стоял, машинально поправляя пиджак. Тот, что был помоложе, продолжал как
ни в чем не бывало блаженно ухмыляться.
- Да ты чего? - удивился старший "топтун". - Гуляй дальше, Орловский!
Тем более, в храме побывал, душу облегчил...
Не дослушав, Юрий шагнул прочь. Через мгновение сзади неторопливо
зашлепали по мостовой две пары туфель. Орловский заставил себя не
оглядываться и резко ускорил шаг. Его вновь охватил гнев, но уже не на
себя, а на тех, кто неторопливо и тщательно готовил расправу. "Нельзя их
недооценивать", - вновь вспомнились слова Терапевта. Да, они вцепились
мертвой хваткой. Пока еще только здесь, на улице, чтоб не отпускать ни на
шаг, заставив почувствовать свое вездесущее всесилие. А скоро - и там, в
лабиринтах Большого Дома, где за него возьмутся по-настоящему...
Юрий не выдержал и все-таки оглянулся. "Топтуны" шли медленно, как бы
нехотя, прогуливаясь, но умудрялись не отставать. На мгновенье его
охватило жуткое чувство бессилия. Захотелось что-то сделать, чтоб согнать
наглые ухмылки с лиц этих уверенных в себе типов. Взгляд скользнул по
улице, по высоким пятиэтажным домам, и Орловский невольно усмехнулся.
Значит, "гуляй дальше"? Что ж, они даже знают сорт его любимых
папирос. Наверное, знают и то, что сейчас он, Юрий, идет по знакомой с
детства улице, по которой мог бы бродить даже с завязанными глазами. Ведь
там, чуть дальше, стоит шестиэтажный дом, где они жили, покуда десять лет
назад не пришлось переехать на Ордынку. И здесь он может показать этим
наглецам кое-что из прикладной географии...
Конечно, это было мальчишество, совершенно несерьезное занятие для
тридцатитрехлетнего интеллигента накануне неизбежного ареста. Убегать и
скрываться он не собирался - хотя бы потому, что прятаться в Столице без
помощи Терапевта негде, а за черту вокзалов его попросту не выпустят. Но
хотелось что-то сделать - просто, чтобы выплеснуть злобу и чуток
потешиться перед неизбежным.
Юрий замедлил ход, мысленно прикидывая знакомые маршруты. Через
минуту план был готов. Орловский удержался, чтоб не оглянуться, и спокойно
зашагал дальше. Первая, нужная ему подворотня, как раз справа...
Он нырнул в темноту и побежал. Через секунду он уже был в маленьком
глухом колодце двора перед черневшими дверями двух мрачных подъездов. Тот,
что слева, проходной, именно здесь они любили играть в индейцев и ковбоев:
проходной подъезд был "Ущельем Смерти", которое вело прямо в волшебную
страну "Зарем"...
По подъезду он бежал с закрытыми глазами, как бегал в детстве. Сейчас
налево. Нога нащупала ступеньку, секунда - и он уже в "стране Зарем", то
есть в другом дворе, таком же глухом и тихом. Какая-то дама, несшая
корзину с бельем, удивленно замерла и уступила дорогу. Здесь было целых
три подъезда, и проходной - средний.
Вновь очутившись в темноте, он вдруг представил, что он не бежит
дальше, а прячется здесь, и, когда первый "топтун" все-таки находит
дорогу, хватает его мертвой хваткой за горло, отбирает оружие и
документы... Юрий грустно усмехнулся: драться ему не приходилось с самого
детства, и враги, преследовавшие его, были не выдуманные, а настоящие. Он
бросился дальше и вновь оказался во дворе, но уже большом, шумном, где
играли дети, и стояла серая, чуть скособоченная от времени голубятня.
Здесь он перешел на шаг, не желая привлекать лишнего внимания. Ему
надо влево, к сараям. Возле одного из них росло дерево - высокий тополь с
изогнутым кривым стволом. Юрий улыбнулся: какой-то карапуз как раз пытался
забраться по стволу наверх. Правда, получалось это у него не особо удачно.
Покачав головой, расстегнул пиджак - и через секунду был уже на крыше
сарая. Гулко отозвалась потревоженная жесть. Когда-то на этот жестяной шум
выбегал хозяин - татарин - местный дворник. Интересно подождать, и
поглядеть, но времени не было. Пять шагов - и он уже на противоположном
краю крыши. Здесь надо прыгать.
Орловский мягко опустился на землю, привычно согнув ноги в коленях.
Какой-то мужчина с негромкой руганью шарахнулся в сторону, но Юрий даже не
посмотрел на него. Здесь был еще один двор, на этот раз совсем маленький.
Правда, единственный подъезд не имел сквозного прохода, но рядом -
калитка, которая вела через небольшой палисадник на улицу...
Тут Юрия ждала первая неожиданность. Калитка оказалась наглухо
заколоченной. Впрочем, забор был невысок, мгновение - и Орловский уже в
знакомом палисаднике. Мелкая собачонка, похожая скорее на крысу, успела
пару раз недоуменно тявкнуть, а Юрий был уже у другой калитки, которая
выходила на улицу. Он еще раз прикинул свой маршрут: да, он прошел квартал
насквозь. Чтобы обойти по улицам, даже зная, куда направляешься,
потребуется ровно втрое больше времени (последнее было много раз проверено
во время лихих погонь еще в детские годы).
Орловский удовлетворенно улыбнулся, достал папиросы и вышел на улицу.
Рука уже тянулась к спичкам, он сжал в кулаке коробок - и застыл.
Тот, что был постарше и повыше, стоял рядом с калиткой, с ленивым
любопытством разглядывая каменные пасти львов на фасаде соседнего дома.
Юрий глотнул воздух и машинально сделал шаг вперед, словно кролик,
увидевший удава.
- Что, Орловский, набегался? - "топтун" ухмыльнулся и пожал плечами.
- Ну давай, бегай...
Сзади послышались неторопливые шаги. Второй "топтун" выходил из
палисадника, поправляя сбившийся на сторону галстук.
- Че, спекся? - вопрос прозвучал так же спокойно, и лениво.
Первый вновь пожал плечами:
- Слышь, Орловский, пошли лучше пива выпьем. Тут, за углом, пивнуха,
там не разбавляют...
За углом действительно была пивная. Тогда, много лет назад, ее держал
какой-то грек-нэпман, а позже грек исчез, пивная перешла к Столичному
Совету, и пиво, по отзывам завсегдатаев, сразу же стало хуже.
- Я не пью пива... - фраза вырвалась сама собой. Юрий почувствовал
себя раздавленным и бессильным. Он попытался дать бой на знакомой ему
территории и проиграл - быстро и бесповоротно. Родные стены не помогли.
Интересно, а что было бы, если бы он и вправду попытался бежать?
- Да, знаю, - бросил "топтун". - Предпочитаешь коньяк. Где только
деньги берешь, Орловский?.. А может, пошли? Там буфетчица знакомая,
устроимся в кладовочке, хряпнем по кружке...
Юрий представил себя в тесной кладовке, что находилась сразу же за
стойкой, рядом с этими двумя типами, поглощающими пиво. Зрелище походило
на дурной сон, но он прекрасно понимал, что и это вполне возможно.
Очевидно, этим двоим действительно надоело бегать за ним. А может, это
тоже метод: загонщики постепенно приближаются к жертве. Сначала просто шли
сзади, затем попросили закурить, подальше вместе шли в ближайшую пивную -
и петля, уже сомкнувшаяся на шее обреченного, становилась все теснее и
теснее...
- А то пошли в зоосад, - внезапно предложил молодой, - Зверюшек
посмотришь...
- Там клетки - не разбежишься, - хмыкнул первый. - Ладно, Орловский,
гуляй, коли есть охота. Можешь таксомотор взять - для разнообразия. А
лучше ступай домой: бельишко собери, папирос... Пригодится. А то у нас
наряд только на сегодня...
Юрий понял. Ему говорили прямо, что этот день на свободе - последний.
Придут, скорее всего, под утро, чтобы вытащить одуревшего человека из
постели, поставить его в одних кальсонах посреди комнаты и начать
неторопливый основательный обыск...
Орловский повернулся, и, уже не обращая внимания на тут же
тронувшихся с места агентов, не спеша пошел к трамвайной остановке.
Выходит, он поступил верно, что не пошел вчера на встречу с Терапевтом.
Ведь за ним могли начать слежку сразу. Правда, это означало, что они могли
увидеть Нику...
Сердце на миг упало, но еще через мгновенье Юрий невесело усмехнулся.
Думать об этом поздно. Они оба выбрали этот путь: он - взявшись писать
книгу, она - связавшись с ним. Не раз и не два, он просил ее уйти,
беспокоясь о том, что неизбежно должно было случиться. Ника даже не
обижалась - шутила и уверяла, что с ее фамилией она может не бояться даже
Большого Дома.
Отчасти это была правда. Правдой было и то, что Терапевт обещал
помочь - обещал твердо и даже намекнул, что можно сделать в такой
ситуации. Именно тогда Юрий узнал кое-что о человеке, которого они решили
назвать Флавием. Странный псевдоним казался тогда очередной выдумкой
Терапевта, и лишь значительно позже Юрий узнал, что Флавий окрестил себя
сам. Юрий поинтересовался, кого из трех римских императоров этой династии
- Веспасиана, Тита или Домициана - имел в виду их неизвестный товарищ.
Терапевт засмеялся и предположил, что тот имел в виду четвертого Флавия -
Иосифа, перешедшего на сторону победителей-римлян, но в душе оставшегося
верным своему народу. Помнится, Юрий удивился и спросил, неужели Флавий -
еврей, но Терапевт рассмеялся, заявив, что тот, судя по его характеру,
скорее всего, китаец.
Да, Терапевт и тем более Флавий, могли помочь Нике. Это успокаивало,
тем более, что она сама едва ли могла всерьез заинтересовать обитателей
Большого Дома. Собственно, кто такая Ника, если взглянуть со стороны?
Очень красивая женщина, супруга человека, о работе которого не положено
говорить вслух, дама, привыкшая отдыхать в Сочи и одеваться у Ламановой,
бывавшая на правительственных приемах, сидевшая пару раз за одним столом с
самим товарищем Сталиным, и (кто без греха?) имевшая любовника - крайне
сомнительную с точки зрения советской власти личность, но, в общем-то,
личность совершенно случайную, которую можно и нужно поскорее забыть, буде
что случится...
Они говорили с Никой на эту тему один-единственный раз. Ника слушала
молча, сжимая в зубах папиросу - курить она никогда не курила, но в минуты
волнения часто закусывала зубами папиросный мундштук, уверяя, что это ее
успокаивает; а затем назвала Юрия дураком - тоже единственный раз за эти
два года. Спокойно, без своей обычной улыбки она спросила Юрия, неужто тот
считает, что она дорожит хоть чем-нибудь из всего этого. И что не бросит
всю эту мишуру к черту, если он позовет ее в свой холодный флигель. И в
тот момент Юрий понял, что Ника действительно не шутит, что она сделает
это, и ему стало радостно и, одновременно, - страшно. Будь Орловский
просто рядовым полунищим интеллигентом, кто знает, может он бы и решился,
поскольку уже тогда понимал, что Ника - это самое лучшее что послала ему
жизнь. Но его книга была уже почти закончена, значит - впереди неизбежный
приговор и, в лучшем случае, - бегство. Его любовницу могут и не тронуть,
жену же врага народа Юрия Орловского ждал только один исход.
Тогда он как-то отшутился, переведя разговор на свою неказистую
внешность, и уверяя, что им будет невозможно даже показаться у приличных
знакомых. Это была его любимая тема - подшучивать над своим невысоким
ростом, сутулостью и ранними залысинами. В конце концов, Ника засмеялась,
назвала его, как обычно в подобных случаях, "ушастым ежом" и "редким
эндемиком", и опасный разговор удалось остановить.
...Домой он добрался часа через два. Преследователи не отставали, но
держались теперь в отдалении. Очевидно, они поняли, что жертва решила
забиться в нору и можно не тратить силы, а просто ждать, покуда не придут
охотники и не выкурят ее оттуда...
Юрий разделся и рухнул на диван. Хотелось полежать, просто полежать,
глядя в покрытый паутиной потолок. Ника много раз грозилась устроить у
него уборку, и каждый раз Юрий отбивался, уверяя, что уберет все сам. Он и
в самом деле регулярно наводил порядок в своем холостяцком жилище, но до
потолка руки не доходили, и Ника то и дело спрашивала его, каков настриг
паутины и выполняют ли его подопечные пятилетний план. Теперь уже незачем
было разрушать хитрые невесомые витражи. Орловский хотел было еще раз
обдумать то, что должно было неизбежно случиться, но мысли не шли на ум, и
внезапно для самого себя он заснул, провалившись в темный омут без
сновидений и раздумий.
Когда он проснулся, был уже вечер. Стемнело, в окно падал свет
горевшего неподалеку фонаря. Юрий вышел на крыльцо и поглядел в сторону
ворот. Там по-прежнему стояли двое - правда, другие. Очевидно, дневная
парочка уже успела честно отработать свой нелегкий хлеб.
Внезапно ему показалось, что он уже арестован. Собственно, так оно и
было, просто покуда тюрьмой служило его собственное неказистое жилище.
Юрий понял, почему многие, о чем он уже неоднократно слыхал, воспринимают
арест с облегчением. Вначале это представилось странным, но теперь причина
была очевидна. Никто, даже совершенно невинный перед Большим Домом
человек, не выдержит нескольких дней такой слежки. Лично с него хватило и
суток. Лучше уж сразу, чтобы не ждать, не прислушаваться, не зашумит ли
мотор на улице, не раздадутся ли на крыльце тяжелые шаги...
Юрий крепко запер замок, навесил щеколду и даже подпер дверь
валявшимся с зимы поленом. Потом, вспомнив свой первый арест, когда за ним
тоже пришли ночью, он наполнил ведро водой, поставив его прямо посреди
темного коридора. Это заставило его улыбнуться. Юрий был рад, что
выспался: теперь можно не спать ночь, и доблестные чекисты не застанут его
спросонья и в одних кальсонах. Ну а дверь... Он вновь улыбнулся и прошел в
комнату.
Орловский еще раз внимательно оглядел стол, подоконник и полки. Вчера
он поработал на совесть: ничего опасного не осталось. Хотя... На полке он
заметил маленький томик Теннисона. Ну конечно, его принесла вчера Ника,
вручив ему сразу, еще на пороге, а потом она заметила дым от горящих бумаг
и началось то, о чем вспоминать сейчас не было сил. Тогда Юрий механически
поставил книгу на полку. Он схватил томик и быстро его перелистал - так и
есть. На форзаце карандашом была написана фамилия Ники - еще девичья. Юрий
на миг задумался, затем, мысленно пожалев прекрасное издание, вырвал
форзацный лист и аккуратно сжег его в пепельнице.
Оставалось подумать, как убить ночь. Пустая комната пугала, и Юрий
быстро зажег вторую лампу. Стало светлее, и он усмехнулся. Итак, жизнь,
которой он жил все эти годы, какой она ни была, заканчивается. Но впереди
не просто гибель - впереди путь, который ему предстояло пройти как можно
достойнее. Он вдруг вспомнил, что говорил ему Терапевт, когда они
беседовали о неизбежности провала. "Поймите, Юрий, - Терапевт сделал тогда
паузу и посмотрел ему прямо в глаза, что бывало крайне редко, - вы не
нужны мертвый. Ни мне, ни вашим друзьям. Вы нужны живой. Постарайтесь
выжить. Если они заставят признаться в какой-нибудь ерунде - соглашайтесь
сразу. Если поймете, что они знают все, подписывайте. Постарайтесь выжить,
Юрий. Но помните: там, куда мы с вами можем попасть, есть только три
правила: никому не верить, ничего не бояться и ни о чем не просить..."
Тогда Юрий не стал спорить, но дал себе твердый зарок. Он никогда не
расскажет им ни о Терапевте, ни о Флавии, ни о Марке. И это было
единственное, в чем он уверен наверняка. Он помнил и другое. Для тех, кого
сейчас косит страшная коса, кого по ночам забирают "маруси" и "столыпины",
арест означал конец, и чаще всего - безвозвратный. Тем, невиновным, кого
арестовывали тысячами и тысячами, надо думать только об одном - как
уцелеть. Но он, Юрий Орловский, не был случайной жертвой. Он был врагом,
ненавидевшим этот проклятый режим, погубивший его Родину. А значит, и
после ареста, его сражение не закончено. Правда, теперь бой будет вестись
в абсолютно неравных условиях. Песчинка попадает в жернова, мелющие все и
вся. Но если песчинка тверда, то оставит на жерновах царапину. Нет, еще
ничего не кончено. Он вспомнил отца Леонида и покачал головой. Все-таки
священник ошибался: ненависть к врагу - это то, что поддержит его, не даст
пропасть напрасно. Ненависть - и любовь к друзьям, к тем, кого уже нет, и
кто еще жив, чья жизнь зависит от него, Юрия Орловского...
Он достал из папки свою незаконченную рукопись и грустно улыбнулся,
прочитав заголовок: "Героический эпос дхарского народа". Когда-то Родион
Геннадиевич, добрейшая душа, уверял, что это готовая кандидатская, и что
Юрию надо поскорее заканчивать работу. Но с тех пор спешить стало некуда,
он начал писать другую - главную свою книгу - и рукопись так и осталась
незавершенной. Что ж, теперь время было. Орловский заставил себя
сосредоточиться, взял ручку и стал писать своим ровным красивым почерком
как раз с недописанной три года назад строчки.
Он работал всю ночь, дважды заваривая чай и докуривая коробку "Нашей
марки". Глава была уже почти закончена, когда он услышал, что в дверь
постучали. Наверно, стучали уже не в первый раз, поскольку стук был
громким и нетерпеливым. Юрий улыбнулся и аккуратно закрыл ручку колпачком.
Стук продолжался несколько минут, чьи-то голоса требовали открыть и
открыть немедленно, но Юрий по-прежнему сидел за столом, глядя на
исписанный только наполовину лист бумаги. Что ж, главу ему уже не
дописать... Стук сменился грохотом - очевидно, те, за дверью, уже потеряли
терпение. Впрочем, дверь оказалась добротной, и Орловский успел докурить
последнюю папиросу, прежде чем в прихожей послышался треск. Тогда он
выключил свет. В коридоре затопали ножищи, вдруг послышался грохот, звон и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг