российской изящной словесности. Почувствуешь себя этаким авторитетом,
вещать начнешь, поганец, поучать, пальчиком грозить, брови хмурить". Год
назад Юрий Иванович оставит и третью жену - "которую, как ни странно, ты
любил", - оставит, чтобы "целиком посвятить себя литературе" и написать
роман, достойный таланта автора...
- Чего вам? - широколицая нарумяненная буфетчица с сытым равнодушием
смотрела на Юрия Ивановича.
Он попросил графин пива и баночку консервированных крабов, пирамиды
которых уныло розовели выцветшими этикетками на полках резного буфета.
- Этих, что ли? - удивилась женщина. Пренебрежительно швырнула консервы на
прилавок. Накачала ручным насосом пиво из огромное бочки. Юрий Иванович
сунул консервы в карман пиджака и вернулся к столу. Около него уже стояла
молоденькая официантка в стеклярусном кокошнике, в несвежем переднике и
выстукивала карандашиком по блокноту.
- Что будете есть? - она повернула к Юрию Ивановичу сразу ставшее
воплощением неумело скрытого любопытства лицо. - Ваш... этот клиент не
знает, что заказывать.
- Неопытный еще. Все у него впереди, - Юрий Иванович поставил на стол
графин, заметил, как высокомерно и презрительно дрогнули губы Юрия.
Попросил: - Принесите нам, милая барышня, мяса. На ваш вкус, четыре
порции. И стакан компоту.
- Что-нибудь более существенное пить не будете?
- Я же с ребенком, - Юрий Иванович укоризненно покачал головой.
Девушка глянула на Юру, усмехнулась еле заметно, повела плечиками и с
достоинством удалилась от стола.
- Я возьму себе этот листок? - с требовательной интонацией спросил Юра,
показал вчетверо сложенную бумажку. - Все-таки пока я написал только это,
а не те горы халтуры, которые наворочали вы, - он язвительно улыбнулся.
- Дерзишь? - удивленно поднял брови Юрий Иванович. - Ну-ну, валяй.
Он налил в стакан пива, пригубил смакуя. Увидел, что по лицу Юры легкой
судорогой, тенью скользнуло презрение.
- Осуждаешь? - поинтересовался насмешливо. Вспомнил, как на вечеринках у
Тонечки, изображая опытного и бывалого, глотал водку. Хотел сказать об
этом, но передумал. - Тебе виделось, несостоявшийся Растиньяк,
неполучившийся Жюльен Сорель, что в моем возрасте ты будешь небрежно
потягивать шампанское и закусывать устрицами?
- Мне вообще ничего такого не виделось, - раздраженно отрезал Юра.
- Врешь, - снисходительно улыбнулся Юрий Иванович. - Погляди-ка в окно.
Вот такие шалманы станут со временем твоим единственным клубом интересных
встреч.
Юра повел глазами в сторону площади. Там, прижавшись к акациям, стоял
обшарпанный синий павильон, возле которого валялись пустые бочки,
топтались какие-то задрипанные мужики, бродили бездомные шелудивые собаки.
- Что это вы все время только самое плохое вспоминаете? - спросил он зло.
- Разве ничего хорошего у вас не было?
- Не знаю. Было, наверно, - подумав, признался Юрий Иванович. Облизнул
усы. - Только я не помню. Мне кажется, что вся моя жизнь - сплошная
цепочка скверны и мерзостей.
Сказав "цепочка", он вспомнил свои размышления перед разговором с Владькой
на школьном стадионе и тяжело вздохнул.
- Об одном сожалею, что попал я в сегодня, а не в те годы, когда было тебе
лет двенадцать - тринадцать.
- Что бы это изменило? - поморщился Юра. - Вы все равно были бы таким,
какой есть...
- Не скажи, - торопливо перебил Юрий Иванович. - Ты вот назвал Бредбери
нытиком-пессимистом. Черт с тобой, называй. Но у меня с утра не выходит из
памяти один его рассказ. "И грянул гром", по-моему, называется. Помнишь?
Юра кивнул.
- Опять врешь, - равнодушно заметил Юрий Иванович. - Ты его прочтешь
только в институте. Как и Ремарка, и Хемингуэя, подражая которому, кстати,
отрастишь эту вот щетину, - потер ладонью подбородок. - Правда, на
литературных вечерах ты громил своих будущих кумиров как певцов
"потерянного поколения", герои которых ушли от борьбы, сдались и прочее, и
прочее, но читать - не читал.
- Вы начали про рассказ, - покраснев, напомнил Юра.
- Дв-да, помню, - Юрий Иванович маленькими глотками, с удовольствием,
прихлебывал пиво. - Его герои из сравнительно устойчивого и благополучного
своего сегодня отправляются в далекое прошлое охотиться на какого-то
динозавра. А когда возвращаются, то находят в своем времени разгул
идиотизма и чуть ли не крах цивилизации.
- Почему? - у Юры заинтересованно расширились глаза.
- Потому что один персонаж, оступившись, раздавил какую-то козявку.
Кажется, бабочку, - Юрки Иванович крутил в пальцах пустой стакан,
задумчиво глядел в него. - Эта бабочка могла вывести других, те - других.
Мириады невыведенных бабочек, которых не сожрали какие-то твари, что тоже
повлияло на их, если так можно выразиться, судьбу. Я забыл доказательства
Бредбери, но они логичны. Нарушено было, как говорится в наше время,
экологическое равновесие, жизнь на земле стала развиваться несколько
по-иному, и в результате через миллионы лет стала такой, что, когда герои
рассказа вернулись в свое настоящее, они обалдели от ужаса. Понял?
- Про бабочку и миллионы лет понял, - хмыкнул Юра. - Но при чем здесь вы и
я?
- При том, бестолочь, что каждый пустяк, каждый поступок в прошлом
отзовется в будущем, - Юрий Иванович рассердился. Налил пиво с такой
яростью, что оно выплеснулось через край стакана на скатерть. - Здесь
аукнется, там, - ткнул пальцем за спину, - откликнется. Если бы я тебе в
классе шестом - седьмом дал оплеуху, ты, может, не стал бы таким...
- Я уже получил оплеуху. Сегодня, - сразу помрачнев, напомнил Юра. - Век
ее не забуду.
- Вот и хорошо, - Юрий Иванович посыпал из солонки в лужицу пива на
скатерти. - Слушай притчу. Как-то Бенвенуто Челлини, еще ребенком, увидел
в огне саламандру и, обрадованный, закричал об этом отцу. А тот влепил ему
затрещину, чтобы сын лучше запомнил этот миг. Бенвенуто никогда не забывал
подзатыльник, а значит, и саламандру. Улавливаешь?
- Значит, помня вашу пощечину, я буду помнить и... - Юра помялся, скривил
иронически губы.
- Да, будешь помнить, что ты подлец, - спокойно подтвердил Юрий Иванович.
- Хотя, в отличие от Бенвенутиного отца, я действовал непроизвольно.
Слишком уж большой дрянью казался самому себе, когда вспомнил, что
науськал Цыпу на Владьку.
Юра, опустив голову, разглаживал складки на скатерти.
- Сам не пойму, как это получилось, - тихо сказал он. - Если вы - это я,
то знаете, что я... что вы... что сейчас я...
- Чувствуешь себя скотиной, - пояснил Юрий Иванович.
Официантка принесла четыре тарелки жареной картошки с такими фантастически
огромными кусками мяса, что Юрий Иванович крякнул. Девушка обиделась,
сказала, что если товарищу клиенту порции кажутся маленькими, он может
проверить раскладку и выход продукции по калькуляции.
- Нет, нет, что вы, спасибо, - переполошился Юрий Иванович и, когда
официантка ушла, потер плотоядно ладони, - Почревоугодничаем?.. Я ведь
ел-то сто лет назад, то есть вперед, хотя было это всего лишь в седьмом
часу утра, - замер, не донеся вилку до рта. - Знаешь, у кого я завтракал?
У Лариски Божицкой. На свадьбе ее дочери.
Задумавшийся Юра, лениво ковыряя еду, дернул плечом: какое, мол, мне дело.
Юрий Иванович, с сожалением глядя на него, рассказал о встрече с Ларисой,
о том, как она, оказывается, любила и все еще любит его, Юрия Бодрова, о
поцелуе и последних словах женщины. Юра поднял недоверчивые глаза, но
смутился, отвел ставший ревниво-обиженным взгляд. Юрий Иванович
расхохотался так громко, что буфетчица вздрогнула, а из кухни выглянула
напуганная официантка.
- Чудак, она же тебя любит. Я для нее - это ведь ты.
- Да, понимаю... понимаю, - Юра совсем смутился. Отвернулся к окну. Долго
глядел на площадь. Брови постепенно сдвинулись в раздумье, губы затвердели
виновато и скорбно. - Скажите, а Владьку вы там, в будущем, видели? -
спросил как можно безразличней.
- Как же не видел? - Юрий Иванович, выбиравший корочкой соус уже со второй
тарелки, поперхнулся. Откашлялся в кулак. - Ведь это по его милости я
сюда, кхе-кхе, - в командировку, так сказать, попал... Я возьму еще эту
порцию?
- Берите, берите, я есть не хочу, - Юра суетливо пододвинул тарелку. - Как
это по его милости?
- Шут его знает, - неопределенно шевельнул толстыми плечами Юрий Иванович.
- Он мне о своей работе только в самых общих чертах сказал. - И добавил
чистосердечно: - Все равно я ничего бы не понял в этой релятивистской
зауми.
Он сначала неохотно, потом оживленней - отхлебывая пиво, пережевывая мясо,
отдуваясь, взмахивая рукой, - поведал о вчерашнем дне. Юра, не
шелохнувшись, слушал с лицом Фомы неверующего, вкладывающего персты в раны
Христа. Попросил показать часы и, когда Юрий Иванович протянул пухлую
волосатую руку, склонился над ними.
- Вот так Владька, - протянул задумчиво. Постучал осторожненько ногтем по
стеклу циферблата. - А вы у него не попросили прощения за меня... то есть
за себя, школьника? - спросил тихо и съежился.
- А ты, уже немножко зная меня нынешнего, как думаешь?
- Думаю, извинились, - Юра опустил глаза.
- Приятно слышать, - Юрий Иванович довольно фыркнул. - Значит, не совсем
пропащий...
- Здравствуй, Юрочка.
Тот вскинул голову, и лицо стало и растерянным, и смущенным, и
горделиво-счастливым одновременно.
Юрий Иванович тяжело развернулся на этот звонкий и радостный голос.
К столу подходила, небрежно помахивая сумочкой, кругленькая, пухленькая
девица. Следом шел с отрешенным, независимым видом и тщетно скрываемой
блудливой улыбкой Генка Сазонов.
- Вот ты где скрываешься, Юрочка. Пиво попиваешь? - Девица положила руки
на спинку незанятого стула, качнулась. - Сесть-то можно? Не прогонишь? - и
засмеялась. Вкрадчиво, двусмысленно как-то.
Юра дернулся, вскочил. Глянул виновато на Юрия Ивановича, пригладил
пятерней чуб.
- Я не один. Я не знаю. Садись, Генка, - указал на четвертый стул.
Но Сазонов, набычившись, не шелохнулся.
А Юрий Иванович разглядывал девицу и чувствовал, что ее голос, ее ясное,
веселое лицо, ее пышненькие формы вызывают, неизвестно почему, легкое
беспокойство, схожее с неловкостью. И тут он узнал ее - Тонечка!
- Этот дядечка с'тобой? - Тонечка села, закинула ногу на ногу. Уперла
локоток в стол, уткнула подбородок в ладонь. Откровенно изучающе
поразглядывала недолго Юрия Ивановича и повернулась к Юре. - А вы похожи.
Ничего, симпатичный у тебя родственник, положительный. Вы извините, что я
при вас, в глаза говорю, - кокетливо улыбнулась Юрию Ивановичу, оценивающе
задержала взгляд на его лице.
Юрий Иванович понял наконец, откуда появилось ощущение неловкости и
беспокойства - вспомнил: это произойдет сегодня, потому что Тонечка
организует у себя дома пирушку в честь последнего экзамена Юры, а когда
поздно ночью драмкружковцы и подруги Тонечки начнут расходиться, она
задержит его, и он останется, обмирая от страха, неуверенности и стыда.
Он еще раз зайдет к ней и еще, А потом зачастит, становясь все уверенней и
самонадеянней, потому что опытная Тонечка будет восхищаться им, и он
станет относиться к ней свысока, а вскоре и пренебрежительно. Это
отношение к Тонечке он перенесет со временем на всех женщин: и на тех, с
которыми будет близок, и на тех, с которыми будет едва знаком.
- Так ты, Юрочка, не опаздывай. Ведь соберемся только ради тебя, -
напомнила Тонечка осевшим, потерявшим мелодичность, грудным голосом,
обволакивая Юру зовущим, обещающим взглядом.
- Нет, девушка, никуда он сегодня не пойдет, - серьезно ответил за него
Юрий Иванович.
- Почему это? - удивилась Тонечка и с веселой растерянностью воззрилась на
Юрия Ивановича.
- Потому что... - он хотел сказать: "Я знаю, чем это кончится", но
получилось бы оскорбительно, и заявил: - Юра весь день будет со мной.
- И вы приходите, - невольно вырвалось у нее, но тут же она встревожилась:
вдруг этот старый дядька действительно придет?
- Это было бы пикантно, - Юрий Иванович крякнул, затрясся в беззвучном
смехе.
- Вот еще! Что вы обо мне вообразили? - Тонечка выпрямилась, выпятила
воинственно грудь и, слегка откинув голову, погипнотизировала Юрия
Ивановича уничтожающим взглядом. Встала. - Не-забудь, Юрочка, мы тебя
ждем, - напомнила ласково.
Юра, вишневый, с рубиновыми ушами, теребил складку скатерти.
- Не знаю... Я, наверно, не приду.
Тонечка и его погипнотизировала, только взгляд был не уничтожающий, а
сперва изумленный, потом насмешливый.
- Дело твое. Мы и с Геночкой хорошо погуляем.
Взяла Сазонова под руку и гордой поступью удалилась к крайнему незанятому
столику. Юрий Иванович видел, что будущий начальник горкомхоза стесняется,
опасливо шныряет взглядом по залу - нет ли знакомых, не дай бог! - но
хорохорится. К Тонечке подскочила официантка, которая, изнывая от
любопытства, топталась около буфета; они схватились за руки,
повскрикивали: "Тонечка!" - "Зоечка!" - и, пошептавшись, одновременно
повернули гневные, осуждающие лица к Юрию Ивановичу. Он поманил официантку
пальцем. Расплатился.
- Идем! - приказал Юре.
Выбрался, покряхтывая, из-за стола и, не оборачиваясь, вышел, сытый и
довольный, из чайной.
Юра выскочил следом, пристроился рядом. Лицо было обиженно-отвердевшим - с
выступившими скулами, побелевшими губами.
- Злишься на меня? - Юрий Иванович добродушно посмотрел на него. - Зря...
Не забывай про бабочку из рассказа Бредбери. Я знаю, что делаю, - и,
увидев, что у Юры дернулась щека, ушел от разговора. Предложил: - Пойдем в
Дурасов сад?
- Вы надолго к нам? - отрывисто спросил Юра. Он смотрел вдаль ненавидящими
глазами.
- Не знаю, - Юрий Иванович равнодушно пожал плечами. - Сколько Владька
сочтет нужным, если, конечно, это его работа.
- А если там, в будущем, что-нибудь разладится и вы застрянете здесь, что
тогда?
Юрий Иванович споткнулся, уставился на носки башмаков.
- Не думаю, чтобы Владька допустил такой просчет. Но если это случится,
тогда... - Осмотрелся, прищурясь. Они стояли почти в центре площади на
утоптанном, с выбитой травой, пятачке, к которому стягивались пыльные
тропки. - Тогда я устроюсь кем-то вроде оракула, провидца. Стану
футурологом. Начну рассказывать о будущем. Вот здесь, к примеру, - указал
на синюю пивнушку, из распахнутой двери которой выкачнулись два обнявшихся
мужика, - встанет модерный кинотеатр "Космос": алюминий, стекло, свет,
изящные линии. Здесь, - показал под ноги, - воздвигнут замечательный
монумент павшим воинам. Там, - повел рукой в сторону приземистого
кирпичного лабаза дореволюционной кладки, - построят красивую автостанцию.
И вся эта деревенская, унылая площадь похорошеет, покроется асфальтом.
Юра крутил головой, следил за рукой, но по лицу видно было - не может он
представить, что вместо этих привычных лопухов, бурьяна будет асфальт,
бетон, воздушные конструкции зданий будущего.
- Я поеду в Академию наук, расскажу, когда полетит первый спутник, как
будут развиваться космические исследования, расскажу, что знаю, про лазер
и голографию, про тюменскую нефть и нефть арабов, про Китай и Кубу, про
Африку и Ближний Восток, про пересадку сердца и иммунологию, про
микрохирургию и микроэлектронику, про БАМ и атомные ледоколы, про... да
черт-те что помню еще я из будущего. Разве это не поможет людям, разве не
ускорит прогресс? - он, сам поразившись открывшимся возможностям, радостно
повернулся к Юре.
Тот, не моргая, ошалело смотрел на него.
- Спутник, космос... - повторил шепотом. И спросил: - А кто такой Лазарь?
Бам? И эта, как ее, голо-графия? "Графия" - значит "писать"? Новое
направление в искусстве, да?
Юрий Иванович поморгал, соображая, и вдруг захохотал, с силой хлопнув Юру
по спине.
- Чего вы? - обиделся тот. Почесал макушку, тряхнул чубом. - Это ведь
действительно такое дело... такое... - и насторожился, словно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг