А может это совесть, потерянная мной?
А.Вознесенский
Фредерик Дуглас Брюс, весьма и весьма отдаленный, но все же потомок
древних шотландских королей, сноровисто работая коротким копьевидным
ломиком с резиновой рукояткой, крушил пульты Главной Диспетчерской.
Он трудился споро, без излишней нервозности, как десять лет назад на
пылающей датской буровой платформе, но и чуточку торопливо все же - в
забаррикадированную дверь давно молотили чем-то тяжелым, и нужно было
поторапливаться.
Трещали синие разряды, мерзко пахло горелой изоляцией, хрустело,
дымило, дребезжало, на стене вразнобой мигали разноцветные лампы и
надрывались звонки ничего не соображавших автоматов контроля. Брюсу было
безмерно жалко ломать тонкие и умные приборы, которые он знал насквозь и
любил, но он верил, что сейчас иначе нельзя.
Все. Хватит, пожалуй. Брюс швырнул лом в экран лазерного локатора,
смахнул пот со лба, медленно стянул оранжевые резиновые перчатки. Смотрел
в окно, на синие вершины. Затрещали петли, дверь рухнула, разметывая
баррикаду из столов и кресел. Брюс сказал несколько слов в маленькую
рацию, обернулся к направленным на него стволам. Пока к нему шли, он стоял
и улыбался усталой и гордой улыбкой человека, добросовестно и вовремя
выполнившего трудную нужную работу.
12
Перестаньте, черти, клясться на крови...
Б.Окуджава
Они бежали вдоль двойной шеренги истребителей, бросая в
воздухозаборники изготовленные из зондов магнитные мины, которые сразу же
прилипали где-то там, в теплой темноте. Время от времени останавливались,
оборачивались и стреляли по преследующим их безопасникам.
Леня, Ленечка Шамбор, любимец молодых поварих и ученых дам средних лет,
несмотря на всю осознаваемую им серьезность ситуации, веселился от души,
сшибая пулями фуражки с голов преследователей. В голове у него шалыми
мартовскими зайцами плясали кадры из вестернов - такая уж это была натура.
Шалыган, он же бывший генерал-лейтенант аэрологии, он же бывший пилот
из легенды - Ракитин, наоборот, относился к перестрелке чрезвычайно
обстоятельно и серьезно. В руке у него был именной пистолет с серебряной
пластинкой на рукоятке, врученный некогда самим маршалом Н. Когда
арестовали Светлану и маршал не помог, Ракитин сгоряча хотел было
выбросить пистолет в сортир, но решил подождать, и правильно сделал -
буквально через три дня маршал Н. получил высшую меру социальной защиты
как агент семи империалистических разведок и трех эмигрантских подрывных
центров.
Перед глазами у бывшего Ракитина стояла та ночь, перевернутая квартира,
равнодушные лица конвоиров, свое собственное унизительное бессилие,
бледная Светлана и откровенно раздевавший ее взглядом Лев Шварцман,
карающий меч и сокол.
Сейчас у всех у них, тех, что бежали следом, были лица Левки Шварцмана.
Плача от радости, Шалыган стрелял и хрипло рычал всякий раз, когда попадал
и перебегавшая вдали фигурка застывала на земле.
На горячей бетонке лежал капитан Окаемов, зажав обеими руками живот. В
животе раскаленным угольком засела пуля из шалыганова пистолета. Пуля была
неправильная, по высшей справедливости она должна была угодить в
кого-нибудь из тех, карающих мечей и соколов, что частью расстреляны, а
частью доживают на хорошей пенсии - в любого из них, но не в Окаемова,
которого отец зачал на радостях, вернувшись из тех краев, где в вечной
мерзлоте лежат мамонты и люди, и мамонтов мало, а людей настолько много,
что некоторые в них не верят (но там нет ни маршала Н., ни Светланы
Ракитиной, а где они - дьявол весть).
Капитан Окаемов лежал и тихо плакал от боли и от растерянности: он
никак не мог понять, в голове не укладывалось - за что его? Почему именно
его, почему вообще это происходит? Он беззвучно шевелил губами, никто в
суматохе не обращал на него внимания, но ему-то казалось, что он кричит во
всю глотку волевым командирским голосом: "Прекратить огонь!".
Выстрелы в самом деле смолкли, и капитан Окаемов, не понимая, что они
смолкли для него одного, удовлетворенно улыбнулся, умирая.
В здравом рассудке Шалыган никогда не поступил бы так, но он уже не был
собой, безумие, замешанное на долголетней боли, ненависти и страхе,
поднялось из глубин сознания и залило череп, как заливает вода тонущий
корабль. Генерал-лейтенант аэрологии Ракитин, лауреат и кавалер, талант,
работяга и удачник, окончательно перестал существовать. Остался один
Шалыган.
Пуля попала ему в грудь. Леня подхватил старика под мышки и волоком
оттащил за истребитель. Нагнулся.
- Будьте мужественны, Ридли, - четко выговорил Шалыган. Божьей милостью
мы зажжем сегодня в Англии такую свечу, которую, я верю, им не погасить
никогда...
Среди достоинств Лени никогда не числилось знание исторических
афоризмов, и он попросту решил, что старик бредит перед смертью.
Убедившись, что это конец, он опустил Шалыгана на бетонку, отсалютовал
наспех и побежал дальше.
Когда пуля полоснула по шее, он в первый момент подумал: это
неправильно, так не играют. Крови было так много, что она казалась
ненастоящей киношной краской. Потом пришла боль, но он держался, бежал,
зажимая рукой с пистолетом шею, бросая другой мины. Осталось три, две,
одна... Все. Он отшвырнул пистолет, достал плоскую коробочку и положил
палец на кнопку.
Лязгнул металл о металл. Из-за ближайшего самолета навстречу ему
выскочил бледный от испуга и азарта юный сержантик. Грохота очереди Леня
не услышал - бетонка стремительно неслась в лицо. Цепенеющий палец
придавил кнопку, и шеренги истребителей вспучились алыми снопами пламени.
...Панарин услышал грохот взрыва и заторопился. Пальцы проворно
находили нужные контакты, соединяли проводки, подключали новые. Взрывное
устройство в компьютере Отдела Активной Обороны он уже почти смонтировал,
оставались пустяки. За дверью гремели выстрелы - Коля Крымов поливал
коридор из отобранного у охранника автомата, удерживая столпившихся за
углом безопасников.
Автомат вдруг захлебнулся, и затопотали бегущие. Панарин знал, что им
еще придется повозиться с дверью, но на всякий случай достал пистолет из
кобуры, продолжая другой рукой соединять клеммы.
Видимо, Тарантул успел все же подключить какие-то защитные системы.
Взрыв бухнул преждевременно. Панарин пролетел спиной вперед через зал,
ударился об стену и сполз по ней на пол. В коридоре притихли.
Обморок длился не долее нескольких секунд. Панарин провел ладонью по
лицу, смахнул кровь и копоть и с радостью убедился, что глаза в порядке -
просто густой дым заволок зал. В коридоре опомнились, и град ударов
обрушился на дверь.
Панарин добрался до окна, высадил его всей тяжестью тела и спрыгнул со
второго этажа. Упал. Вскочил. Рвущая ветвистая боль в боку скрючила его,
но он страшным усилием выпрямился и заковылял, шатаясь, к зданию дирекции.
Кровь капала на асфальт, в висках ломило, голова кружилась. Может быть,
это была его последняя дорога. Может быть, нет.
Держась за стену, он вышел на площадь. Там поблескивала шеренга
знакомых лимузинов, у головного сгрудилась комиссия в полном прежнем
составе, а чуть подальше стояли у огромного голубого автобуса человек
тридцать - все с чемоданами, все в необмятой летной форме, очень молодые.
Все: и комиссия, и новобранцы аэрологии, - смотрели в сторону летного
поля, где что-то с грохотом рвалось и в вышину плыли дымы.
Держа пистолет в опущенной руке, Панарин давил на спуск, пока не
кончилась обойма. Пули с визгом рикошетили от асфальта и улетали
неизвестно куда. Своего он добился - все, кто был на площади, повернулись
к нему, он увидел недоумевающие, испуганные, удивленные лица, криво
улыбнулся и оттолкнулся ладонью от шершавой бетонной стены.
Стояла мертвая солнечная тишина. Все смотрели на Панарина, а он,
шатаясь, едва удерживая равновесие, брел к ним, перемазанный в крови и
копоти, с застывшей на лице улыбкой и поблескивающим на лацкане прожженной
куртки орденом Бертольда Шварца первой степени, брел и мучительно пытался
найти слова, чтобы рассказать Истину.
Седой краснолицый Тихон что-то повелительно рявкнул, махая лапищей, и
несколько молодых пилотов, нерешительно потоптавшись, бросились к
Панарину. Панарин приободрился, хотя боль ветвилась, вгрызалась, рвала
тело, и что-то стеклянно позвякивало в мозгу. Он был обязан найти нужные
слова, иначе получится, что все делали зря, он был обязан сказать все от
себя и от тех, кто уже ничего никогда не скажет, кто улетел и никогда не
вернется назад. Что?
Панарин медленно протянул пронизанную болью руку, чтобы опереться на
плечо молодого пилота, выдохнул сквозь розовую пену на губах:
- Господа альбатросы! Отлетались!
АКАДЕМИЯ НЕВООБРАЗИМО РАЗВИТОЙ НАУКИ
СЕКТОР ИЗУЧЕНИЯ СТРАНЫ ЧУДЕС
Всему летному, тучному и инженерно-техническому составу Поселка
Коллеги! Друзья!
Долгие годы вы с неиссякаемой энергией и яркой храбростью штурмовали
тайны Страны Чудес и добились немалых успехов на тернистом пути познания в
эпоху невообразимо развитой науки. Потери не страшили вас. Трудности не
пугали. Тлетворные веяния не затронули. Ваши мужество, стойкость, летное
мастерство, нравственная и душевная чистота, бескорыстная страсть к
познанию, высокие морально-этические качества, идеологическая зрелость
надолго останутся примером для молодежи, воспитателями которой вы успешно
являетесь.
Наука бесконечно вам благодарна и безусловно незамедлительно впишет
ваши имена в свою золотую книгу славы. Позвольте в день юбилея Поселка
поздравить вас с достигнутыми успехами и искренне пожелать новых. Слава
Науке!
Президент Всей Науки, Архистратиг Аэрологии, Почетный
Пифагор, Верный Ломоносовец и прочая, и прочая (подпись)
Телеграмма была на бумаге верже, подпись нацарапана собственноручно,
бланк лежал в планшете из кожи редкого животного йесина, а планшет
пристегнут к личному лейбсьянс-адьютанту Президента. Лощеный, весь в
золотых аксельбантах, золотых Ньютонах, серебряных Декартах, он вылез из
самолета фельдсвязи и, не обращая внимания на близкие пожарища, гордо
маршировал к выходу с летного поля. Аэродромные собаки таращились на него,
лениво побрехивая вслед, и никто еще, в том числе он сам, не знал, что в
этот миг очень далеко отсюда полтора десятка серьезных хвороб одержали
наконец верх над казавшимся изначальным и бессмертным, но тем не менее
очень старым и недужным человеком, Героем Науки и анекдотов, холодеющей
рукой сжимавшим своего плюшевого медведика, украшенного платиновым
ошейником с бриллиантами; что пришла та, что приходит за всеми людьми, как
ни спасайся от нее уверениями в собственном бессмертии, и Президент Всей
Науки - умер, умер, умер...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг