Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
голове,  но врать согласно пословице не мешал.  Сабуров тоже слушал вполуха,
бездумно улыбаясь неизвестно чему.  Лежал  себе  на  армяке  поверх пахучего
сена,  рядом аккуратно сложен орденами вверх полотняник, повозку потряхивало
на  кочковатой  российской  дороге,  вокруг  тянулись  леса,  перемежавшиеся
пустошами,  а кое-где и болотинами.  Болота здесь были знаменитые -  правда,
единственно своими  размерами и  проистекающей отсюда полной бесполезностью.
Оттого  и  помещиков,   настоящих,  многоземельных,  как  мимоходом  обронил
Мартьян,  здесь сроду не  водилось.  Мелких было несколько,  что правда,  то
правда.
   - Так что и не жгли, поди? - съехидничал Платон.
   - Да кого тут жечь и за что...  Жгут в первую голову из-за земли, а народ
у нас не пашенный.  У нас -  ремесла,  торговлишка, так оно сейчас, так и до
манифеста было.  А  господа...  Ну вот один есть поблизости.  В трубу небеса
обозревает,  скоро дырку проглядит,  право слово,  уж простите дурака,  ваше
благородие. И ездят к нему такие же блажные...
   - А такого случайно не было?  -  в шутку спросил Сабуров,  испытывая свою
прекрасную  память.  -  Роста  высокого,  сухощав,  бледен,  глаза  голубые,
белокур, в движениях быстр, бороду бреет, может носить усы на военный манер,
не исключено появление в облике офицера и чиновника...
   - Что-то  вы,  барин?  Про себя говорите,  ведь все приметы ваши,  окромя
бледности?  - Мартьян вылупил глаза, будто и впрямь дурак дураком, но в лице
его что-то дрогнуло,  в глазах что-то блеснуло.  И правда, не за то Сабурову
платят,  чтобы  помогал господам в  голубом,  которых зацепил стихом поручик
Тенгинского полка Лермонтов.  Да  и  офицерской чести противно соучаствовать
тем стрюкам...
   Они  ехали  остаток  дня,  ехали.  Болтали,  молчали,  опрокинули еще  по
стаканчику,  и путь помаленьку стал скучен -  оттого, что впереди оставалось
больше,  чем позади. Вечерело, длинные тени деревьев ложились поперек дороги
там,  где  она  проходила лесом;  а  болотины покрывались редким пока что по
светлому времени жиденьким туманом. Солнце укатилось за горизонт.
   - Влажной барин говорил как-то,  что  земля круглая,  -  сказал Мартьян с
плохо  скрытым  превосходством тороватого  и  удачливого  над  бесталанным и
блажным.  -  А я вот езжу -  сто верст туда, сто верст назад. И везде земля,
как тарелка. Ну, не без горок кой-где, но чтобы круглая...
   - Оно так... - лениво поддакнул Платон. - Но вот если возьмем...
   Его прервал крик, долгий вопль на одной ноте, донесшийся издалека. Затих,
потом вновь зазвучал и приблизился.  Человеческий крик. Но звучал он не так,
как если бы человек нос к носу столкнулся с чем-то страшным, - словно кто-то
давно уже вопит после какой-то ужасной -  встречи,  давненько орет, подустал
даже...
   Поручик  Сабуров  извлек  из   кофр-фора   кобуру,   из   кобуры  вытянул
"смит-вессон" и взвел тугой курок.  В кофр-форе лежал еще великолепный кольт
с серебряными насечками, взятый у чернобородого юзбаши трофей, но пусть себе
лежит. Оружия и так достаточно для захолустных разбойников.
   Дорога заворачивала,  по  ней  завернула и  тройка,  и  они увидели,  что
навстречу движется человек -  то бежит, то бредет, то снова побежит, и машет
руками неизвестно кому, и мотает его как назюзюкавшегося...
   - Тю!  -  сплюнул Мартьян.  -  Рафка Арбитман,  и  таратайки его  при нем
нету...
   - Это кто?
   - Да!..  Разной  ветошью торгует-продает.  -  Мартьян вроде  и  поскучнел
чуточку. - Шляется тут туда-сюда. Вот ты господи, у него ж и...
   Он осекся.
   - Что,  хошь сказать,  у него и брать-то нечего?  - подхватил смекалистый
Платон. - Думаешь, придорожные подраздели? Знаешь поди, кого?
   - Да ничего я не знаю, отзынь! Прр! - Мартьян натянул вожжи. - Эй, Рафка,
чего у тебя там?
   Старик подошел,  ухватился за борт повозки,  поручик Сабуров, оказавшийся
ближе,  наклонился к нему и едва не отпрянул - таким из этих библейских глаз
несло ужасом, смертным отрешением тела и духа от всего сущего.
   - Слушайте,  -  сказал старик.  -  Едьте отсюда скоро,  иначе среди здесь
будет дьявол,  как лев рыкающий, он придет, и смерть нам всем. Все кричат на
старого еврея,  что он продал Христа, и я вот думаю: может, какой один еврей
когда и  продал немножко Христа -  иначе почему и  откуда на старого Рафаэла
выскочило такое...  Молодые люди, вы только не смейтесь и не держите меня за
безумного - бежать нужно, иначе мы умрем этим ужасом!
   Они переглянулись и покивали друг другу с видом людей, которым все ясно и
слов не требуется.
   - Садись вот,  бог с тобой,  - сказал Мартьян и положил безмен на колени,
освобождая место на облучке.
   Старик подчинился,  вожжи хлопнули по  гладким спинам,  и  лошади рванули
вперед:  но  торговец,  едва  убедившись,  что  назад они  не  поворачивают,
скатился с облучка и с диким воплем кинулся прочь, махая руками. Они кричали
ему вслед, но старик не остановился.
   - Да,  ладно,  -  махнул рукой Мартьян.  -  Не хочет с нами,  пусть пешим
тащится.  Медведей с  волками тут  от  Мамая не  бывало,  никто его ночью не
съест. А в болото ухнет - на нас вины нет. Честью приглашали. Но-о!
   Двенадцать копыт вновь грянули по пыльной дороге. Поручик Сабуров положил
"смит-вессон" рядом,  стволом от  себя,  а  Платон ради  скоротания дорожной
скуки негромко затянул песню.
   Вдруг лошади,  заржав, шарахнулись в сторону, повозку швырнуло к обочине.
Сабуров треснулся затылком о доску,  и в глазах действительно притуманилось.
Мартьян удерживал коней,  кони приплясывали и храпели, а Платон Нежданов уже
стоял на дороге, взяв ружье на руку, пригнувшись, зыркал туда-сюда.
   Сабуров  выскочил,  держа  револьвер стволом  вниз.  Хлипконькая двуколка
торговца лежала в  обломках,  только одна уцелевшая оглобля торчала из  кучи
расщепленных досок  и  мочальных  вязок.  Возле  валялась  ветошь  и  разная
домашняя рухлядь.  А лошади не было:  так,  ошметки - тут клок, там кус, там
набрызгано кровью,  и  таращит  уцелевший глаз  длинная  подряпанная голова.
Сгущались сумерки, с болот наплывал холод.
   - Ваше благородие!  -  выдохнул урядник.  -  Это что ж?  И медведь так не
разделает...
   - Да нет у нас медведей! - закричал Мартьян с облучка.
   - Я  и  говорю.  Но  кто-то  же  разделал?  Он  глянул  на  Сабурова,  по
долголетней привычке воинского человека ожидая команды от старшего,  коли уж
старший находился тут,  но  что поручик мог приказать?  Он  стоял с  тяжелым
револьвером заграничной работы в руке,  и ему казалось,  что из леса пялятся
сотни глаз,  что там щерятся сотни пастей и в каждой видимо-невидимо клыков,
а  сам он,  поручик,  маленький и  голый,  как при явлении на  божий свет из
материнского чрева.  Древний,  изначальный страх  человека перед  темнотой и
неизвестным  зверем  всплывал  из  глубины,   туманил  мозг.  Перед  глазами
секундным промельком вдруг возникло то ли воспоминание, то ли морок - что-то
огромное, в твердой чешуе, шипящее, скалящееся...
   Все же он был боевым офицером и, прежде чем отступить, скомандовал:
   - Урядник, в повозку! - Запрыгнул сам и крикнул: - Гони!
   Лошади дернули,  погонять не пришлось,  Мартьян стоял на облучке, свистел
душераздирающе, ухал, орал:
   - Залетные, не выдайте! Господа военные, пальните!
   Громыхнуло черкесское ружье, поручик Сабуров поднял револьвер и выстрелил
дважды.  Лошади летели во весь опор,  далеко разносились свист и улюлюканье,
страх  холодил  спину.  Бог  знает  сколько продолжалась бешеная скачка,  но
наконец тройка влетела в  распахнутые настежь ворота постоялого двора,  и на
толстых цепях заметались, зайдясь в лае, два здоровущих меделянских кобеля.
   Хозяин  был,  как  все  хозяева придорожных заезжих мест,  где  хиляки не
сгодятся, - кряжистый, с дикой бородой, жилетка не сходилась на тугом брюхе,
украшенном серебряной часовой цепкой;  на  лице извечная готовность услужить
чем возможно и невозможно.  Мартьяна он встретил как давнего знакомого,  но,
услышав про лошадиные клочки, покачал головой:
   - Поблазнилось, не иначе. Медведи-волки еще при Катерине перевелись.
   Хозяин стоял у широкого крыльца рубленного на века в два этажа постоялого
двора,  держал в  руке старинный кованый фонарь,  которым при нужде нетрудно
ушибить насмерть среднего медведя,  и  был похож на древнюю степную каменную
статую, и все вокруг этого былинного кожемяки - дом, конюшни, тын с широкими
воротами,  колодец,  коновязь,  сараи  -  казалось  основательным,  вековым,
успокаивало и ободряло.  Недавние страхи показались глупыми,  дикая скачка с
пальбой  и  криками  смешной  даже,  стыдной для  балканских орлов.  И  орлы
потупились.
   - Ну а все-таки? - не глядя на хозяина, спросил Сабуров.
   - Да леший,  дело ясное,  -  сказал хозяин веско. - У нас их не так чтобы
много против Волыни или  Мурома -  вот там кишмя,  но  и  наши места,  чать,
христианские, лешего имеем.
   - А ты его видел? - не утерпел Платон.
   - А ты императора германского видел?
   - Не доводилось.
   - Так что же,  раз ты его не видел,  его и нет?  Люди видели.  Есть у нас
леший, обитает вроде бы за Купавинским бочагом. Видать, он и созоровал.
   Мартьян,   похоже,   против  такого  объяснения  не  возражал.  Сдавалось
поручику,  что  и  Платон тоже.  Сам  Сабуров в  лешего верил плохо,  точнее
говоря,  не верил вообще,  но,  как знать, вдруг сохранился от старых времен
один-единственный и обитает в этих местах?  Люди про них рассказывают вторую
тысячу лет,  отчего слухи эти держатся столь долго и упорно,  не бывает ведь
дыма без огня?
   В  таких мыслях было виновато не  иначе это  подворье -  бревна рублены и
уложены, как при Владимире Святом, живой огонь мерцает в кованом фонаре, как
при Иване Калите,  ворота скрипят,  как при Годунове они скрипели, словно не
существует за  полсотни верст отсюда ни  паровоз,  ни  телеграфа,  словно не
полсотни  верст  отсчитали  меж  вокзалом  и  постоялым двором,  а  полсотни
десятилетий...
   Поручик Сабуров мотнул головой, стряхивая с себя оцепенение, звякнули его
ордена.
   - Прошлой  ночью,  баяли,  огненный змей  летал  в  Купавинский бочаг,  -
добавил хозяин. - Непременно к лешему в гости.
   Сообщение это повисло в воздухе,  не вызвав возражений,  что-то не тянуло
спорить  о  лесной  нечисти,  а  хотелось поесть  и  завалиться на  боковую.
Вечеряли наскоро,  в молчании,  сидя на брусчатых [Изготовленные из цельного
бруса.]  лавках у  толстенного стола.  Подавала,  тоже молча,  корявая баба,
ввергнувшая урядника в  разочарование,  -  он  явно надеялся,  что хозяйская
супружница окажется непригляднее.
   Разошлись.  Поручику Сабурову досталась "господская" во  втором этаже,  с
тяжеленной кроватью и столом,  без всякого запора изнутри.  "У нас не шалят,
нам это не надобно",  -  буркнул хозяин,  зажигая на столе высокую свечу,  -
Сабуров ее выговорил за отдельную плату.
   Кто  его  знал,  не  шалят или вовсе наоборот.  Темные слухи о  постоялых
дворах кружили по святой Руси с самого их устройства - про матицу, что ночью
спускается на  постель и  душит;  про тайные дощечки,  что вынимаются,  дабы
просунуть руку с  ножом и  пырнуть;  про  раздвижные половицы,  переворотные
кровати,  низвергающие спящего в  яму с душегубами;  про всевозможные хитрые
лазы,  кучи трупов в  подвалах,  а  то и  пироги с  человечиной,  подаваемые
следующим гостям. В большинстве своем это, понятно, были враки.
   И  все же  Сабуров положил на стол "смит-вессон" со взведенным курком,  а
потом,  бог весть почему, вытащил из ножен саблю, не авно отточенную заново,
но  зазубрины остались,  не  свести  даже  со  златоустовского клинка  следы
встречи с кривым ятаганом или удара о немаканую голову.
   Он  поставил саблю у  стола,  чуть передвинул на  другое место револьвер.
Непонятно самому,  чего боялся,  - сторожкий звериный сон, память от Балкан,
позволил бы пробудиться при любом подозрительном шорохе,  а местные душегубы
наверняка неуклюжее янычар-пластунов.  А зверя почуют собаки -  во дворе как
раз погромыхивали цепи,  что-то  грубо-ласково приговаривал хозяин,  спуская
меделянцев. И все равно, все равно - страх, непохожий на все прежние страхи,
раздражавший и мучивший как раз потому, что не понять, чего боишься...
   Он  проснулся толчком,  секунды привыкал к  реальности,  отсеивая явь  от
кошмара,  свеча  сгорела  едва  наполовину,  вот-вот  должен  был  наступить
рассвет,  потом  понял,  что  пробудился окончательно.  Протянул руку,  сжал
рукоятку револьвера и  ощутил скорее удивление -  настолько несшиеся снаружи
звуки напоминали давнее дело,  ночной налет янычар Рюштю-бея  на  балканскую
деревушку.  В конюшне бились и кричали лошади -  не ржали, а именно кричали;
на пределе ярости и страха надрывались псы.
   Потом понял -  не то,  другое. Дикие вопли принадлежали не янычарам, а до
смерти перепуганным людям, - и в доме, и во дворе не то свист, не то вой, не
то  клекот.  Что-то шипело,  взвывало,  взмяукивало то ли по-кошачьи,  то ли
филином...  да слов не было для таких звуков, и зверя не было, способного их
издавать. Но ведь кто-то же там ревел и взмыкивал!
   Поручик Сабуров,  не тратя времени на одевание,  в  одном белье вскочил с
постели. Голова стала ясна, тело все знало наперед - он натянул лишь сапоги,
сбил кулаком свечу и прижался к стене. От сабли в тесной комнате толку мало,
а потому ее Сабуров взял в левую руку,  изготовившись колоть, а правой навел
на дверь револьвер. Ждал с колотящимся сердцем дальнейшего развития событий,
а глаза помаленьку привыкали к серому предрассветному полумраку.
   Лошади кричали почти осмысленно.  Псы  замолкли,  но  какое-то  шевеление
продолжалось во дворе,  и вопли утихали,  но что-то тяжелое и огромное шумно
ворочалось внизу,  в  горнице,  грохотало лавками,  которые  и  вчетвером не
сдвинуть.
   Поручик  Сабуров  передвинулся влево  и  сапогом  выбил  наружу  раму  со
стеклами,  обеспечив себе отступление.  Адски тянуло выпрыгнуть во двор,  но
безумием было бы  бросаться в  лапы неизвестному противнику,  не  увидев его
прежде.
   Дверь отошла чуть-чуть,  и в щель просунулось на высоте аршин полутора от
пола  что-то  темное,  извивающееся -  будто змея,  укрыв голову за  дверью,
вертела  в  "господской" хвостом.  Потом  змея  эта,  все  удлиняясь,  стала
уплощаться, и вот уже широкая лента зашарила по стене, по полу, подбираясь к
постели,  к  столу.  Сабуров понял,  что ищут его,  и  рубаха на  спине враз
взмокла.    Медленно-медленно,    осторожно-осторожненько,    боясь   чем-то
потревожить и  вспугнуть эту  ленту,  похожую  на  язык,  поручик  переложил
револьвер в левую руку, а саблю в правую. Примерился и сделал выпад, коротко
взмахнул клинком, будто срубал ею пари огоньки свечей.
   Темный лоскут отлетел в сторону,  лента молниеносно исчезла за дверью,  и
поручик   успел    выстрелить   вслед.    Внизу    словно   бы    отозвалось
визгом-воем-клекотом,  тяжелым шевелением,  и тут же совсем рядом громыхнуло
ружье. Жив урядник, воюет, сообразил Сабуров, отскочил к окну и выпустил три
пули в  неясное шевеление во  дворе -  он не смог бы определить,  что видит,
одно знал: ни человеком, ни зверем это быть не может.
   Кусочек  двора  озарили  прерывистые вспышки  пламени,  будто  заполыхало
что-то в  одной из комнат нижнего этажа.  Огонь разгорался.  Зажаримся тут к
чертовой матери, подумал Сабуров, нужно на что-то решаться, вот ведь как...
   Внизу все  стихло,  только во  дворе что-то  ворочалось,  гарь защекотала
ноздри.
   - Поручик! - раздался крик Платона. - Тикать надо, погорим!..
   - Я в окно! - заорал Сабуров.
   - Добро, я в дверь!
   И  в  этот миг с грохотом рухнули ворота.  Сабуров прыгнул вниз,  присел,
выпрямился,  осмотрелся,  но ничего уже не увидел, - что-то темное, большое,
низкое скрывалось за высоким забором и что-то -  вроде бы смутно угадываемое
человеческое тело -  волочилось следом,  как пленник на  аркане за  скачущим
турком.  Сабуров выстрелил вслед,  вряд ли  попал.  Во  дворе повозка лежала
вверх колесами,  земля была в  бороздах и рытвинах.  Пламя колыхалось в окне
хозяйской  комнаты,   в   конюшне   бесновались  лошади.   Сабуров  нагнулся
посмотреть,  на чем он стоит левой ногой,  -  оказалось на мохнатом собачьем
хвосте,  а самих собак нигде не было видно,  ни живых,  ни мертвых.  Поручик
кинулся в дом,  пробежал через горницу,  мимоходом отметив,  что неподъемный
стол перевернут, а лавки разбросаны. Черепки посуды хрустели под ногами.
   Урядник уже  таскал воду ведром из  кухонной кадки,  плескал в  хозяйскую
комнату -  там,  должно быть,  разбилась керосиновая лампа и зажгла постель,
занавески, половики. Повалил едкий дым, и они, перхая, возились в этом дыму,
наконец затоптали все огоньки,  горящие занавески. Вывалились на крыльцо, на
воздух,  плюхнулись  на  ступеньки  и  перевели  дух  -  измазанные копотью,
усыпанные пухом, мокрые. Долго терли глаза, кашляли.
   - Хорошо, стены не занялись. А то бы...
   - Ага, - хрипло сказал поручик.
   Они глянули друг другу в глаза,  оба в нижнем белье и сапогах,  грязные и
мокрые,  и поняли,  что до сих пор были мелочи,  и лишь теперь только настал
момент браться за настоящее дело. Мысль эта не радовала.
   - Оно ж их утянуло... - сказал Платон. - Всех. И собак. Собак не видно.
   - Ко мне в комнату - лента...
   - И ко мне. Стрельнул, оно утянулось.
   - Я - саблей...
   Сабуров вспомнил и  побежал наверх,  урядник топотал следом.  Отрубленный

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг