кусочек ленты отыскался у кровати. Поручик осторожно ткнул его концом сабли,
наколол на нее, и это словно бы вызвало в куске последнюю вспышку жизни - он
вяло дернулся и обвис. Так, на сабле поручик и вынес его на крыльцо, где
светлее.
Осторожно стали разглядывать, морщась от непонятного запаха, - не то
чтобы омерзительного, но чужого, ни на что не похожего. Лента толщиной с
лезвие сабли, и на одной стороне множество мелких острых крючков, похожих на
щучьи зубы, словно бы пустых внутри.
- Значит, как зацепит - и конец, - сказал поручик. - Этих щупалец у него
ведь не одно. Два самое малое - и к тебе лезло в комнату, и ко мне. И -
зубы. Должно быть, у него зубы - ту клячу в клочки, у пса хвост отгрыз...
Мартьян где?
- Нету Мартьяна, упокой господи его душеньку. Один безмен остался. -
Урядник перекрестился, за ним и Сабуров. - Смотрите, вашбродь...
Граненый шар безмена оказался перепачканным чем-то темным и липким,
пахнущим в точности, как кусок
щупальца.
- Отчаянный был мужик, - сказал Платон. - Это ж он с безменом на
чудо-юдо...
- Чудо-юдо?
- Так не черт же, - Платон смотрел грустно и строго. - Что ж это за черт,
если его можно безменом хлопнуть и кусок от хвоста отрубить? Да и черт вроде
бы серой пахнет, а этот не поймешь чем, но не серой, право слово, не пеклом.
И пули он боится. И железа острого опасается. Нет, барин, зверюга это, хоть
и непонятная. Вот оно, стало быть, как...
Поручик отыскал штоф, и они хватили по доброй чарке за упокой
христианских душ. Похрустели капустой, помотали головами, набираясь
смелости.
- Три православных душеньки загубил, сучий потрох, - сказал Платон. -
Вольно ж ему бегать...
- Воинскую команду бы... - сказал поручик Сабуров. Но тут же подумал:
какая в © воинская команда? Инвалиды при воинском начальнике, стража при
тюрьме да пара писаришек. Может, интенданты еще отыщутся - вот и все.
Небогато. Да сначала еще нужно тащиться за сотни верст и доказывать где
следует, что они с урядником не страдают помрачением рассудка от водки, что
по здешним лесам в самом деле шастает что-то опасное! Придется сначала
уломать какое-нибудь провинциальное начальствующее лицо, чтобы хоть прибыло
сюда и обозрело, а что такому лицу предъявить в качестве вещественного
доказательства - кусочек щупальца, безмен в вонючей жиже?
Жандармы, что на вокзале? Слабо в них, как в слушателей и союзников,
верилось, точнее, не верилось совсем. Вот и получается, что помощи от
начальства ждать нечего. Должно быть, чудище объявилось недавно, рано или
поздно оно наворочает дел, и паника поднимется такая, что дойдет до
губернии, и зашевелится она в конце концов, и поверят шитые золотом
вицмундиры, а тогда и возможности изыщут, и вытребуют войска, и леса обложат
боевой кавалерией, эскадронами и сотнями, а то и картечницы Барановского
подтянут - как всегда, после драки замашет кулаками Россия-матушка... Но
допрежь того немало воды утечет, немало кровушки, и кровушка будет русская,
родная. А присягу они с урядником принимали как раз для того, чтобы защитить
отечество от любого врага.
- Так что же? - сказал Платон. - За болгарских христиан сколь крови
выцедили, а тут свои...
Светало. И подступала минута, когда русское молодечество должно рвануться
наружу - шапкой в пыль, под ноги, соколом в чистое поле, саблей из ножен.
Иначе - не носить больше саблю, воином не называться, самому себе не
простить. Раз выпало - грудь в грудь, до виктории или геройской смертушки...
- Урядник, смир-на! - сказал Сабуров.
Урядник опустил руки по швам. Оба они были в нижнем белье и сапогах, но
это не имело значения. Как-то в восемьсот двенадцатом казаки голышом
опрокинули французов, так что не в штанах дело.
- Слушай приказ, - сказал поручик Сабуров. - Объявившуюся в здешних
местах неизвестную тварь, как безусловно для людей опасную, отыскать и
уничтожить. Выступаем немедля.
- Слушаюсь, ваше благородие! - рявкнул урядник. И у обоих стало на душе
чуточку покойнее. Теперь
был приказ, были командир и подчиненный, теперь -
воинская команда.
- Соображения есть? - спросил Сабуров.
- Как не быть? Большое оно, чудище-то... Вон как столы-лавки
перебулгачило. Гренадерскую бомбу бы нам...
- Где ж ее взять...
- Местности мы не знаем, вот что плохо. Проводника бы нам, какого ни на
есть...
- И подзорную трубу, - сказал Сабуров. - Помнишь, Мартьян говорил про
блажного барина, что на звезды смотрит?
- Помню. Думаете?
- Да уж смотрит этот барин в небеса не так просто. Только где ж его
сыскать? Черт, ничего не знаем - и где какие деревни, и где что... Ну ладно.
Давай собираться.
Сборы заняли около часа, а потом они выехали шагом на неоседланных
Мартьяновых лошадях, приладив самодельные уздечки - невеликая воинская
команда. По опыту своему поручик Сабуров знал, как мало значат их ружье и
два револьвера, но что поделаешь...
Наклонившись с конской спины, Платон разбирал следы, и вскоре последовало
первое донесение:
- Ну что - какие-никакие, а есть лапы. И лап этих до этакой матери,
прости господи, - чисто сороконожка. И ясно ведь, что тяжелое, вон ворота не
выдержали, как через них лезло, а бежит легко. Это как понять?
А вскоре они наткнулись на место, где валялись повсюду клочья собачьей
шерсти, обрывки одежды - и кровь, кровища там и сям... Перекрестившись, еще
раз помянув несчастливых рабов божьих, Мартьяна и двух других, по именам
неизвестных, и тронулись дальше, превозмогая тягу к рвоте.
Нервы стали, как струны, упади с дерева лист, коснись - зазвенят
тревожным и печальным гитарным перебором...
- Неужто не заляжет, нажравшись? - сквозь зубы спросил Платон и вдруг
натянул повод. - А вон там? Ей-богу, вижу! Вижу!
Но Сабуров и сам уже видел сквозь деревья: что-то зеленое, не веселого
травяного цвета, а угрюмого болотного, шевельнулось там, впереди, на лугу. У
неширокого ручья паслась пятнистая коровенка, а неподалеку...
А неподалеку замер круглый блин аршинов трех в поперечнике и высотой с
человека - ну, под мужское достояние, не выше. По краю, по всей окружности
блина чернели непонятные комки, штук с дюжину, меж ними синие, побольше,
числом с полдюжину, а в середине опухолью зеленело вздутие с четырьмя
горизонтальными черными щелями, и над ними, на макушке бугорка, - будто
гроздь из четырех бильярдных шаров, только шары были алые, в черных точках.
Сабурова вновь замутило, так неправилен, неуместен на зеленом лугу под
утренним солнышком, чужд всей окружающей природе был этот живой страх,
словно и впрямь приперся из пекла.
Блин колыхнулся, множество ножек, сокращаясь, вытягиваясь, понесли его
вперед со скоростью идущего шагом человека, и коровенка, только сейчас
заметив это непонятное создание, глупо взмыкнула, вытаращилась, задрала
вдруг хвост, собираясь бежать.
Не успела. Взвихрились черные шишки, оказавшись щупальцами аршин в пять
каждое, жгуты превратились в широкие ленты, и весь пучок оплел корову, сшиб
с ног, повалил, синие шишки тоже взвились щупальцами, только эти были
покороче и потолще, кончались словно бы змеиными головами, только безглазыми
и с длинными пастями, и зубов там - не перечесть. Зубы и щупальца рвали
коровенку, пихали кусками в черные щели... Рев бедолажной животины вмиг
затих.
Сабуров не выдержал, перегнулся с прядавшего ушами коня - все сегодня
съеденное и выпитое рванулось наружу. Рядом то же самое происходило с
Платоном.
- Ну, видел? - прохрипел Сабуров. - Куда там в шашки - опутает,
вопьется...
Платон соскочил с коня - как ни разозлен был, а сообразил, что
непривычный крестьянский конь выстрелов над ухом испугается. Пробежал
десяток шагов до последних деревьев, обернулся:
- Коней держите, вашбродь! Мне с ружьем сподручнее!
До чуда-юда в самом деле было шагов двести, от револьверов на такой
дистанции толку никакого. Урядник приложился. Целился недолго.
Чудо-юдо от выстрела содрогнулось, зашипело - пуля явно угодила в цель.
Алые, в черную крапинку, шары заколыхались, стали подниматься вверх - будто
со страшной скоростью вырастали красные цветы на зеленых стеблях. Вот стебли
уже вытянулись на аршин. Шары качались, то ли принюхивались, то ли
приглядывались, мотались в разные стороны, и вдруг все потянулись,
наклонились в одном направлении - в их сторону, господи боже!
- Урядник, назад! - крикнул Сабуров. Но урядник клацнул затвором, заложил
новый патрон и выстрелил. Должно быть, он целился в те шары, но промахнулся.
Черные и синие щупальца одно за другим отрывались от раскромсанной коровьей
туши, чудище шипело, притоптывая ногами, словно злилось на свою
неповоротливость. Тогда только урядник с разбегу запрыгнул на коня,
перехватил поводья у Сабурова, и они поскакали прочь, пронеслись с
полверсты, оглянулись - никто не преследовал. Натянули поводья, и кони
неохотно остановились.
- Ну, видел? - спросил Сабуров. - Нет, саблями никак невозможно. Вплотную
не подступишься. Хреновые из нас Добрыни Никитичи, Платоша...
- Так что ж делать, подскажите, вашбродь! По
шарам бить разве что...
- Одно и остается, - сказал Сабуров. - А ты заметил, ведет оно себя так,
будто в него сроду не стреляли, не сразу и сообразило, что оглядеться
следует. Непуганое...
- Господи ты боже мой! - взвыл урядник. Его конь всхрапнул и дернулся. -
Ну откуда оно на нашу голову взялось, и почему непуганое? Не должно его
быть, в мать, в Христа, в трех святителей вперехлест через тын!
Не должно!
- Да, ори не ори, а оно есть, - сказал Сабуров. -
И положение наше хуже губернаторского во всех рассмотрениях. Пешком
подходить - не успеем ему гляделки расхлестать. Верхом - лошади подведут, не
строевые. Чересчур часто по нему палить, смотришь, и поумнеет, раскинет, что
к чему. Засада нужна. А как устроить?
В их тревожные мысли ворвался стук копыт, и незадачливые ратоборцы
повернули головы. Трое, нахлестывая лошадей, скакали напролом, спрямляя
торную извилистую дорогу, - снова голубые вездесущие мундиры, стрюки. Но все
же это была вооруженная сила, власть. Сообразив это, поручик дал шенкеля
своему коньку, вымахнул наперерез, закричал.
Кони под теми взрыли копытами землю, взнесенные резко натянутыми
поводьями на дыбы, заплясали. Ружейный ствол дернулся было в сторону
поручика, но опустился к руке. Поручик узнал знакомую Щучью Рожу, и сердце
упало, на душе стало серо и мерзко.
- Па-азвольте заметить, что вы, будучи вне строя, тем не менее имеете на
себе пояс с револьвером в кобуре, - сказал Крестовский, словно бы ничуть не
удивившись неожиданной встрече. - И второй револьвер, заткнутый за пояс,
противоречит всякому уставу. Где
ваша фуражка, наконец?
Поручик невольно схватился за голову - не было фуражки на ней, буйной и
раскудрявой; бог знает, где фуражку оставил, когда уронил. Но не время
пикироваться. Он заспешил, захлебываясь словами, успевший подъехать урядник
вставлял свое, оба старались говорить убедительно и веско, но чувствовали -
выходит сумбурно и несерьезно.
- Так, - сказал ротмистр Крестовский. - Как же, слышал, слышал,
чрезвычайно завлекательные побрехушки... Оставьте, поручик. Все это -
очередные происки нигилистов, скажу я вам по секрету. Никаких сомнений. Вы с
этим еще не сталкивались, а мы научены, - все эти поджоги, слухи, подложные
его Императорского Величества манифесты, золотыми буквами писанные, теперь
вот чудо-юдо выдумали. А цель? Вы, молодой человек, не задумывались, какую
цель эти поползновения преследуют? Посеять панику и взбунтовать
народонаселение против властей. Позвольте мне, как человеку, приобщенному и
опытному, развеять ваши заблуждения. Цель одна у них - мутить народ да
изготовлять бомбы. Знаем-с! Все знаем!
Он выдернул из-за голенища сапога свернутую карту и с торжеством потряс
ею перед носом поручика. Сунул обратно - небрежно, не глядя, поторопился
разжать пальцы, - и карта, скользнув по голенищу, упала на землю. Нижние
чины не заметили, а поручик заметил, но не сказал, он подумал, что им с
Платоном иметь карту местности совершенно необходимо, а стрюк справится и
так, коли ему по службе положено иметь верхнее чутье, как у легавой...
Сочтя, очевидно, тему беседы исчерпанной, ротмистр обернулся к своим:
- Рысью марш!
И они тронулись, не обращая внимания на крики поручика с Платоном, забыв
недавнюю стычку и неприязнь к Щучьей Роже, поручик орал благим матом, ничуть
не боясь, что его примут за умалишенного, и Платон ему вторил: иначе нельзя
было, на их глазах живые люди, крещеные души, какие-никакие, а человеки
мчались, не сворачивая, прямехонько к нелюдской опасности. В их воплях уже
не было ничего осмысленного - словно животные кричали нутром, предупреждая
соплеменников.
Но бесполезно. Три всадника скакали, не задерживаясь, вот уже за
деревьями исчезли голубые мундиры, вот уже стук копыт стал глохнуть... и тут
окрестности огласились пронзительным воплем, бахнул выстрел, страшно заржала
лошадь, донесся уже непонятно кем исторгнутый крик боли и страха. И
наступила тишина.
Они переглянулись и поняли друг друга - никакая сила сейчас не заставила
бы их направить коней к тому леску. Платон пошевелил губами:
- Упокой, господи...
Поручик развернул мятую двухверстку - неплохие карты имелись в отдельном
корпусе, следовало признать. Даже ручей, что неподалеку отсюда, был указан.
Три деревни, большая дорога. И верстах в десяти отдельно стоящий дом у самых
болот - на него указывала синяя стрела, и синяя же линия дом обводила.
- Вот туда мы и отправимся, - сказал поручик. Платон спросил одними
глазами: "Зачем?". А поручик и сам не знал в точности. Нужно же что-то
делать, а не торчать на месте, нужно выдумать что-то новое. Похоже, в том
именно доме и живет барин, обозревающий небеса в подзорную трубу, что
подразумевает наличие известной учености. А разве в безнадежном положении
помешает им, запасным строевикам, исчерпавшим всю военную смекалку,
образованный человек? Вдруг и нет. К тому же была еще одна мыслишка, не до
конца продуманная, но любопытная...
Дом оказался каменный, но обветшавший изрядно, облупленный, весь какой-то
пришибленный, как мелкий чиновничек, которому не на что опохмелиться, хотя
похмелье выдалось особо гнетущее. Три яблони - остатки сада. Построек нет и
в помине, только заросшие травой основания срубов. Одна конюшня сохранилась.
Они шагом проехали к крыльцу, где бревно заменяло недостающую колонну,
остановились. Прислушались. Дом казался пустым. Зеленели сочные лопухи,
поблизости звенели осы.
- Тс! - урядник поднял ладонь.
Поручик почувствовал - что-то изменилось. Тишина с лопухами, солнцем и
осами словно бы стала напряженной. Словно бы кто-то наблюдал за ними из-за
пыльных стекол, и не с добрыми чувствами. Слишком часто на них смотрели
поверх ствола, чтобы они сейчас ошиблись.
- Ну, пошли, что ли? - сказал поручик и мимоходом коснулся рукоятки
кольта за поясом.
Платон принялся спутывать лошадей, и тут зазвучали шаги. Молодой человек
в сером сюртуке вышел на крыльцо, спустился на две ступеньки, так что их с
поручиком разделяли еще четыре, и спросил довольно сухо:
- Чем обязан, господа?
Недружелюбен он, а в захолустье всегда наоборот, рады новым людям. Ну,
мизантроп, быть может. Дело хозяйское.
Поручик поднял было руку к козырьку, но спохватился, что козырек
отсутствует вместе с фуражкой, дернул ладонью, и жест выглядел весьма
неуклюже:
- Белавинского гусарского полка поручик Сабуров. Урядник Нежданов
сопутствует. С кем имею честь, с хозяином сего имения, надо полагать?
- Господи, какое там имение... - одними уголками рта усмехнулся молодой
человек. - Вынужден вас разочаровать, если вам необходим был хозяин, - перед
вами его гость.
А ведь он не отрекомендовался, подумал поручик. Они стояли истуканами,
разглядывая друг друга, и наконец неприветливый гость, обладавший тем не
менее уверенными манерами хозяина, нарушил неловкое и напряженное молчание:
- Господа, вам не кажется, что вы выглядите несколько странно? Простите
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг