парадном мундире, приготовленном для завтрашних торжеств по случаю дня
тезоименитства.
Дверь тихонько отошла, в щель просунулась жестяная рожа охранника с
темными провалами глазниц:
- Маршал?
- Вон! - прошептал Морлоков.
Охранник исчез. Морлоков сидел на полу, и его тряс озноб. Легче не
стало. Кто-то таился в темном углу, и в другом, и в третьем, зыбко
колыхались портьеры, выдавая притаившиеся за ними фигуры, едва слышный
шепот доносился от камина, от окна:
- Слыш-шишь? Слыш-шшишь!
- Нет, - прошептал Морлоков, сидя на полу, вжавшись в щель меж спинкой
кровати и высоким сейфом. - Нет вас, нет...
- Здес-сь... - шептали призраки все слышнее. - Здессссь...
Порыв холодного ветра взметнул портьеру, засвистал по комнате, оборвал
провод, и бюст Грозного погас. Бледный квадрат лунного света косо лег
поперек спальни. Обрадованные темнотой, призраки выплыли из углов и
заскользили к маршалу. Их белые лица выглядели обычными человеческими, и
это было еще страшнее, чем если бы они были синие и клыкастые. Молодые и
старые, мужчины и женщины, в форме и в штатском, в мундирах с оборванными
погонами, в чем взяли, почти старики и почти девочки, расстрелянные в
подвалах, приколотые штыками на этапах, забитые насмерть, изнасилованные,
свалившиеся под тяжестью неуложенной в насыпь шпалы, они бесшумно смыкали
полукруг, скользя к Морлокову, закостеневшему от страха в своем ненадежном
убежище.
Он схватил бутылку, жадно глотнул, обливая вышитую эмблемой МУУ -
волчьим солнышком - ночную рубашку, и швырнул бутылку в них, ненавистных.
Бутылка вылетела в окно и глухо рассыпалась далеко внизу.
Призраки молча надвигались.
И тогда Морлоков закричал тихо, тоненько, жалобно, забился, нащупал
особую кнопку и бешено давил ее так, словно и она была врагом.
Налилась ослепительным светом огромная люстра. В кабинет вбежали,
толкаясь, бросились к нему. Ощущая комариные укусы игл, Морлоков блаженно
обвис в цепких, ко всему привычных руках. Теплота разлилась по телу,
вытесняя затопившую череп пульсирующую боль. Урча, он грыз таблетки и не
чувствовал их горечи. Медленно отпускало. Наконец он, жестами отослав всех
прочь, велел погасить свет. Стало темно, врачи ушли. Прислушиваясь к себе,
он долго лежал навзничь на ковре, не отрывая от него затылка, размеренно
покачивал головой. Мир снова стал спокойным, и он встал, накинул халат,
нырнул в потайную дверцу. Долго пробирался по узким ходам, построенным по
приказу давно истлевших императоров изобретательным Солари, мимо застывших
охранников, мимо истлевших ковров в нишах, где когда-то любили друг друга
пылко и незамысловато - в соответствии с духом времени.
Дверца открылась. Морлоков почти бегом пересек комнату и упал на колени
перед огромной кроватью с балдахином.
- Это ты? - хриплым со сна голосом пробормотала Наташа. - Опять?
Задушат они тебя когда-нибудь...
- Страшно. - Морлоков сел рядом с ней, прижал к груди ее голову. -
Душат, давят, подкрадываются... За что? Я ведь не садист, не палач, у меня
идея, слышишь, Наташка? - Наташа слышала это в сотый раз и потому молчала.
- Натали, милая, это же так просто - все должны быть как все... Идеальное
государство - это механизм, как когда-то у ацтеков, исполнительность и
четкость, больше ничего не нужно, поэтому жизненно необходимо убирать
всех, кто способен внести в механизм ноту разлада, и не важно, как
называется эта нота - инициативность, сомнение, популярность в народе,
свободомыслие, способность критически рассуждать, талант, гениальность и
так далее... Я рыдал, когда повесили того бородатого, он был великий поэт,
но он был и нота разлада... А другой был великий ученый, но он был
диссонанс... Ну почему они не хотят меня понять и обзывают палачом и
дураком? Глупые обвинения, какие у меня выдвигают, - это исключительно в
целях стратегии. Глупость загадочна, порой сбивает с толку самых умных
людей, с идиотскими обвинениями прямо-таки невозможно спорить и обсуждать
их, дикая несуразность в паре с беспардонной ложью - это упряжка,
способная обогнать все прочие и умчать на край света... Только бы не
расшибло, только бы, только...
- Бедный, - сказала сонная и теплая Наташа, старательно моргая, чтобы
не заснуть.
- Без страха нет и не может быть механизма - это отлично понимали и
Иван Грозный, и Петр Первый. Петр Третий был преисполнен самых благих
намерений, уничтожил тайную полицию, вводил вольности, свободу всем
религиям, но вводил все это не кнутом и не плахой, вот его и скинули, а
вдобавок ославили недоумком... Драть нужно было и топора не бояться... И
Павел - тот здорово понимал насчет механизмов, но мало рубил голов, вот
ему апоплексию и оформили. Победителю прощают все... И всех.
Он заплакал, обнял Наташу и жадно стал целовать, словно хотел
растворить себя в ней, уйти, исчезнуть, не быть, растаять.
Наташа знала его насквозь, тем не менее по неисповедимо-дурацким
законам женской логики, ничего не имеющей общего с подлинной логикой, она
его любила. Может быть, даже хотела от него ребенка - кто их, дур,
разберет?
9
Я трудиться не сумел,
грабить не посмел.
Я всю жизнь свою с трибуны
лгал доверчивым и юным,
лгал - птенцам.
Встретив всех, кого убил,
Всех, кто мной обманут был,
я спрошу у них, у мертвых -
бьют ли на том свете морду
нам, лжецам?
Р.Киплинг
Вторую пятницу каждого месяца Вукол Морлоков принимал челобитчиков.
Обставлялось это крайне торжественно, непременно в духе старых
патриархальных традиций.
На площади перед МУУ стояло высокое кресло с резной спинкой. В кресле
восседал Морлоков в парчовом кафтане с маршальскими погонами и в бобрячьей
знатной шапке, украшенной волчьим солнышком. Одесную стоял Первый
Заместитель в соответствующем охабне и торжественно держал лагун с
медовухой. Ошую помещался Второй Заместитель с грудой челобитных. За
креслом толпились согнанные для почета заместители заместителей. Цепь
сине-малиновых сержантов с карабинами наперевес опоясывала площадь.
Поодаль нацелились камерами операторы телевидения.
Взревели трубы. Опасливо приблизились и бухнулись в ноги несколько
мужичков.
- Ну, мирянушки, чего молите-просите? - спросил Морлоков на народном
языке. - Али нуждишка какая свербит?
Мужички мялись, подталкивая друг друга локтями. Первый Заместитель
делал им страшные глаза, и наконец самый смелый решился:
- У нас, это, значит, как бы того... Воеводу задавили.
- Кто посмел? Как посмели? - взревел Морлоков.
- Не злоумыслом, милостивец, - зачастил мужичок. - Не зловредно, не
думай. От усердия от одного от нашего от темного... Он, сердешный, бывало
взлезет куда повыше и все призывает: сплотитесь, значит, вокруг меня да
сплотитесь, и непременно чтоб все, чтоб теснее, в ответ на решения, стало
быть. Потому как момент, противостояние проискам и директива. Нам что? Мы
народ послушный. Сплотимся, и снова сплотимся, и опять, согласно моменту.
Нешто не станешь, когда момент? Плотились этак, плотились все теснее, да,
видать, плотиться-то больше некуда стало, эдак тесно, значит, сгрудились,
ну, воевода и это... Богу душу, потому как нехватка кислорода и
пространства... Мы что - директива была, чтоб, значит, вокруг и теснее в
ответ на происки и решения насчет дроздов... Ежели решено, мы завсегда
исполнительные...
Морлоков хлебнул браги, подумал и сказал:
- Ладно, получите по пяти кнутов - за волюнтаризм. Нельзя же уж так все
понимать в буквальном смысле, что вы, как маленькие? Воеводу дам нового.
Но смотрите вы у меня - не шибко-то, с умом сплачивайтесь, место воеводе
для дыхания оставляйте. Их, воевод, на вас не напасешься, если ради отпора
проискам каждый раз душить - получится накладно. Изыдите.
Мужички изышли, ни живы ни мертвы. На смену им набежала кучка гладких
бабенок. Эти были посмелее и сразу затараторили хором:
- Ой, батюшка, не выдай, заступничек!
- Цыц! - сказал Морлоков, не без приятности оглядев их. - По порядку,
бабоньки.
- А дела такие, - выскочила кареглазая молодайка, слепленная словно бы
по особому заказу взыскательного эротомана. - С мужнишками нашими беда. На
государственной службе обрели бестелесность и полное неизвестно куда
исчезновение.
- Это как?
- А ударные темпы гнали, как все гонят, - будущий сентябрь исполнить к
нынешней субботе, а тот год, что отсюда не видать, - выдать к завтрашнему
утру. Ну, по первости ничего такого, вкладывали мужики ударно, а там стали
мы достерегать неладное - мужнишки-то все прозрачнее делаются, кабыть
истаивают, мебеля сквозь них видать и разный прочий домашний обиход... И
по мужской части нет той рьяности, и вообще... А там они и совсем пропали.
Ходили мы поросенком поклониться ученому человеку, прозывается неприлично
- футуролог. Ученый человек поросенка принял, под блузки полазил,
успокоился и враз объяснил: ваши мужики, гутарит, как раз сейчас и
вкалывают аккурат в том году, который отсюда не видать. Слились с потоком
времени, гутарит, и энтот поток обогнали благодаря патриотическому
ударному труду... Это как же так: мы тут, а наши храпоидолы - там?! Ежели
он там себе присуху заведет - и глаза ей не выцарапать! И денег домой не
несут, и по мужской части неохват, и дети безотцовщинами шлындают.
Возверни их, батюшка маршал!
Морлоков хлебнул браги, подумал и сказал:
- Вот что. Возвращать ваших мужиков негоже - государственное дело
сполняют, это понимать надо. Да и понятия я не имею, как их из будущего
выдернуть... Назначу я вам, пожалуй, пенсион. А что до прочего - ступайте
вон в караулку, скажите, я прислал, там разберут, что к чему, как и куда.
А ты, кареглазая, подзадержись, я освобожусь, сам тебе подробно про
текущий момент растолкую...
- Да мне бы, батюшка, не текущий, а стоячий, - поклонилась в пояс
молодайка.
Обрадованные бабы рысью понеслись к караулке, только кареглазая
осталась, стояла и зыркала на Морлокова шалыми глазами.
В налаженном механизме вдруг произошел сбой.
Первый Заместитель отчаянно замахал руками, и телевизионщиков поперли в
шею.
Взвод охранников, ощетинясь карабинами, проконвоировал к Морлокову
снежного человека Филимона, здоровенного и сплошь мохнатого. Филимона
изловили в дебрях. Ел он только сырое мясо, но не отказывался и от водки,
по-человечески не говорил, бил вшей, спал на полу, политическую литературу
жевал и драл в клочки, а на женщин реагировал насквозь утилитарно.
- Эт-то кто такое? - в полной растерянности осведомился Морлоков.
Филимон почесал под мышками, громко сделал амбре, потом оторвал у
зазевавшегося охранника петлицу и сожрал ее дочиста, вместе с пуговицей.
- С-снежный человек, - паскудно лязгая зубами, доложил Первый
Заместитель, от страха капая на Морлокова брагой. - Проверен, как только
мыслимо. Н-натуральный, в-ваше превосходи...
Морлоков отобрал у него лагун и нервно осушил до дна.
Ситуация создалась щекотливейшая.
Официально было разъяснено, что никакого снежного человека нет, а
верящие в него подлежат урегулированию. Но сам Филимон как объект и
материальное тело ничему такому не подлежал - именно потому, что не был
объектом и материальным телом, поскольку не существовал... Урегулировать
Филимона было возможно, ибо сей шаг означал бы признание его материальным
объектом... Н-да.
- Так кто это, ты говоришь? - ласково спросил Морлоков.
Заместители и прочая челядь нестройно постукивала зубами.
Караульные овчарки упрятали хвосты куда следует, одна позорно
описалась. Над площадью повисла густая нехорошая тишина.
- Так кто это?
- С-снежный человек, - еле выговорил Первый Заместитель.
- Как по-твоему, голубчик, существуют снежные человеки? - обернулся
Морлоков ко Второму Заместителю.
- Псевдонаучная псевдотеория, продажная девка империализма! - браво
отчеканил тот.
- Вот именно, - сказал Морлоков. - Ты что же это, Первый, разводишь за
моей спиной? Что проповедуешь? Измена в рядах?
Первого Заместителя сержанты сграбастали даже прежде, чем он успел
пасть на колени. Буквально через пять минут он хрипел и сучил ногами в
петле на ветке ближайшего дуба.
- Займешь его место, - сказал Морлоков Второму Заместителю. - Итак,
поскольку снежных человеков не существует - перед нами самозванец и агент.
Посадить в одиночку. Кормить. Выдать карандаш и бумагу и ждать, пока
признается, на кого работает. Ждать, пока сам признается! Никакого
активного следствия!
Филимон почесал пониже спины и сделал амбре еще громче. Его увели,
где-то даже ласково попихивая прикладами. Челобитчиков оставалось еще с
полсотни.
- Ты уж сам разберись, - сказал Морлоков Заместителю, подхватил
кареглазую и исчез в парадном подъезде МУУ.
- Вот парадный подъезд. По торжественным дням... - пробормотал Первый
Заместитель, приосанился, оглядел обступивших его просителей и рявкнул: -
Брысь отсюда, мать вашу!
Челобитчики, сбивая друг друга с ног, порскнули кто куда. Первый
Заместитель потянулся, подозвал сержанта и шепнул:
- Ступай-ка ты, братец, к студенточкам да привези неопробованную. Да
сам не вздумай проверять, знаю я вас...
10
У царя был кол.
На колу не мочало -
человека мотало...
А.Вознесенский
Несмотря на возраст (а может быть, именно из-за возраста), Резидент
обожал яркие спортивные машины. На этот раз он поджидал Даниила в пестрой,
как тропическая бабочка, красивой, как предвыборные обещания, и
элегантной, как дорогая шлюха, "Русалке". Даниил научился неплохо
угадывать его настроение и сразу понял, что дела не блещут. Осторожно
спросил:
- Опять что-нибудь?
- Вчера застрелился Радомиров, - сказал Резидент. - Тот самый,
восходящая звезда дипломатии. Уехал на дачу, и там... А я его как раз
собрался вербовать...
- "Спектакль"?
- Не похоже. Один любопытный аспект - в доведении до самоубийства
негласно обвиняют МУУ, и МУУ этим необычайно раздражено, хотя до сих пор
их не трогали никакие негласные обвинения. В общем, как мне донесли, ты
поедешь к вдове вместе с их следователем. Морлоков звонил Хрусталеву и
прямо-таки требовал, чтобы тот послал и своего представителя тоже. У меня
создалось впечатление, что маршалу нужно из кожи вон вывернуться, но
доказать свою непричастность.
- Кому доказать? Чье мнение может волновать Морлокова?
- Если бы я знал, мой мальчик... - вздохнул Резидент.
Через час Даниил подъезжал к громадному серому зданию МУУ. Получив
плату, таксист погнал прочь так, словно за ним гнались черти всего мира.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг