- А, может, это и не он был вовсе, - неуверенно заметил Косухин,
настроение которого уже успело испортиться окончательно. - Мало ли
Венцлавов?
- А он был не Венцлав. Звали его тогда Славка Волков. Да только он
это - его уже несколько человек признали... Так что, не верьте ему,
товарищ Косухин. Говорят, тех, кто служил ему, Славка Волков опаивал
каким-то зельем и они забывали, кто они и откуда. Таких он посылал на
верную смерть - они ведь ничего не боялись...
Степа, не став продолжать этот разговор, откозырял и пошел искать
своих товарищей-черемховцев. Самое страшное, он верил каждому слову
двурушника и уклониста-Федоровича. Мертвый Ирман, странные красноармейцы с
голубыми свастиками на шлемах, татуировка на руке того, кто так похож на
Федю Княжко... Нет, это, конечно, не случайность и не военная тайна. Что
ж, у красного командира Косухина оставался лишь один путь - вначале
поймать белых гадов, если они действительно каким-то чудом не сгорели в
доме на Трегубовской, а затем сообщить обо всем виденном в ЦК товарищу
Троцкому или самому товарищу Ленину. Вожди революции разберутся!
Степа действовал быстро. Он собрал своих черемховцев, - удалось найти
только человек двадцать. От боевых товарищей Косухин ничего не утаил,
рассказав о бежавших белых гадах и о том, куда и как придется идти, потом
вызвал добровольцев. Согласилось человек десять. Из них Косухин выбрал
пятерых, велев каждому достать лыжи и харчей дня на четыре, после чего
быть готовыми к завтрашнему утру. Много людей брать не стоило - Косухин по
опыту знал, что большой отряд в дороге не прокормить и не разместить на
ночлег. Вшестером он был готов справиться с десятком матерых офицеров, а
не только с Лебедевым, Арцеуловым и тремя физиками-химиками.
Ближе к вечеру его вызвал Венцлав. Выслушав короткий Степин доклад,
он молча кивнул и усадил Косухина в автомобиль. Степа сразу же подумал,
что они едут к руинам особняка, и не ошибся.
То, что Косухин увидел, было даже страшнее, чем он предполагал. Взрыв
не просто разнес дом - на месте особняка оказалась большая воронка с
почернелыми краями, в которой лениво копались два десятка дружинников.
Степа подумал, что найти что-либо в этом хаосе будет невозможно, но тут же
понял, что они не зря приехали сюда. Венцлав указал на прокопанную
дружинниками черную нору.
- Вот так, - он жестко усмехнулся. - А вы говорили, Степан Иванович,
что этого не может быть!
- Во дела, - Косухин, покрутив головой, осторожно заглянул в черное
отверстие. - А куда он, чердынь-калуга, ведет?
- Там завал, - пожал плечами Венцлав. - Впрочем, это не важно. В
любом случае, я уверен, что их уже нет в городе. Так что, надежда на вас,
товарищ Косухин. Когда выступаете?
- Утром. Нас чехи подкинут километров двадцать, а там - на лыжи и
вперед, чердынь его...
- Может, у Сайхена встретимся, - пообещал Венцлав, что почему-то
очень не понравилось Степе. Впрочем, обсуждать это он ни с кем (тем более
с товарищем Венцлавом) не собирался.
Рано утром, когда неяркое зимнее солнце еще только вставало над
Иркутском, Степа привел своих людей на вокзал. Чехи, ставшие в последние
дни очень предупредительными, усадили их в поезд, который шел в
Нижнеудинск. Впрочем, так далеко Косухину было ни к чему. Через минут
сорок он дал команду, и небольшой отряд сошел с медленно идущего состава.
Степа придирчиво проверил снаряжение у каждого, осмотрел лыжи и даже
крепления, и, наконец, приказал выступать. Впереди были невысокие
заснеженные горы, за горами большая долина, а за нею Сайхенский хребет.
Арцеулов не ездил на санях, наверно, с детства, когда ему приходилось
бывать в деревне у дяди - известного адвоката, купившего небольшое имение
в Калужской губернии. Имение, как рассказывали капитану, сожги еще в 17-м,
а дядя-адвокат умудрился летом 18-го подписать какой-то коллективный
протест на имя начальника Петроградской "чеки" Урицкого, после чего исчез
без следа. Но все равно, ехать в санях было приятно. Можно укрыться
меховой полостью, подложить под голову полевую сумку и закрыть глаза.
Только сейчас Ростислав понял, насколько он устал за все эти сумасшедшие
дни.
Он не уснул - сознание фиксировало и конское ржание, и тихий разговор
Натальи Берг с Богоразом о преимуществах какой-то баллистической
траектории по сравнению со всеми прочими, и редкие реплики Лебедева, по
которым Арцеулов сообразил, что полковник понимает в математических
хитростях едва ли меньше, чем его ученые спутники. Ростиславу было хорошо
и спокойно - можно хоть какое-то время не сжимать в руке винтовку, не
оглядываться в поисках новой опасности, не подсчитывать секунды до взрыва
гранаты. Он понимал, что это - только недолгая пауза, но был благодарен
судьбе и за нее. В общем, несмотря ни на что, ему потрясающе везло. И
самое странное во всем случившемся было то, что он до сих пор жив.
Ростислав вдруг понял, что его шансы дожить до дня рождения несколько
выросли. Впрочем, Арцеулов тут же одернул себя - впереди его ожидали едва
ли меньшие сюрпризы, чем те, что остались за спиной.
"Интересно, - подумал Ростислав. - Успею ли я хоть что-то понять во
всем этом? Перстень, этот странный чех, красноглазые собаки, жуткий тип в
серой шинели, странные солдаты с синими изогнутыми крестами на шлемах...
И, наконец, проект "Мономах". Хорошо бы успеть..." Это будет, пожалуй,
третье дело из тех, что осталось совершить в этой жизни - кроме
необходимости дожить до февраля и смутной надежды на встречу с той
краснопузой сволочью, которой он был обязан вернуть флягу...
Остановились они под утро в большом селе, название которого Арцеулов
так и не узнал. Похоже, маршрут был подготовлен заранее - их ждали.
Молчаливый хозяин поспешил завести коней во двор, и путешественники
получили возможность передохнуть. Правда, время подгоняло, но до темноты
двигаться дальше было нельзя - в селе хозяйничал повстанческий отряд.
Повстанцев было немного, не больше двух десятков, да и заняты они были
вполне мирным делом - дегустировали местный самогон. Однако, Лебедев и
Арцеулов, посовещавшись, решили все же не рисковать. Полковник
рассчитывал, что дальше начнутся малозаселенные места, где можно будет
нагнать упущенное.
Они расположились в комнате, которую предоставил им хозяин. Для
верности Арцеулов запер дом изнутри, а сам, предложив всем отдохнуть, сел
у двери, разложив поблизости весь имеющийся у них арсенал. Перепуганный
хозяин спрятался в соседней комнате, а Ростислав, конфисковав у него
полный кисет махорки, впервые за несколько дней получил возможность
перекурить.
Кроме него, в их маленькой группе не курил. В эти горячие дни капитан
и сам забыл о табаке, но теперь, вырвавшись из Иркутска, с удовольствием
вертел одну "козью ногу" за другой, пуская густой сизый дым в потолок. За
этим занятием его и застал профессор Семирадский.
- Не спится, Глеб Иннокентьевич? - поинтересовался Ростислав.
- Гм... - на миг задумался профессор. - Оно поспать не мешало б...
- Так спите! Я покараулю.
- Вздор! - махнул рукой Семирадский. - Полчаса подремал - и баста!
Нельзя потакать вредным привычкам!
- Помилуйте! - поразился Ростислав. - Это сон-то вредная привычка?
Знаете, посидишь двое суток в окопах без сна - иначе подумаешь.
- Воевать - тоже вредная привычка! - не сдавался профессор. - Все
это, батенька мой, вздор, как и ваше курение! Человек может спать два часа
в сутки!
Спорить о вреде курения не хотелось. Между тем профессор не унимался:
- Современная молодежь подает пример всеобщего одичания, да-с! И вы,
Ростислав Александрович, не во грех будет вам сказано...
- Да! - серьезно кивнул капитан. - Одичал!
- Вот-с! Еще хорошо, что вы это признаете! Ну скажите, Бога ради,
зачем вас понесло на эту дурацкую войну? Только не говорите, что вы
спасали Россию. Это я, знаете, слыхал не раз.
Арцеулов задумался. Этот вопрос ему приходилось задавать и самому
себе.
- Я профессиональный военный, профессор. Если кому воевать, то именно
мне.
- А потом? Только не говорите, что вышли сокрушать большевиков!
- Потом? - удивился Ростислав. - Знаете, когда в конце 17-го офицеров
стали рвать на части, то тут уж волей-неволей возьмешься за винтовку! Хотя
бы из инстинкта самосохранения.
- Вот-с! - профессор поднял указательный палец. - Именно! Из
инстинкта! Разум бездействует! Идет децивилизация человечества!
- Как вы сказали?
- Децивилизация! Сначала исчезает разница между современным человеком
и папуасом, а затем между человеком и зверем! Царство инстинкта! Как
сейчас стало модно говорить - подсознания! Знаете, я не удивлюсь, что
скоро к радости Натальи Федоровны из всех щелей полезут лешие, домовые,
упыри... Кто там еще имеется?..
- Не верите в упырей? - улыбнулся капитан. Профессор зарычал, но
Арцеулов решил перейти в контрнаступление.
- А вы знаете, Глеб Иннокентьевич, мне приходилось читать, что в
XVIII веке факты существования упырей были официально зарегистрированы.
- Ну да! В Трансильвании! - принял вызов профессор. - А
приблизительно в то же время Сиянс Академии во Франции столь же официально
постановила, что метеоритов не существует. Да-с! В метеориты не верят,
зато верят в упырей! Я же говорил, что вы перечитали Стокера!
- Скажите, - решился капитан. - А как объяснить, если в человека
попадает пуля, и не одна, а он продолжает не только жить, но и даже
воевать?
- Это означает, - вздохнул Семирадский, - во-первых, что вы
промахнулись. Во-вторых, на этом человеке была кольчуга или панцирь.
В-третьих, вы забыли зарядить в патрон пулю. В-четвертых, произошел
какой-то уникальный случай, требующий отдельного пояснения.
- Этих уникальных случаев вчера было приблизительно три десятка.
- Угу, угу, - кивнул профессор. - Взвод упырей. Хотите, я вам тоже
расскажу занятную историю. Как раз в вашем вкусе. С упырями.
- Давайте, - согласился капитан, сворачивая новую "козью ногу". - По
крайней мере, не усну.
- Не уснете. Это я выдумал не сам, а услыхал от моего коллеги
господина... впрочем, неважно, он достаточно серьезный ученый. Так вот-с,
лет этак пятнадцать назад он по заданию Русского Географического общества
проник на Тибет. Переоделся то ли ламой, то ли монахом буддийским...
- Такие поездки охотно финансировались разведывательным отделом
Российского генштаба, - хмыкнул капитан.
- Возможно-с. К сожалению, очень многие привыкли путать грешное с
праведным. Так вот, сей лама однажды попросился переночевать в одном
тамошнем монастыре, то есть датсане. Попросился в момент печальный - тем
аккурат собирался хоронить одного монаха. Ну-с, и пришлось ему наблюдать
церемонию...
Профессор помолчал, погладил бороду и продолжил:
- Церемония невеселая, но для этнографа любопытная. Уложили
покойничка посреди двора, остальные собрались вокруг, а настоятель - уж не
знаю, как он у них называется, - стал в голове усопшего. Мой коллега
думал, что он скажет спич. Ан нет - поднял сей настоятель руки и что-то
стал бормотать невразумительное. И что вы думали? Покойничек открывает
глаза...
- Что? - вздрогнул Ростислав.
- Вот-вот, я так же переспросил. Открывает, стало быть, глаза, затем
садится, а потом, представьте себе, встает. И начинает этакий обход -
причем идет своими ногами, правда, если верить моему коллеге, несколько
косолапо...
Арцеулову вдруг вспомнились медленные и неуклюжие движения солдат в
высоких шлемах.
- Ну-с, подходит к каждому монаху и кланяется ему. Прощается, стало
быть. К моему коллеге тоже подошел. Тот, ясное дело, пережил не лучшие
минуты. Говорит, глаза у этого господина были жуткие...
- Я думаю!
- Ну вот, обошел всех и прилег, на этот раз окончательно. Тем все и
закончилось. И самое интересное, мой коллега уверяет, что данное
происшествие было на самом деле.
- А вы как считаете?
- Я ничего не считаю, молодой человек, - усмехнулся профессор. - Я в
некотором роде, ученый. Не столь талантливый, конечно, как господин
Богораз...
- А он что, талантлив? - перебил капитан.
- Исключительно! - подтвердил Глеб Иннокентьевич. - Весьма талантлив
и прекрасно понимает, в чем долг ученого.
- А в чем?
- Заниматься наукой! - повысил голос профессор. - Наукой, а не бегать
с изобретением господина Мосина, истребляя себе подобных или, что еще
хуже, заниматься политикой! Так вот, я ученый. Я не видел этого случая
своими глазами. Но пусть - своему коллеге я верю. Отбросим возможность
розыгрыша, временного затмения разума или влияние горного воздуха. Пусть
это факт. Но для науки мало одного факта! Нужен эксперимент! Много
экспериментов, причем на разных объектах!
- Спасибо, не надо, - усмехнулся Арцеулов, представив себе то, о чем
говорил Семирадский.
- А-а! - махнул рукой тот. - К анатомии в свое время тоже относились
предвзято! Великий Везалий даже пострадал за это от тогдашних папуасов. Я
не о том, Ростислав Александрович. Отдельные факты - это еще не наука.
Даже много фактов - не наука. Сотни свидетелей видели в XVI веке под
Парижем волка-людоеда размером с быка. Сотни! Но все равно, не вводить же
на этом основании новый подвид Волк Каннибал Парижский!
- Бр-р-р, - разговор стал казаться Арцеулову несколько жутковатым. -
А зачем вы мне рассказали про этот монастырь, Глеб Иннокентьевич?
- Ну вы же сами хотели чего-то такого... этакого, - удивился
профессор. - Я лишь попытался объяснить позицию исследователя. Семен
Аскольдович - исключительного таланта человек! Исключительного! Но с вашим
перстнем он изволил увлечься. Как можно делать такие скоропалительные
выводы? Требуется лаборатория, приборы. И лучше, чтобы таких перстней было
не один, а минимум десяток...
- А все-таки, что вы скажете? - и Ростислав протянул перстень
профессору. Тот повертел его в руках, пожал плечами и вернул капитану:
- Это не Европа... И не XVIII век. Это, батенька мой, Азия, точнее,
Урал, и лет этак на пятьсот-восемьсот раньше. А вот откуда конкретно - уж
извините...
- Мне его велели не снимать, - внезапно признался Арцеулов.
- Так не снимайте, - согласился Семирадский. - Если он вам
действительно помогает... Или вам кажется, что помогает... Отчего же нет?
Разговор запомнился Арцеулову. Ростислав понял, что не сможет ничего
доказать. Какие уж тут эксперименты! Он вспомнил серых собак, окружавших
его на безлюдной улице. Интересно, что сказал бы господин Семирадский,
окажись он на его месте, о количестве экспериментов и числе объектов? И
еще Арцеулов подумал о том, что если послать того мертвого монаха в бой и
вручить ему винтовку, то пули из Максима действительно не причинят такому
вреда...
Выехали к вечеру, когда упившиеся повстанцы, немного побуянив, мирно
уснули. Правда, хозяин предупредил, что ночная поездка может стать опасной
из-за обнаглевших в эту зиму волков, но выбирать особо не приходилось.
На этот раз профессору не пришлось вспоминать свое умение править
тройкой, а всем остальным - тесниться на узких санях. Неразговорчивый
хозяин привел еще одну тройку, сам сел править. Вторая тройка оказалась
под началом молодого, но такого же неразговорчивого парня; как понял
Арцеулов, - племянника хозяина. В результате разместились с комфортом -
профессор составил компанию своим молодым коллегам, а Арцеулов оказался в
одних санях с полковником.
Так ехали два дня. Миновав заснеженную низину - как объяснил
полковник, замерзшее болото, - сани свернули на ровную, хотя и весьма
извилистую дорогу. Арцеулов удивился было, откуда в комариных топях
взялась дорога, но Лебедев пояснил, что это замерзшая река со странным
названием Китой. Им предстояло проехать по ее заледенелой поверхности
почти до самых истоков, а затем свернуть к верховьям другой реки, на этот
раз со знакомым, но таким непривычным в этих местах именем Ока.
Куда предстояло ехать дальше, полковник не стал уточнять. Вообще, он
оказался крайне неразговорчивым спутником и почти всю дорогу молчал.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг