или драгоценностями. Может быть, того, что требовалось нападавшим, в сумке
и не оказалось. Ну что же, перед нами не лабиринт. Альфа еще раз исследует
материалы по соседним тайным службам. Бета со своими людьми прочешет все
притоны и потрясет всех осведомителей. Гамма - все, что касается
кентавров. Дельта - связаться с нашими агентами за пределами Аттики.
Эпсилон остается при мне. Положения "Заговор против интересов царя и
Аттики" я пока не усматриваю. Все.
Он опустил голову и, как обычно в такие минуты, бездумно играл
маленькой бронзовой ящерицей, талисманом. Дело находилось в самой
паскудной стадии: докладывать Тезею не то что о первых предпринятых шагах,
но хотя бы о своих предварительных соображениях совершенно не-чего.
- Пойдем посмотрим на трупы, - поднялся он.
- Я послал за Стариком, - сказал Эпсилон. - На всякий случай. Этот
микенец... То ли впечатление, то ли предчувствие... Словом, странное
чувство.
Первый раз на памяти Гилла Эпсилон испытывал "странные чувства" и
говорил так неуверенно. В Гилле шевельнулась какая-то противная
неуверенность, хотя и не страх, совсем не страх. Он был умен, тверд и
храбр, он был Дориец Гилл, самый молодой начальник тайной службы во всей
Элладе за всю ее историю, и он отогнал смутную тревогу. Прошел в известный
совсем уж немногим закоулок огромного дворца, сопровождаемый сыщиком
Эпсилоном, который, казалось временами, вовсе не отбрасывал тени.
- Молодец, что догадался послать за Стариком, - сказал Гилл.
Старик, собственно говоря, был прежде всего достопримечательностью. В
свое время он так и не стал толковым работником тайной службы, и ученого
из него не получилось, аэда не вышло, как солдат он тоже не состоялся. Но
неоспоримым его достоинством была прямо-таки нечеловеческой глубины
память. Колоссальные свои знания он не умел ни к чему применить, но другим
как нельзя более кстати оказывались иногда его знания и воспоминания о
людях, делах, событиях, кознях, битвах, путешествиях и далеких землях.
Гилл спустился по широким ступеням в глубокий холодный подвал.
Караульный торопливо забегал вдоль стен, зажигая многочисленные факелы.
Шипела смола, треща, разлетались огненные капли, и подвал постепенно
наполнялся трепещущим ярким светом. От того, что лежало на полу, покрытое
грубым полотном, во все стороны протянулись прозрачные тени, чернеющие
там, где случайно накладывались друг на друга. Легко ступая, подошел
Эвимант, один из ближайших помощников Гилла, замер в выжидательной
готовности.
- Поднимите полотно, - сказал Гилл и отодвинулся, чтобы сандалией не
коснуться края старого, замусоленного покрывала. Добавил брезгливо: - Пора
заменить, проследи-ка, Эвимант.
"Смерть, - подумал он, - а к смерти невозможно привыкнуть, даже
сталкиваясь с ней чаще, чем это положено нормальным людям. Смерть всегда
нелепа, бессмысленна, как всякое разрушение, противостоящее порядку,
особенно если служишь как раз порядку".
Гилл подошел поближе, наклонился, заглянул в широко раскрытые глаза
микенца. Он знал, что россказни о том, будто в глазах убитого навечно
запечатлевается облик убийцы, - глупые байки, но все равно надеялся
иногда.
Ничего, разумеется, не видно было в мертвых глазах, только отражение
Гилла и колышущегося пламени. Да еще ярость застыла на лице. "Настоящий
титан, - подумал Гилл, - неудивительно, что к нему побоялись подойти
близко".
Гилл перешел к кентавру.
- Странно, что он не воняет, - сказал Эвимант.
- Что?
- Запах от него, как от обычного человека, - сказал Эвимант. -
Удивительно даже. Это же вонючие, грязные скоты.
- А ты часто с ними встречался? - рассеянно спросил Гилл, не
оборачиваясь.
- Почти что и нет.
- Они такие же люди, как и мы.
- Эти-то твари? - хмыкнул Эвимант. - Полукони, полускоты.
Гилл выпрямился и уперся ему в лицо холодным, жестким взглядом. Эвимант
попытался не отводить глаз, но это ему, конечно же, не удалось, и он
опустил голову. У него было красивое, запоминающееся лицо, выражающее
решимость и волю. Но Гилл Эвиманта почему-то терпеть не мог, и чем дальше,
тем больше.
- Запомни, - сказал он тихо, - мы обязаны следить, чтобы законы
защищали всех живущих в государстве - кентавров и фиванцев, хеттов и
лапифов.
- Я все понимаю, - сказал Эвимант. - Мы обязаны. Только я никогда не
поверю, что жителя Аттики можно уравнять с египтянином, а уж в особенности
с кентавром. Конечно, матерью кентавров была богиня Нефела-Туча, но
отцом-то - Иксион, нарушивший все законы, какие только существовали. Зря,
что ли, он в Тартаре прикован к вечно крутящемуся огненному колесу? Да и
Нефела, откровенно говоря...
- Ну да, - сказал Гилл. - Я был одним из лучших учеников в школе. "От
отца кентавры унаследовали грубость, Жестокость, неблагодарность, страсть
к насилию, от матери - легкомыслие, ветреную переменчивость". Откуда это?
- Классический труд "О происхождении кентавров".
- Ты тоже был способным учеником, - сказал Гилл.
Можно было сказать многое: что классические труды пишутся все же
людьми, а не богами, что никто из смертных не видел вечно кружащегося в
Аиде огненного колеса, что давно истлели кости тех, кто знал Иксиона. Но
не следует говорить всего, что думаешь.
- Так, - сказал Гилл, подходя вплотную. - Может быть, ты считаешь и
меня ниже себя, твоего начальника, - вдруг во мне найдется капля
неаттической дорийской крови?
Он злорадно отметил, как бледнеет, отступает на шаг Эвимант. Из угла
бесстрастно смотрел сыщик Эпсилон. Колыхались тени.
- Нет! Нет! Я не хотел сказать...
- Верю, верю, успокойся, - небрежно отмахнулся Гилл.
Иного способа уязвить нахального хлыща не было, и все же Гилл не
чувствовал себя победителем. Ни капельки. Правда, и побежденным он никак
не мог оказаться.
- Эвимант, уж не жениться ли ты собрался? - вдруг спросил из угла сыщик
Эпсилон. - Уж больно много времени ты проводишь с Неей.
Гилл удивленно обернулся - вопрос был совсем не ко времени и не к
месту. И перехватил злобный взгляд Эвиманта - чересчур злобный для
простого раздражения, что кто-то сует нос в чужую личную жизнь. Но
задуматься над этим не успел - дверь распахнулась, караульный крикнул
сверху:
- Старик идет!
Старик, конечно, вряд ли бы спустился сам по довольно крутым и влажным
ступеням - его без натуги несли на руках двое дюжих сыщиков. Судя по
ухмылкам, роль носильщиков их только забавляла.
Старика осторожно поставили на пол.
- Придерживать под локоток, дедуля? - Сыщики разразились жизнерадостным
хохотом. Они были неплохими парнями, только никак не могли уразуметь,
почему этот хилый старикашка бывает необходим Гиллу более даже, чем они,
сильные, ловкие и сообразительные.
Гилл хмуро махнул рукой, и они направились прочь.
- Доживешь до моих лет - и на урыльник сам не сядешь! - закричал вслед
Старик. - Если доживешь, ню-хало!
- Угомонись, - сказал Гилл. - Дело серьезное.
- Вижу, вижу. - Старик быстрыми шажками просеменил к трупам. - Вижу,
что поработали хваткие ребята - ухлопать Иксионова потомка довольно
непросто, да и этакого детину...
Он замер, скрючившись в неудобной, даже для юноши неестественной позе.
Потом стал выпрямляться, ужасно медленно даже для хворого старика, и Гилл
ощутил холодок нехорошего предчувствия, отвратные ледяные мурашки. Чутье
охотничьего пса не подводит...
- Гилл, этих - вон! - Старик говорил решительно и властно, как когда-то
орал команды своим конникам, и от его голоса стало еще холоднее. - Слышал?
Эпсилона уже не было - он уловил направление руки Гилла до того, как
она повернулась в его сторону. Незаметный, исполнительный сыщик Эпсилон.
"Есть ли у него жена, дети, родственники, друзья? - подумал вдруг Гилл. -
Что он любит или ненавидит? И как его все-таки зовут?"
Он спохватился:
- Эвимант, к тебе это не относится, что ли?
Эвимант повиновался - нехотя.
- А смотрит, будто прирезать хочет, - хмыкнул вслед Старик. - Пандарей
пусть остается, в нем-то я уверен, сто лет друг друга знаем, верно, стилос
ты одушевленный?
- Ты их знаешь? - нетерпеливо спросил Гилл.
- Я их никогда не видел, - сказал Старик. - Но знать можно и того, кого
никогда не видел и не знал. Гилл, это один из Гераклидов. Точнее, Тиреней,
сын Геракла и микенской жительницы Хлои. Жил в Микенах, ничем особенным не
занимался - богатый человек, начитанный, владелец одной из лучших в
Микенах библиотек, покровитель художников и поэтов.
- Ошибиться ты не можешь?
- Все-таки молодость временами - недостаток, - сказал Старик. - Ты
хороший сыщик, но есть вещи, которых ты по причине твоей молодости
просто-напросто не можешь постичь. Я никогда не рассказывал, почему ушел с
военной службы? Нет? Однажды мне здорово досталось от Геракла, а я никак
не хотел оставаться вторым или десятым. Это вылитый Геракл. Как две капли
воды. Конечно, возможны и совпадения, но что ты будешь делать вот с этим?
- Он протянул свою куриную лапку и без тени брезгливости коснулся мертвой
руки. - История этих запястий заслуживает особого рассказа, Гилл. Прометей
сделал их из своей цепи - несколько запястий для Геракла. Геракл дарил их
либо своим детям ко дню совершеннолетия, либо особо близким друзьям.
Большее число досталось детям, меньшее - друзьям. Запястья эти, кстати,
Прометей изготовил как раз в Микенах.
- Значит...
- Подожди, - сказал Старик. - Ты хватаешься за то, что лежит на
поверхности. Думаешь, раз в Афинах убит один из Гераклидов, срочно следует
установить, не скрывается ли за этим попытка кого-то третьего натравить
Микены на Аттику?
- Да, - сказал Гилл.
- А не упустили ли вы какой-нибудь детали, связанной с убитыми?
- Запястья совершенно одинаковые, - глухо сказал Гилл. - Одно из них
сделано точно по размерам кентавра. Конечно, запястье кентавра может
оказаться и подделкой.
- А если - нет?
- Тогда возникают вопросы, на которые я пока не могу найти ответов, -
сказал Гилл. - С виду кентавр недостаточно стар, чтобы знать Геракла и
быть его другом. Да и вообще друзей среди кентавров у Геракла не было,
исключая разве что мудрого Хирона. Более того, Геракл перебил почти всех
кентавров, за что его самого погубил кентавр Несс; кентавры ненавидят даже
упоминания о Геракле. А заодно и всех Гераклидов. И вдруг выясняется, что
Гераклид путешествует в компании кентавра, к тому же кентавр носит
запястье, которое могло попасть к нему только от Хирона, учителя богов и
героев.
- Именно так все и обстоит, - сказал Старик.
- Ты хочешь сказать, что этот случай не имеет никакого отношения к
обычным политическим интригам?
- Ты сам сказал, - подтвердил Старик. - У тебя здесь случайно нет этих
новомодных изобретений - слуховых трубок в стенах?
- Кому они нужны в подвале, куда сносят покойников?
- Как знать... - Старик покосился на сырые стены, закопченный потолок.
- Покойники у вас сплошь и рядом непростые... Ты знаешь о разновидностях,
на которые делятся правда и ложь, Гилл?
- Как это?
- Правда, которую нужно распространять; правда, которую следует
скрывать; ложь, в которую необходимо заставить верить; ложь, которую
следует выжигать каленым железом. Вот тебе четыре главных разновидности.
От них, бывает, рождаются мелкие разновидности, но во главе угла все-таки
остаются эти четыре.
- К чему это ты?
- Не знаю, - сказал Старик. - Интуиция, знаешь ли. Все же многое я
повидал, многое пережил, и вряд ли я самый глупый из населяющих этот мир,
хотя и уйду в иной, возможно, не оставив следа... Задумался я, Гилл.
Философствую вслух. Ты случайно прикоснулся к чему-то, что не следует
рассматривать как одну из обычных политических игр, происков Спарты против
вас или Микен против Фив. Здесь другое. И я на твоем месте обязательно
разжал бы ему ладонь и вытащил этот клочок бумаги. - Он резко обернулся и
указал на крепко сжатый кулак мертвого Гераклида. Потом захихикал. - В
каждом из нас живет эта любовь к театральным эффектам, все мы фокусники
немножко. Я заметил этот клочок давно. А должен был заметить ты. Видимо,
это ты не искал? Ты сам? А то - отдай кинжал мне...
Но Гилл сам наклонился к мертвецу, доставая кинжал. Решиться оказалось
очень легко - стоило только напомнить себе, что иначе закостеневшие пальцы
просто не разжать, и это не надругательство над мертвым, а наоборот,
действия, служащие отысканию убийц.
- Конечно, пока неизвестно, выхватил ли Гераклид эту бумагу у
нападавших, или ее пытались отбирать у него, - раздумчиво сказал Гилл. -
Всего лишь клочок. Вернее, уголок листа. "Я, Архилох...", "...месяца...",
"...потому что мы твердо..." Дальше уже просто обрывки слов. Какой-то
Архилох...
- Какой-то? Архилох - довольно распространенное имя, но в сочетании с
Гераклом... - Старик придвинулся ближе и перешел на шепот: - Ходят слухи
среди тех, кто изучает литературу, что жил-де во времена оны некий
Архилох, друг и неизменный спутник Геракла, составивший полное описание
его жизни, странствий и подвигов.
- И?
- И - ничего, - сказал Старик. - Жизнеописания этого так и не удалось
обнаружить. Более того, в существовании самого Архилоха многие серьезные
ученые сомневаются. Жизнь Геракла окружена непроницаемым панцирем легенд,
и постоянно возникают новые, появляются мнимые друзья и сподвижники, а то
и дети. Поддельных мемуаров "друзей" и "сподвижников" тоже хватает.
Кстати, по слухам, каждую главу своего труда Архилох начинал так: "Я,
Архилох, говорю..." Рассказывают так, понимаешь ли...
- Тебе плохо? - протянул руку Гилл.
Лицо Старика стало восковым, едва ли не прозрачным.
- Нет, - сказал Старик. - Я всего лишь слышу грохот ворот Тартара. Что
ж, ничего мне от жизни больше не взять, и ей от меня нечего уже получить.
Когда меня убьют, Гилл...
- Что за чушь?
- Подожди. Перед тобой тайна, которая убивает. Этих двоих она уже, как
видишь, убила. Вряд ли они последние. И тайна эта берет начало во временах
моей молодости, но я уже слишком стар, чтобы участвовать в игре. Кончать
придется тебе. Так что, когда меня убьют, Гилл... Одним словом, постарайся
уцелеть и докопаться до истины. Если, конечно, получится.
- Это моя работа.
- Работа часто вступает в противоречие с очень многим, - сказал Старик.
- Будем надеяться, что тебе не выпадет случая в этом убедиться. Впрочем,
всегда трудно сказать, что считать невезением, а что удачей. Все зависит и
от окружающих, и от самого человека.
- Становишься философом на старости лет? Они обожают напускать туман...
- Ничего подобного. Всего лишь предчувствую что-то, что надвигается
независимо от нашего желания. Смерть вот свою вижу. Жаль, не вижу своих
убийц.
И в глазах его не было ни удивления, ни страха, одно только спокойное
примирение с неизбежностью.
- Да за что тебя должны убить?
- За то, что я, размышляя над случившимся, могу гораздо раньше тебя
докопаться до сути.
- Но я могу...
- Не надо, - сказал Старик. - Ты сам знаешь, что в некоторых случаях не
поможет никакая охрана. Подумай вот о чем. Неужели Гераклид и кентавр
вошли в Афины только затем, чтобы пересечь город из конца в конец и
погибнуть? Нигде не задерживаясь, по прямой, как полет стрелы, дороге
направились к месту своей гибели? И не проще ли было убийцам подстеречь их
за городом, в лесу, на безлюдной дороге?
- Думаешь, что-то было в Афинах?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг