официальной историографии, подготовленной в немалой степени и Гераклом, не
участвовал ни один из многочисленных Гераклидов? За исключением разбойника
и выродка, от которого все отступились... Я ведь и сам интересуюсь Троей,
Майон. И я могу прозакладывать голову, что существует какая-то тайна, в
немалой степени связанная со смертью Геракла. А может, и со смертью
братьев Елены Кастора и Полидевка.
- Я об этом никогда не думал, - сказал Майон.
- А впрочем, нас это и не касается. - Он вновь стал похож на лениво
подставившую брюхо солнцу пантеру. - Распутывать нынешние интриги - дело
сыщиков, прошлые - дело ученых. У нас другие задачи - слушать, видеть,
рассказывать о том, что было... а может, и о том, чего не было... Ты не
идешь к Назеру? Тогда - до встречи.
Майон смотрел ему вслед. Вот он ловко обогнул нищих, дравшихся вокруг
рассыпанных пирожков, раскланялся с кем-то из знакомых. Скрылся за
поворотом. И снова возникло ощущение холодной тени на теплых
потрескавшихся камнях.
"Видимо, все дело в том, что мы взрослеем, - подумал Майон. - Мы
вступили в пору зрелости, наши деяния и поступки приобретают все большие
значения и ответственность, и поневоле нас разносит в стороны, словно
случайно встретившиеся в море корабли, и нет уже места былым играм на
морском берегу, мальчишеским стремлениям к тому, чтобы все в мире было
ясно и просто. Мы учимся сложности. Но почему же нас разносит в стороны? И
допустимо ли, ссылаясь на сложность жизни, узаконить некое необходимое
соотношение правды и лжи?"
- Учитель, - робко сказали сзади.
Майон сердито обернулся.
- Эант, я много раз просил не называть меня учителем, - сказал он. -
Мне еще рано чему-то учить, самому следует учиться и учиться...
Но Эант смотрел восторженно, не желая принимать никаких возражений.
Долговязый голенастый подросток, очень мало знавший, но стремившийся знать
как можно больше, ничего еще не сделавший, но уже сейчас готовившийся
свернуть горы.
- А это откуда? - поинтересовался Майон. - Ради такого украшения нужно
потрудиться на совесть. (Правый глаз Эанта украшал великолепный синяк,
начавший уже лиловеть.)
- А это мы швыряли камнями в "гарпий", - сказал Эант. Никакого
сожаления или раскаяния в его голосе не чувствовалось. - Убежать не все
успели, они поймали нас с Филоттом и хотели заставить кричать: "Да
здравствует Менестей!"
- А вы?
- А мы кричали совсем другое. Потом за нас вступились моряки. Ты
недоволен?
- Конечно, - сказал Майон. - Это уже не мальчишеские потасовки, это
может плохо кончиться...
- Думаешь, я не понимаю? Учитель, с этой шайкой нельзя иначе! Или я
должен поступать не так, как мне подсказывает совесть?
- Нет, - сказал Майон. - Всегда поступай так, как тебе подсказывает
совесть. Но здесь другое, Эант. Ты, несомненно, талантлив, и ты не имеешь
права ввязываться в драки вроде сегодняшней.
Он замолчал. Он видел глаза мальчишки и знал, что ничего с этим не
поделать, не погасить мутной водой затасканных поучений этот огонь.
Майон засмеялся и махнул рукой.
- Ладно, - сказал он. - Не следует ставить кулак выше слова, но и
одними лишь словами иногда не обойдешься. Надеюсь, этой дракой твои
новости не исчерпываются?
- Нет, - сказал Эант. - Я написал новые стихи. О Геракле. Конечно, ты
можешь сказать, что тему я выбрал неудачную, - сейчас все пишут либо о
Геракле, либо о Елене Прекрасной...
- Можно взять старую тему и сказать что-то новое, - сказал Майон.
- Кентавр сказал то же самое.
- Какой кентавр?
- Разве ты его не встретил?
- Я пришел домой очень поздно, - сказал Майон и смущенно подумал, что
мальчишка догадывается о его маленькой лжи. - А что случилось?
- Вечером к тебе домой приходили двое - кентавр и какой-то микенец.
Твой дядя говорит, что этот микенец похож на Геракла.
- Да, дядя в молодости видел Геракла, - сказал он. - А что им было
нужно? У меня нет знакомых кентавров.
- Не знаю. У них к тебе какое-то дело. Жутко важное дело. Они сказали,
что придут еще раз.
- Любопытно, - сказал Майон.
4. СТРЕЛЫ ИЗ ПРОШЛОГО
Гилл шагал по дворцовым коридорам отрешенный и бесстрастный, как тень,
- во дворце он всегда был именно таким. В зале, куда он вошел, несколько
сановников, как обычно, едва поклонились и сделали вид, что ужасно
увлечены важным разговором о государственных делах, то есть обычной глупой
болтовней о царских милостях, которые уже выпали на их долю и которые,
конечно же, непременно выпадут впредь; вечное хвастовство малоазийскими
чистокровными лошадьми, красивыми и искушенными женщинами, обитыми золотом
колесницами, драгоценностями; сплетни о том, что на кого-то, сейчас
отсутствующего здесь, царь Тезей вчера посмотрел сурово, и догадки, к чему
это может привести; слухи о будущих возвышениях и падениях. Как вчера. Как
год назад. Как десять...
Гилл ненавидел их отнюдь не за то, что они ненавидели его и считали его
занятие презренным ремеслом, но и боялись в то же время. Бывшие
самовластные царьки, правившие одной-двумя деревушками, и жившая едва ли
не рядом со свиньями в хлеву, но налитая непомерным честолюбием старая
знать, когда-то усмиренная было Тезеем, - все вместе они не стоили и
мелкой монеты и существовали только потому, что и Тезею нужны
царедворцы...
Тезей, великий царь Афин и Аттики. Восхищение этим полубогом (сын
Посейдона!) составляло стержень преданности Гилла. Дело в том, что Тезей
победил Прокруста, Минотавра и Марафонского быка. Были подвиги и славнее -
к примеру, подвиги Геракла. И уж, конечно, не в том дело, что Тезей
посетил Аид и сумел выбраться оттуда, - это всего лишь шалая юношеская
выходка. Заслуги Тезея в другом.
В том, что на памяти одного поколения деревушка вокруг посвященного
Афине жертвенника стала красивым многолюдным городом, почти не уступающим
столицам более древних царств Эллады. В том, что Аттика не воевала многие
годы - и это во времена, когда на десять стран приходилось тридцать три
войны. В том, что впервые в греческой истории жизнь определяли писаные
законы - в то время как в других странах жизнь и смерть и многое другое
по-прежнему зависели от переменчивой и жестокой царской воли. В том, что
ремесленники и землевладельцы жили лучше и богаче, чем где-либо в Элладе.
В том, что Тезей покончил с меновой торговлей и ввел в обращение деньги,
что, в свою очередь, укрепило торговлю и вело к дальнейшему расцвету Афин.
Разумеется, все это тоже потребовало крови. Может быть, временами -
крови излишней и напрасной. Но Гилл помнил, что с тех пор, как из-под
пальцев Прометея вышли первые люди, сменилось всего-навсего десять
поколений. Многому приходилось учиться на ходу, многое создавать самим, до
всего доходить своим умом.
Слуга кивнул ему, Гилл откинул тяжелую портьеру и вошел. Поклонился.
Подошел, подавляя неуместное мальчишеское волнение, подступавшее временами
и не имевшее ничего общего с верноподданническим трепетом. Поклонился еще
раз, составляя в уме первую фразу (она, как обычно, не складывалась) и
произнес:
- Царь, в Афинах убит Гераклид.
Он ожидал если не гнева (который его не пугал, но удручал), то хотя бы
удивления. Но - ничего. Тезей сидел, положив руки на резные подлокотники
тяжелого кресла из ливанского кедра и смотрел даже не спокойно -
равнодушно, словно эту новость он узнал давно, успел обдумать и
примириться. "Но ведь не может этого быть!" - вскрикнул про себя Гилл.
- Кто? - спросил Тезей.
- Тиреней, из Микен.
- Он всегда берет самых лучших, этот коллекционер душ из Аида...
Подробности.
Гилл рассказал, профессионально выделяя главное.
- Пожалуй, я могу назвать тебе и имя кентавра, - сказал Тезей. - Нерр,
внук Хирона, знаток иноземных языков, звездочет, книжник, путешественник.
Я никогда его не видел, но с Тиренеем и с браслетом Хирона мог оказаться
только он.
- Может быть, ты знаешь и их убийц, царь? - спросил Гилл. - Коли уж ты
знаешь их имена, знаешь, что они должны были путешествовать вместе. Кто
убил их?
Он рисковал навлечь на себя гнев, но сейчас такие опасения ничего не
значили - Гилл понимал, что столкнулся с чем-то значившим неизмеримо
больше, чем интриги-однодневки.
- Их убило Прошлое, Гилл, - сказал Тезей. - То есть все равно что
никто.
- Но так не бывает, - сказал Гилл. - Должен быть конкретный человек,
отдавший приказ, должны быть исполнители.
- Этого не знаю. Возможно, я мог бы тебе помочь, рассказав о прошлом,
но слишком долго пришлось бы рассказывать и нет уверенности, что я назову
виновников, - порой очевидец событий знает меньше, чем тот, кто сто лет
спустя пишет исторический труд.
- Рукопись Архилоха - легенда?
- Не знаю. Тиреней был уверен, что нет.
- Но сам-то Архилох существовал?
- Еще бы, - сказал Тезей. - Я его хорошо знал. Но что с ним сталось
после смерти Геракла, куда исчезла рукопись и была ли она - неизвестно.
Архилох была интересный малый, этакая смесь воина и книжника, - во времена
моей молодости таких хватало, да и нынче они не перевелись.
- Значит, он исчез?
- Я тогда был на Крите, - сказал Тезей. - Все произошло без меня -
расправа Геракла с кентаврами и его смерть. Вдруг распался отряд Геракла:
кто погиб, кто побрел неизвестно куда. Я так и не выяснил подробностей -
не до того было.
- Понимаю, - сказал Гилл. - Царь, я ставлю вопрос иначе - есть ли
сейчас кто-нибудь, кому нужно захватить или уничтожить рукопись Архилоха?
Есть ли в этой рукописи что-то, из-за чего и сегодня гибнут люди? Царь!
Он подался вперед, но Тезей остановил его властным движением руки.
Откинул голову, прижав затылок к резным кедровым доскам, бледность
заливала крупное лицо с резкими красивыми чертами, похожее на каменные
львиные морды с микенских ворот. Гилл вдруг подумал, что Тезей стар. До
сих пор такой мысли не приходило в голову, язык не поворачивался
произнести это слово, потому что почтенный возраст и старость - понятия с
разным содержанием. Сейчас они слились в одно, и Гилл не узнавал своего
кумира, своего героя.
Тезей заговорил тихо, медленно и внятно, но Гилл не знал, помнят о его
присутствии или нет:
- А есть ли она, абсолютная истина? Когда я был молодым, когда у
Геракла не было ни одного седого волоса, ответы казались недвусмысленными
и четкими, все было по плечу, и мы верили, что не сегодня завтра
перевернем мир. Но проходят годы, и с каждым новым свершением видишь, что
впереди высятся те же неприступные вершины, а друзья и соратники один за
другим уходят в небытие...
"Ему крепко досталось, - подумал Гилл. - Ударов судьбы выпало на долю
предостаточно - смерть в расцвете красоты и молодости Ипполиты, первой
жены, той самой прекрасной амазонки, смертельная вражда второй жены,
Федры, с пасынком Ипполитом, ее безумие и самоубийство, смерть Ипполита.
Годы заключения в Аиде. Раны, тяготы долгих походов, бешеный,
нечеловеческий труд - сколачивание и укрепление новой Аттики. Для обычного
человека слишком много. Да и для сына Посейдона - тоже. Но он не может, не
должен, не имеет права сломаться - человек, полубог, в которого я
беззаветно верю!"
- Так о чем мы? - спросил Тезей, он снова был прежним, но Гилла больно
царапнуло понимание, что Тезей, оказывается, может быть и другим.
- Есть ли люди, которым нужно захватить или уничтожить рукопись
Архилоха? Есть ли в ней самой что-то настолько важное? Что-то, до сих пор
не потерявшее значения?
Он начинал уже бояться, что не дождется ответа.
- Я не знаю, - сказал Тезей. - Весьма возможно... Тебе следовало бы
прекратить это дело. К чему нам сражаться с лемурами? [в древнегреческой
мифологии лемуры - тени мертвых, беспокоящие по ночам живых]
- Боюсь, что эти лемуры целиком из плоти и крови.
- Все равно, - вяло сказал Тезей.
- Это приказ?
- На твое усмотрение. Если не боишься.
"Но что же происходит?! - вскрикнул про себя Гилл. - Я теряю нить,
перестаю что-либо понимать, а меж тем мне как раз надлежит все понимать и
все предусмотреть. Не говоря уже о том, чтобы все знать. Чьи руки тянутся
из прошлого и что произошло двадцать лет назад у горы Эримант?"
- У тебя все?
- Меня беспокоят "гарпии", - сказал Гилл. - Они все больше наглеют.
Пропадает оружие, а виновных никак не удается отыскать. Менестей собирает
все больше слушателей.
- Это несерьезно. В конце концов, я сделал для Афин неизмеримо больше,
чем какой-то горлопан, который вообще не сделал ничего.
- Возможно, - сказал Гилл. - Но я ловлю себя на мысли, что на приемах
слежу за нашими царедворцами, пытаясь угадать, у кого из них может
оказаться под одеждой кинжал.
- А это уже чуточку смешно.
- Возможно, - повторил Гилл. - Но очень уж неспокойно у нас в последнее
время. Я могу идти?
- Да. И постарайся не выдумывать новых сложностей. Нам хватает забот со
старыми.
Гилл шагал по коридорам размашисто и слепо, не видя и не слыша никого и
ничего, и сановники торопливо отшатывались, вновь поминая злым шепотом
проклятого Дорийца, а челядь рангом пониже, не имевшая права негодовать
вслух, со сладкими улыбочками кланялась, прижимаясь к стенам. Он был в
ярости. Холодная, мрачная, пахнущая кровью тень, словно вырвавшееся из
Аида тяжелое черное облако, наползала на солнечные, безмятежные Афины.
Может быть, видел и ощущал ее ядовитое дыхание только он, а Тезей...
Что-то непонятное и тревожащее происходило с Тезеем.
Он спустился в маленький дворик. Выжидательно придвинулись его люди.
Гилл поманил отвечавшего за тайную охрану дворца сыщика Сигму и сказал
резко:
- Следить бдительно.
Из-за спины Сигмы возник Эпсилон. Слов не потребовалось - Гилл
взглянул, и Эпсилон грустно кивнул в ответ. Кто-то распахнул неприметную
калитку, Гилл прыгнул в колесницу, возничий дико заорал, и рыжие хеттские
кони с коротко подстриженными гривами понеслись за ворота. Гремели колеса,
возничий кричал "хай-хай-ю!", люди шарахались, Гилла швыряло, как попавший
в бурю корабль, но он не замечал ни ударов, ни толчков. В голове
бессмысленно вертелась старая сказка о дураке Коребе, который надумал
как-то пересчитать морские волны, а сам не умел считать до пяти.
Он спрыгнул с еще не остановившейся колесницы и побежал в дом. Сыщик
Эпсилон беззвучно несся следом.
Старик лежал на широченном ложе, хотя долгие годы спал один, его лицо
было спокойным и строгим, глаза открыты, и белая рукоятка ножа из оленьего
рога, торчавшая против сердца, почти сливалась с бельм хитоном и не сразу
бросалась в глаза. Гилл наклонился, невольно заглянул в свиток, лежавший
под откинутой правой рукой Старика:
"...таким образом, одни продолжают уверять, что Архилох вымышлен, либо
в результате незнания всех подробностей жизни Геракла, либо в угоду
потрафить вульгарным любителям сенсаций. Другие же, напротив, продолжают
считать Архилоха существовавшим в действительности другом и бытописателем
Геракла".
Прошлое продолжало убивать. Если бы Старик не признал одного из убитых,
Гилл с чистой совестью отправил бы трупы к божедомам, не узнал об
Архилохе, не прикоснулся к тайне. Продолжая размышлять над случившимся,
Старик мог доискаться до неких истин и потому должен был замолчать. И
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг