пожелание Его Высокопреосвященства. Для
брата Петра поездка будет небесполезна, ибо южнее Луары ему придется
говорить исключительно на латыни.
Отец Сугерий хмыкнул - он до сих пор не мог поверить, что Пьер
когда-нибудь научится изъясняться на каком-либо ином языке, кроме "ланг
д'уи".
- Мы зачтем ему поездку, как последний семестр в школе, брат Гильом.
Более того, Его Высокопреосвященство намекнул, что в Окситании для нашего
брата Петра вполне может найтись вдовствующий* приход. Священник из
Сен-Дени - это всегда хорошо.
__________________________________________________________________________
* То есть свободный.
__________________________________________________________________________
- Истинно так, отче, - меня всегда поражало умение отца Сугерия
извлекать выгоды из любой ситуации. - Мне почему-то кажется, что
относительно брата Ансельма у Его Высокопреосвященства были несколько иные
пожелания.
Аббат метнул на меня настороженный взгляд, но я не сдавался.
- Брат Петр щедро наделен от Господа способностями, которые
пригодятся нам в путешествии. Но у брата Ансельма тоже имеются
способности, хотя и иного рода. Мне понадобится грамотный помощник... И
кроме того, мне кажется, что пока Его Высокопреосвященство находится
здесь, мальчику лучше быть от него подальше.
Отец Сугерий остановился и забарабанил пальцами по стене, что
означало высшую степень неуверенности.
- Но, брат Гильом! Его Высокопреосвященство высказал ясное пожелание,
чтобы брат Ансельм не покидал Сен-Дени...
- Тем больше оснований ему уехать, отче.
На лице аббата медленно проступила усмешка.
- Да будет так... Кстати, отец Гильом, если похвальное рвение к
правилам нашего ордена не позволяет вам взять даже кинжал, то может быть,
вы все-таки наденете кольчугу?
V
С Орсини мне пришлось разговаривать еще дважды. Первый раз - вместе с
отцом Сугерием, где я уже вполне официально получил распоряжение выехать в
округ Памье, как представитель Его Высокопреосвященства, и второй раз,
один на один. Кардинал был немногословен и держался на удивление сухо.
Впрочем, я вовсе не жаждал лицезреть его улыбку. Орсини, еще раз коротко
объяснив суть моей миссии, вручил мне небольшой пергаментный свиток. Годы
в Сен-Дени научили выдержке, но когда ладони коснулись пергамента, я
вздрогнул. Его Высокопреосвященство наделял меня своей властью в округе
Памье и в графствах Фуа и Тулузском. Теперь я мог все - наложить покаяние
на весь округ, отправить на костер епископа, сравнять с землей главный
храм Тулузы. Все - вплоть до интердикта*. Я становился не просто монахом
из Сен-Дени и посланцем кардинала Орсини, а голосом и волей Его
Святейшества. Конечно, я не собирался накладывать интердикт на Окситанию,
но сознание того, что и такое в моей власти, в первый миг оглушило.
Орсини, кажется, понял, и по его холеному лицу впервые промелькнула
усмешка. Наверно, чтобы дать мне время прийти в себя, он бегло пересказал
свои возражения по поводу моего последнего письма, пообещав к моему
возвращению подготовить небольшой трактат, посвященный нашему многолетнему
спору о Святом Иринее. И вдруг мне показалось, что Его
Высокопреосвященство твердо знает, что эта наша встреча - последняя, и ему
незачем изыскивать аргументы для продолжения нашего ученого спора. На миг
стало страшно, но я переборол себя. В моей жизни бывали и более опасные
поездки, чем эта. Так, во всяком случае, думалось в тот день...
__________________________________________________________________________
* Интердикт - отлучение от церкви.
__________________________________________________________________________
Брата Петра я нашел на заднем дворе. Нормандец стоял рядом со
штабелем приготовленных на зиму дров и лихо орудовал топором, закатав
рукава ризы. Несколько братьев постарше с опаской глядели, как топор,
словно живой, раз за разом обрушивается на толстое полено.
- Отец Гильом! - Пьер, на миг прекратив работу, повернулся ко мне.
Могучая грудь дышала ровно и спокойно, словно он не тесал полено, а
предавался послеобеденному отдыху.
- Брат Петр! Что вы делаете с этим ни в чем не повинным древом? -
вопросил я, ибо сразу же увидел, что к колке дров это занятие не имеет ни
малейшего отношения.
Нормандец взглянул на меня невинными глазами, мигнул и расплылся в
усмешке.
- Посох, отец Гильом!
- Как? - искомый "посох" обещал быть ростом с самого брата Петра.
- Посох, - Пьер вновь моргнул. - Отец аббат велеть... велел мне
иттить...
- Идти... - вздохнул я.
- Идти с вами и братом Ансельмом. Дорога длинная есть. Дорога
неровная есть... Дорога опасная есть, - добавил он, чуть подумав.
Спорить я не стал - меч монаху не положен, но этакий "посох" да еще в
ручищах Пьера, вполне может пригодиться. Да смилуется Господь над теми,
кто угодит под изделие брата Петра!
- Отец Гильом! - нормандец быстро огляделся и заговорил шопотом. -
Утром в деревне быть...
- Брат Петр! - не выдержал я. - Повнимательнее, пожалуйста!
Лоб нормандца зазмеился морщинами.
- Утром я... был в деревне. Там я... встретил человека некоего.
Человек сей большой проходимец есть. Он предложить... предложил
разное-всякое купить-продать...
Я взглянул на Пьера со всей возможной выразительностью - и тот
окончательно смутился.
- Ну, отец Гильом! Ну, можно я просто сказать?
- Дюжину "Радуйся" перед сном, - вздохнул я. - Вслух и без ошибок.
Прийду лично и проверю. Итак, некий проходимец предложил продать...
- Меч, отец Гильом! - глаза нормандца блеснули. - И кольчугу! И два
кинжала! Совсем недорого!
Я прищурился, принявшись наблюдать, как Пьер вначале побледнел, затем
начал краснеть. Мысленно я уже составил подходящую к случаю сентенцию - о
правилах братьев-бенедиктинцев, о разнице между монахом и разбойником с
большой дороги, а также об обязанностях будущего священника. Но в
последний момент передумал - за благие, хотя и глупые намерения, грех
судить строго.
- Дорога действительно опасная, - как можно мягче заметил я. - Но меч
не поможет. Владеть им вы не умеете, а брат Ансельм - и подавно. Защитой
нам будут наши ризы и звание брата-бенедектинца. Впрочем, если хотите,
кольчугу я вам достану.
Физиономия Пьера медленно приобретала обычный вид. Наконец он
улыбнулся:
- Спасибо, отец Гильом... Только тут еще одно есть... имеется...
Он замялся, затем с явной неохотой продолжил:
- Отец аббат говорить... говорил, что в округе Памьеусе...
- Памье, - улыбнулся я, - "ус" не надо.
- Памье... Нечисть всякая имеет есть... быть... Это нехорошо есть...
Моя матушка говорила...
- Брат Петр! - воззвал я не без суровости. - Вспомните Святого
Бенедикта, в орден которого вы вступили. Разве боялся он всяких
бабок-ворожей? Вы - монах Сен-Дени!
- Так-то оно так, - неуверенно согласился Пьер. - Да только нечисть
тамошняя... Из Памье... Она, говорят, нас не боится...
Я покачал головой. Такое приходилось уже слышать - святость действует
лишь в ближней округе, а дальняя нечисть не обращает на гостей никакого
внимания, если не хуже.
- Монаха Сен-Дени нечисть боится даже в земле серов*, брат Петр!
__________________________________________________________________________
* Земля серов - Китай.
__________________________________________________________________________
- Ну да, ну да, - поспешно кивнул нормандец. - Только тут, в деревне,
одна бабка имеется. У нее я амулет один присмотреть... присмотрел.
Говорит, что против любого беса...
- Лягушачьи лапки? - поинтересовался я. - Или когти ее черного кота?
Брат Петр!
Он вновь сник. Я хотел уже добавить к дюжине "Радуйся" еще столько же
"Верую", но пожалел парня. Все, что видел он в жизни - грязная деревня в
Нормандии и суровые стены Сен-Дени. Окситания для Пьера, - дальше чем
земля серов. Подумав, я посоветовал ему обратиться к кому-нибудь из
братьев и одолжить ради такого случая что-нибудь подходящее - кипарисовые
четки из Святой Земли или иконку, освященную в Риме. Пьер несколько
успокоился, и я оставил его наедине с "посохом". Не грех поучить моего
нормардца уму-разуму, но я вовремя вспомнил о брате Ансельме. Этот,
конечно, "посох" вырубать не станет и в деревню за лягушачьими лапками не
пойдет, но, как известно, в тихом омуте...
При моем появлении брат Ансельм сделал неуловимое движение, что-то
пряча под одеялом. Больше прятать некуда - келья была, как и полагается,
больше похожа на средних размеров склеп. Правда, некоторые братья
умудрялись оборудовать превосходные тайники в стенах, но брат Ансельм еще
зело молод и неопытен.
- Что там у вас, брат мой? - поинтересовался я самым невинным тоном.
- Н-ничего, отец Гильом, - твердо ответил паренек и моргнул
точь-в-точь, как брат Пьер.
Я задумался.
- После нашего разговора, брат Ансельм, вы отправитесь на задний двор
и найдете брата Петра. Под его наблюдением до обеда будете колоть дрова.
После обеда под его же наблюдением лично вырубите себе дорожный посох - он
вам объяснит, что к чему. Затем принесете десять ведер воды. А теперь
покажите то, что прячете.
Кинжал - прекрасная дамасская работа, золоченая рукоять, герб из
цветной эмали... Я потрогал острие и едва не поранился - тот, кто точил
оружие, знал свое дело.
- Это ваш герб, брат Ансельм? - поинтересовался я, разглядывая
изображение аиста и непривычный девиз: "Мои крылья белы, как снег".
- Моего деда по матери, - Ансельм сжал губы. - Он подарил мне кинжал
перед тем, как... Ну, в общем...
- У меня нет слов, брат Ансельм, - заметил я, хотя сказать было что.
Хранение оружия в келье - тут десятью ведрами воды не отделаться! По всем
правилам Ансельму светит монастырская тюрьма, причем надолго.
- Отец Гильом! - лицо парня побелело. - Этот кинжал освящан на Гробе
Господнем! Мой дед брал Иерусалим вместе с Готфридом Бульонским!
- И тем не менее, брат Ансельм...
Мой меч, лежавший в часовне Сен-Дени, тоже освящен в Храме Гроба
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг