Андрей ВАЛЕНТИНОВ
ОВЕРНСКИЙ КЛИРИК
(фрагмент)
Авентюра первая.
О том, чем кончилась рыбная ловля в Нотр-Дам-де-Шан
I
...Крючок не выдержал. Карп - здоровенный, не менее двух фунтов весом
- сорвался и, победно блеснув серебристой чешуей, плюхнулся в воду. Пьер
охнул и застыл, сжимая в кулаке бесполезную удочку. В довершение всего
рыба, прежде чем бесследно сгинуть в темной воде, на мгновенье выглянула
и, как мне показалось, бросила на неудачливого рыбака полный ехидства
взгляд. Этого Пьер, и без того сраженный случившимся, уже не выдержал:
- У, дьявол! Ах, чтоб его!.. Кровь Христова, вернусь в Сен-Дени, я
этому отцу Иегудиилу ноги вырву! Говорил я ему - железо хреновое, а он...
Отец Иегудиил - наш монастырский кузнец, - действительно в последнее
время стал портачить, но это обстоятельство никак не оправдывало ни
содержания, ни формы сказанного.
- Брат Петр, - негромко позвал я, чувствуя, что Пьер готов отмочить
следующий пассаж по поводу карпа, удочки, крючка и отца Иегудиила. - Брат
Пьер...
Петр в сердцах швырнул удочку оземь, вобрал побольше воздуха, раскрыл
рот, и тут до него, наконец, начало доходить. Я мельком оглянулся - брат
Ансельм стоял с невозмутимым видом, но в глазах его определенно бегали
чертики. Впрочем, с первого взгляда и не заметишь - держать себя этот
мальчик умеет.
- От-тец Гильом... - запинаясь начал Пьер. - Я... ну...
- По-латыни, пожалуйста, - все с тем же спокойствием попросил я, чем
вверг Пьера в окончательное смущение. Ибо кроме строжайше запрещенной
божбы и поминания нечистого он умудрился выговорить все это на "ланг
д'уи"*
__________________________________________________________________________
* "Ланг д'уи" - (язык "да") - наречие, на котором говорили в Северной
Франции. Южнее Луары господствовал "ланг д'ок" с диким нормандским
произношением.
__________________________________________________________________________
- Я... ну... Рыба...
- Дальше, - подбодрил я, наблюдая как покрасневший и разом вспотевший
Пьер с неимоверным усилием подбирает непослушные латинские слова.
- Я ловить, я ловил... - Пьер вздохнул и потер громадной пятерней
свою веснущатую физиономию.
- Мы ловили, - согласился я.
Я вновь обернулся - брат Ансельм смеялся, но незаметно - одними
уголками губ. Уже не в первый раз подумалось о том, где мальчик так
научился себя держать. Все-таки ему еле-еле восемнадцать, и то по
документам, которые не у одного меня вызывали сомнения.
- Мы ловили, - обреченно повторил Пьер. - Отец Иегудиил - в аббатстве
святого Дионисия кузнец есть. Он плохой кузнец есть. Он сделать... сделал
плохой...
Похоже, слово "крючок" забылось, и Пьер мучительно подыскивал
подходящий эквивалент.
- Он сделал плохое орудие... Орудие удить... Отец Гильом!
- Так...
Я отложил в сторону удочку и смерил Пьера выразительным взглядом.
Детина сжался и заморгал.
- Брат Пьер плохая память иметь, - вздохнул я. - Брат Петр забыть,
как мы договариваться...
- Отец Гильом! - вновь воззвал несчастный, взмахнув ручищами, от чего
в неподвижном вечернем воздухе повеяло свежим ветром.
- Вы - будущий священник, брат Петр. В вашей практике будет немало
эпизодов, по сравнению с которыми этот несчастный карп - сущая мелочь. Вы
должны сохранять спокойствие и не сбиваться на простонародную тарабарщину
из которой, к вашему счастью, я не понял ни слова... Дюжину "Отче наш" и
дюжину "Верую" перед сном. Вы кажется улыбаетесь, брат Ансельм?
Все-таки я застал парня врасплох. Но лишь на миг. Девяносто девять из
сотни сказали бы в таком случае "Нет!", но Ансельм дерзко сверкнул глазами
и покорно ответил: "Да, отец Гильом".
Я хотел поинтересоваться, что именно брат Ансельм услыхал смешного,
но посчитал, что это будет излишним занудством.
- Две вязанки хвороста, брат Ансельм. И мытье посуды после ужина.
- Да, отец Гильом.
Парень вновь улыбнулся, и я вдруг сообразил, что сегодня и так его
очередь мыть посуду.
- Ладно, - резюмировал я, - как там у нас с уловом?
Несмотря на эпизод с разогнувшимся крючком, улов был неплох. Впрочем,
пруды у Нотр-Дам-де-Шан всегда славились отменной рыбой.
Ужин варили тут же - идти в старую заброшенную кухню, где не готовили
уже два десятка лет, с тех пор, как старый граф де Корбей разорил здешний
монастырь, не хотелось. Ребята разложили костер, и брат Пьер уже привычно
достал нож, дабы приняться за рыбу, но я остановил его:
- Уху сегодня приготовит брат Ансельм. А вы, брат Пьер, надеюсь, не
забыли, что должны мне басню.
- Какую басню? - моргнул Пьер, успевший уже успокоиться и
предвкушавший ужин.
- Басню "Лисица и отражение луны" из сборника "Робертов Ромул". Вы
должны были выучить ее еще вчера, но вчера у вас, кажется, был насморк...
- Не насморк... - вздохнул бедняга. - У меня... это... голова болела.
- Сочувствую, брат Петр. Надеюсь, сейчас все неприятности позади, и
мы имеем возможность послушать, наконец, басню.
- Сейчас... Я... ну... повторю.
Я не стал спорить и принялся наблюдать за Ансельмом. Вечерняя уха -
маленький реванш за ошибку с посудой. К тому же мне было очень любопытно,
как парень поведет себя. До этого я ни разу не видел Ансельма на кухне. В
Сен-Дени его туда и близко не подпускали. Похоже, и там, где он жил
прежде, его маленькие аккуратные руки не знали черной работы.
Впрочем, если это и было так, Ансельм не подал и виду. Он быстро
принес воды и направился в келью за припасами, после чего, достав лук,
чеснок, сельдерей и морковку, занялся рыбой. Получалось у него неплохо -
нож резал ровно и быстро. Видимо, я все-таки ошибся, готовить мальчику уже
приходилось. Краем глаза я заметил, что Пьер тоже следит за Ансельмом,
причем не без затаенной ревности. Уха - коронное блюдо нормандца, который,
как я уже убедился, и без того превосходно готовит.
- Итак, брат Петр, - напомнил я, - мы вас слушаем.
- Басня, - начал Пьер самым бодрым тоном. - Из сборника...
Последовала пауза, но я не торопил. Вспомнилось, что еще два года
назад Пьер, проучившийся в монастырской школе чуть ли не десять лет, не
мог связать по латыни и нескольких слов. Все-таки парень молодец, хотя,
видит святой Дионисий, я тоже очень старался.
- Из сборника. Называется "Лиса и отражение луны"..
На губах Ансельма вновь мелькнула улыбка, и я в который раз подумал,
откуда пришел в Сен-Дени этот мальчишка? Латынь он знал превосходно, лучше
меня. Это еще можно объяснить, но Ансельм знал греческий, и, как я недавно
сумел узнать, арабский...
- Некая лисица шла ночью возле реки и увидела в оной реке отражение
луны. Увидив оное отражение, решила она, что это суть сыр...
Я вдруг сообразил, что за весь день Пьер ни разу не открывал книги.
Да, память у парня превосходная, и надо было здорово постараться, чтобы за
несколько лет ничему не выучить этого нормандского увальня. Пьер не был
лентяем - он искренне хотел закончить школу и стать священником где-нибудь
в деревне. Но до недавнего времени эта мечта была от него далека, как
стены Иерусалима.
- ...Стала оная лисица лакать воду. Мнила она, что выпьет реку, после
чего дно высохнет, и упомянутый сыр достанется ей...
Между тем в котелке уже что-то начинало закипать. Я принюхался и
остался доволен - явно ужин нам обеспечен. Правда запах был несколько
необычен. Пахло чем-то незнакомым - не сельдереем и тем более не луком.
- ...Лакала оная лисица воду без перерыва, пока не захлебнулась...
Пьер довольно вздохнул, предчувствуя окончание пытки, и выпалил:
- А мораль этой басни такова: человек алчный рвется к наживе с таким
усилием, что сам себя раньше времени в темную могилу сводит!
Вслед за этой нравоучительной фразой на физиономии Пьера расцвела
совершенно неподходящая ухмылка. Я не выдержал и улыбнулся в ответ.
- А теперь пусть брат Ансельм рассказать, - окончательно расхрабрился
Пьер. - А то, отец Гильом, вы его басня учить не заставляете!
Не хотелось пояснять, что "Робертов Ромул" Ансельм читал лет в семь,
если не раньше, но наш сегодняшний повар тут же откликнулся.
- Басня "Человек, который молился".
Я почувствовал внезапное смятение. Дело не в том, что эту басню
обычно не рекомендуют читать ученикам. Поразил тон - Ансельм отозвался на
предложение Пьера как-то излишне серьезно.
- Один человек имел обычай приходить в церковь поздно, склонять
колени и молиться всегда одними и теми же словами: "Господи Боже, будь
милостив ко мне, и к жене моей, и к детям моим, а больше ни к кому"...
Ансельм на миг замолк, тонкие губы сжались, побелели, в темных глазах
блеснул недобрый огонек.
- Услыхал это однажды его сосед и тоже стал молиться: "Господи,
Господи, Боже всемогущий, разрази ты его, и жену его, и детей его, а
больше никого"...
- А... а мораль? - недоуменно вопросил Пьер, не дождавшись пояснения.
- Там нет морали. - Ансельм отвернулся и занялся котелком. Пьер
почесал затылок и стал неторопливо нарезать хлеб.
...Брат Ансельм появился в Сен-Дени год назад. Пришел поздним
вечером, босой, в оборванной рясе. Отец Сугерий велел накормить путника и
уложить спать, но паренек настоял на встрече, после которой наш аббат
заперся с отцом Эрве и беседовал с ним чуть ли не до утра. А на следующий
день в Сен-Дени появился новый монах, которого было велено ни о чем не
расспрашивать. Почти сразу же Ансельм стал ходить ко мне в школу, но
заниматься с ним пришлось по особой программе. Все премудрости, которые я
втолковывал братьям-бенедиктиницам, были Ансельму уже ведомы, и я, следуя
ясному намеку аббата, готовил парня в университет. Я догадывался, что
направят его в Болонью, причем на богословский факультет. А вот откуда
брат Ансельм появился, мог лишь гадать. Впрочем, его короткие темные
волосы, черные глаза и смуглая кожа кое-что подсказывали...
Уха вызвала одобрение всех, включая недоверчивого Пьера. Ансельм
оставался невозмутим, но было заметно, что похвалы ему по душе. Я не
удержался и спросил о запахе.
- Точно, - поддержал меня Пьер. - Ты, брат Ансельм, не скрывать. Я
ведь, когда готовлю, ничего не скрывать!
- Не обижайся, брат Петр, - Ансельм улыбнулся и достал из мешка нечто
сухое и сморщенное. - Этот корень у меня на родине называется "Пастушка".
Здесь он не растет. У меня оставалось немного...
- А где это - у тебя на родине? - ляпнул нормандец, позабыв
настоятельный совет аббата.
Ансельм на мгновенье сжал губы, затем вновь улыбнулся:
- В Италии, брат Петр. Эта трава растет на юге, в Калабрии.
- Так ты оттуда?
- Нет. Я родился в Риме, а жил в Тоскане, затем в Неаполе.
Нечто подобное я и предполагал. Для кастильца или грека Ансельм
слишком правильно говорит по-латыни. А для окситанца* - слишком смуглый.
__________________________________________________________________________
* Окситания - средневековое название Южной Франции.
__________________________________________________________________________
- Ну вот! А то молчать все! - Пьера окончательно понесло, но я
почему-то не вмешался. - А то как получается? Мы ж ничего не скрывать,
живем вместе, из одной миски едим! А тебя и спросить ничего нельзя!
Интересно, что ответит Ансельм?
- А может, я великий грешник, брат Петр, - на губах у паренька
по-прежнему была улыбка, но глаза смотрели серьезно.
- Ты? - Пьер взмахнул рукавом ризы*, чуть не опрокинув котелок. - Ну,
Ансельм, ты и скажешь...
__________________________________________________________________________
* Риза - то же, что ряса у православных. Употребление термина "ряса"
для одеяния католических монахов некорректно.
__________________________________________________________________________
- Брат Ансельм, - негромко поправил я, и Пьер, наконец-то сообразив,
что заговорился, умолк.
Может, Ансельм и был великим грешником, но знать это никому не дано.
Исповедовался он лично аббату. Даже когда отец Сугерий уезжал - а
случалось это часто - никто не имел права принимать у парня исповедь.
- Ты и сам не обо всем рассказываешь, брат Петр. - Ансельм ловко
вернул удар.
Нормандец чуть не уронил ложку.
- Я?!
- Ты, конечно, - Ансельм невозмутимо хлебал уху, но в глазах его
плясали чертики. - Из-за чего ты из деревни бежал?
- Я? Бежал? - Пьер перевел дух и уныло закончил:
- Ну, бежал. Это... Надо было...
Я-то знал, в чем дело - парень вот уже год, как мне исповедовался.
Впрочем, особых грехов у Пьера, как в его прежней, крестьянской, так и в
нынешней, монашеской жизни, не водилось. Правда, чревоугодие считается
смертным грехом, но обильная кухня Сен-Дени давно уже заставляет
исповедников мягко подходить к этому щекотливому вопросу.
После ужина я заставил Пьера прочитать вслух благодарственную
молитву, причем проделать это три раза, пока тот не удосужился произнести
ее без ошибок, и в довершение всего отправил его за дровами. Недоуменный
кивок в сторону Ансельма я проигнорировал, рассудив, что духовное
начальство просто обязано порой проявлять самодурство, - иначе уважать
перестанут. Ансельм потянулся к котелку, но я отстранил его, сам наполнил
котелок водой и поставил на огонь.
- Присядь, брат Ансельм.
Он кивнул и послушно присел на одно из бревен. С озера подул вечерний
ветерок, а где-то вдали, за лесом, глухо ударил колокол. Я машинально
перекрестился, сообразив, что за все эти дни мы ни разу не отслужили
вечерню.
- Брат Ансельм... - я хотел спросить совсем о другом, но в последний
миг не решился. - Ты прочел третий раздел Ареопагита?
- Да, отец Гильом.
- Готов побеседовать об этом?
- Да, отец Гильом...
Ансельм отвечал спокойно, словно мы сидели в нашем старом классе, но
мне показалось, что он, как и я, думает совсем о другом. И вдруг я понял,
что совсем не хочу говорить об Ареопагите.
- Сделаем так, брат Ансельм. Ты прочитаешь книгу до конца, а затем мы
устроим диспут. Ты будешь защищать Ареопагита, а я попытаюсь тебя
опровергнуть.
- Как отец Бернар?
Я вздрогнул. Мальчик преподносил сюрприз за сюрпризом.
- Отец Бернар не против святого Дионисия Ареопагита, - осторожно
начал я. - Он сомневается в некоторых... практических выводах из его
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг