она порывисто подалась навстречу.
- Что решил отец?
- Ничего определенного. Он подумает.
Она опустила голову. Плохо я разбираюсь в женщинах - кто их вообще
понимает? - но угадать ее волнение мог бы и болван - она еще в том
возрасте, когда плохо умеют скрывать мысли и чувства. Жаль, что с годами
это проходит, как жаль, что не дано нам всем навсегда остаться чистыми
душой, откровенными, прямыми... как на войне, где нет места
двусмысленности и лжи. Священный петух, ну почему я все меряю войной и все
с ней сравниваю? Двадцать лет я не воевал. Что за отрава таится в звоне
мечей и грохоте подков, что за сладкая отрава? И почему меня вдруг
потянуло на такие мысли? Старею? Конечно. А вот мудрею ли?
- Сядем, если ты не спешишь? - спросила она.
Я сел с ней рядом на теплую каменную скамью. Зеленая ящерка бесшумно
скользнула прочь, всколыхнув траву.
- Горгий, я красивая? - спросила она вдруг. - Меня можно полюбить?
- Почему ты задаешь такие вопросы именно мне?
- Захотелось. - Она лукаво улыбнулась. - Ты ведь еще в том возрасте...
И знал много женщин, как всякий солдат, я много слышала о солдатах. И ты
обязан говорить правду, потому что солдаты, ты сам говорил, самые
правдивые люди в мире. Ну?
- Ты красивая, - сказал я.
Ненависть к Пасифае я никогда не переносил на Ариадну - я не
придворный, я солдат. Наверное, симпатию к Ариадне я испытываю потому, что
она - на распутье, она чиста и открыта, я желал бы ей в дальнейшем всегда
оставаться такой. Женщина и подлость, женщина и зло, криводушие, я считаю,
- вещи изначально несовместимые. Почему-то те отрицательные черты, которые
мы сплошь и рядом прощаем мужчинам, продолжая не без оснований числить их
в своих друзьях и сподвижниках, в женщинах нам нетерпимы. Может быть, это
идет от почтения, которое мы испытываем к Рее-Кибеле, великой праматери
всего сущего? Или есть другие причины и кроются они в нас самих - это
подсознательное желание всегда видеть женщину чистой, лишенной всяких
грехов?
- Как мы скучно живем, Горгий, - сказала Ариадна.
- Ты думаешь?
- Да. День, ночь, день, ночь, завтрак, обед, ужин... Мне скучно,
понимаешь? Я - всего лишь глупая девчонка, запертая в этом нелепом и
угрюмом древнем дворце. О многом хочется поговорить...
- Но вот подходит ли в наперсники юной царевне старый солдат?
- Он-то как раз и подходит, - сказала Ариадна. - Есть между нами много
общего, тебе не приходило в голову?
- Нет, - сказал я. - Что же?
- И у девушек, и у солдат есть свои любимые героини и герои, которым
хочется подражать. У тебя был такой в твои семнадцать лет?
- Еще бы, - сказал я. - Геракл, Ахилл, Гектор, Патрокл. Тогда только
что кончилась Троянская война, мы им всем ужасно завидовали. Война, в
которой мы, юнцы, усматривали что-то романтическое и возвышенное. Чеканные
речи богов и героев, благородные воители, блеск оружия. Потом нам самим
пришлось повоевать, и мы задумались над кровью и грязью Троянской войны,
ее неприкрашенной грубой правдой. Площадная брань Одиссея, набросившегося
с кулаками на пожелавших уплыть домой солдат, уставших торчать под
неприступными стенами; волочащееся в пыли за колесницей Ахилла тело
Гектора; жалкий, плачущий Приам, пришедший ночью в лагерь осаждающих
выкупить тело сына; Кассандра, изнасилованная в храме, у алтаря; ночная
резня на улицах; Одиссей, оклеветавший своего товарища по оружию и
погубивший его... Искупает ли все это обращенная к победителям лучезарная
улыбка Афины? Я отдал войне годы и годы, но война - это трудная и грязная
работа и не более того, не ищите в ней романтики.
- Вот видишь, - сказала Ариадна. - Тогда ты должен меня понять. Я
завидую Андромеде, ее истории и истории Медеи, завидую Елене Прекрасной,
из-за которой и разразилась такая война. Что в ней такого плохого и
необычного, в этой зависти, ведь правда?
- Ничего плохого, - сказал я.
Что мне ей сказать? Она права, я ее прекрасно понимаю. Но...
Пожалуй, только история Андромеды воистину романтична, без малейшего
изъяна, и Персей, убивший Горгону и дракона, имеет полное право
именоваться героем. Что касается Язона, это был обыкновенный набег в
поисках богатой добычи - как еще можно назвать похищение золотого руна,
составлявшего законную собственность царя Ээта? Я ничего не имею против
похода Язона, таковы уж правила войны, я и сам воевал по таким, но это,
как ни крути, был обычный набег, ничем не отличавшийся от похода Элаши на
атлантов. Разница только в том, что нам не подвернулось юных царевен и мы
остались невоспетыми.
О Елене Прекрасной я и не говорю. Оставим в стороне то, что после
смерти Париса она утешилась мгновенно и вернулась к Менелаю не прежде, чем
сменила еще несколько мужей. Обратимся к известным нам точным датам -
ахейская армада отплыла к Трое через три дня после похищения Елены,
вернее, ее добровольного бегства с Парисом, использованного, без сомнения,
как предлог. Не знаю, кто задумал "похищение", но каждый человек, имеющий
военный опыт, поймет, что налицо - топорно сработанная ложь. Узнав, что их
прекрасная Елена похищена, ахейцы бросились в погоню, гонимые естественным
желанием восстановить справедливость... Успеть собрать за эти три дня флот
более чем в тысячу кораблей и десятки тысяч воинов - греков и жителей
десятка других стран, весьма отдаленных друг от друга? Спросите любого
бывалого солдата, и он ответит, что подготовка к такому походу займет не
менее полугода. Интересно, что пришлось бы придумывать ахейцам, окажись
Парис недостаточно расторопным или робким?
Но я не мог объяснить все это Ариадне - она бы просто не поняла.
Невозможно вот так, одним махом, разделаться со множеством красивых сказок
и заставить поверить, что все было проще, мельче, грубее. Для этого нужно
время, юные не терпят мгновенного краха романтических иллюзий. Для этого
Ариадне нужно самой накопить кое-какой жизненный опыт, научиться отличать
вымысел от действительности, правду от лжи. Но ведь можно же ей как-нибудь
помочь уже сейчас?
И тут мне пришла в голову горькая и трезвая мысль: чем я-то лучше тех,
кто спровоцировал "похищение" Елены и рассказывал сказочки о праведном
гневе ахейцев, чтобы как-то оправдать нападение на Трою? Тех, кто усиленно
приукрашивал войну? Никакого права я не имею не то что судить - ругать их.
На мне самом тяжелый груз - Лабиринт и сорок три трупа. Так-то, брат...
Над аккуратно подстриженными деревьями, над аллеями, над дворцом далеко
разнесся отвратительный рык - Бинотрис сегодня был определенно пьян в
стельку. Впрочем, он всегда пьян, счастливый человек, ему не нужно
убивать. А Харгос вынужден красить волосы.
У Ариадны было такое лицо, словно она сейчас расплачется. Бедная
девочка, подумал я, она слышит этот рев с раннего детства, привыкнуть к
нему, конечно же, не может, как и все остальные, и, как все остальные,
искренне ненавидит и боится обитающего в сырых подземельях чудовища.
- Слышишь? - сказала Ариадна. - И он должен будет пойти туда, а сколько
храбрецов там сгинули! Горгий, ты любил когда-нибудь?
Любил ли я? Моя первая женщина тридцать лет назад, не могу вспомнить ее
имени, да, мы с ней шептали друг другу какие-то глупые слова, когда она
провожала меня в порту. Не помню, куда все исчезло, и куда исчезла она, и
встречались ли мы, когда я вернулся. Ну а потом - и просто женщины, и
женщины, к которым я, пожалуй, испытывал нечто большее, чем просто интерес
и желание, и разные истории в походах, и моя жена, мать моих сыновей.
- Пожалуй, любил, - сказал я.
- Он пойдет в Лабиринт, - сказала Ариадна, не слушая.
Дурак я дурак, раньше можно было догадаться. Я взял в свою руку ее
тонкие теплые пальчики, унизанные тяжелыми перстнями, заглянул в глаза.
Она жарко покраснела.
- Тезей? - спросил я.
Она кивнула, зажмурившись, и долго не открывала глаз. Что я мог ей
сказать? Мои мальчишки для меня понятны и близки, но дочери у меня нет.
- Ты уверена, что это серьезно?
Она кивнула.
- Знаешь, - осторожно подыскивая слова, начал я, - бывает, только
покажется, что это серьезно, особенно если впервые.
Священный петух, легче было прорубать дорогу в рядах хеттской пехоты!
- Но ведь это не впервые, Горгий, - сказала она. - Первое, несерьезное,
чувство уже было. Не думая, были только поцелуи и слова, но я умею теперь
отличить несерьезное от настоящего, взрослого.
- Это хорошо, - сказал я.
- Он тебе не нравится?
- Отчего же, - сказал я.
Я не лгал - он мне действительно нравился. Лихой и хваткий парень,
безусловно не трус - успел повоевать, а теперь решился на поединок с
чудовищем, прекрасно зная о судьбе сорока трех своих предшественников и не
зная правды о Минотавре. Но если Минос разрешит ему идти в Лабиринт, как я
потом посмотрю в глаза Ариадне? Хватит, устал от этой проклятой службы.
Предупредить его, поговорить откровенно? А поверит ли он? Я поверил бы на
его месте? Вряд ли.
- Он погибнет, - сказала Ариадна. Тень статуи Сатури медленно-медленно
наползала, заслоняя от нас солнце. - Он же погибнет там. К чему лавровый
венок героя, лишь бы он остался жив.
Вот и выход, подумал я. Он устраивает всех.
Я заставлю Миноса решиться, и поединка не будет, рухнет ложь. Тезей
останется живым и невредимым - это во-первых. Ариадна, узнав об истинной
сути Лабиринта и Минотавра, волей-неволей вынуждена будет серьезно
задуматься над соотношением в жизни правды и лжи, более критически станет
смотреть на красивые сказки, научится отличать истину от вымысла.
Повзрослеет. Без сомнения, хороший урок. Она поймет, что я не мог
поступить иначе, и Минос не мог поступить иначе.
- Ты мне веришь? - спросил я.
- Как ты можешь спрашивать? - Она не отнимала руку.
- Я клянусь священным быком, священным петухом и священным дельфином -
все будет хорошо. Он останется жив, это так же верно, как то, что сейчас
светлый день. Больше я тебе ничего не скажу - не время пока. Но ты должна
верить - будет так, как я сказал, и никак иначе.
- Я тебе верю, Горгий. - Ее глаза сияли. - Верю, как...
Она вскочила и побежала прочь, звонко стучали ее сандалии по старинным
плитам дорожки. Пожалуй, я гожусь-таки в отцы взрослой дочери, подумал я.
Я все рассчитал верно, теперь нужно постараться, чтобы все это
исполнилось. Ариадну это многому научит, а я обрету наконец желанное
успокоение души, сниму с себя часть вины - часть, потому что всей все
равно никогда не снять...
Я увидел медленно идущего по аллее главного сопроводителя - какой-то
мелкий случайный человечек, чей-то дальний родственник, по чьему-то
покровительству получивший должность. Ничуть он меня не заинтересовал -
сразу видно, что особенным умом не блещет, как и талантом.
Он почтительно поклонился. Я кивнул и отвел от него взгляд, но он,
кажется, и не собирался проходить мимо.
- У тебя ко мне дело? - сухо спросил я.
- И не только у меня, - сказал он.
- То есть?
- Между прочим, меня зовут Рино.
- Мое имя ты знаешь. Что тебе нужно?
- Мне нужно знать, - он со смелостью, которой я от него никак не
ожидал, посмотрел мне в глаза открыто и честно, - не надоело ли тебе
ходить в палачах? Сорок три человека - это немало.
Ну вот, устало подумал я, вот и задали мне этот вопрос вслух...
Наверное, мое лицо стало страшным, но он ничуть не испугался, смотрел
спокойно и чуточку устало. Я солдат и ценю в людях храбрость, поэтому я
подавил рвущийся наружу гнев и спросил тихо:
- Ты понимаешь, что я с тобой обязан сделать?
- "Обязан" и "хочу" - разные вещи, верно? - спросил он.
- Как ты ухитрился проникнуть в тайну?
- Да раскрой ты глаза! - сказал он устало и досадливо. - Вашу тайну
знает каждый на Крите. Я говорю не от своего имени, Горгий. Я - народ
Крита, я - его голос, и я спрашиваю тебя: до каких пор это будет
продолжаться? Или ты думаешь, народу безразлично, что вы, храбрые солдаты
в прошлом, превратились в шайку палачей? Может быть, ты считаешь, что
народ - это только вы, живущие во дворце? Только ты и твоя стража?
Двадцать лет народ Крита живет в страхе перед мнимым чудовищем, и вот он
прислал меня спросить у тебя: когда же придет конец? Ведь ты - главный
виновник.
- Разве я - главный виновник? - спросил я. - Я выполняю приказ Миноса,
а Минос был вынужден так поступить, вернее, двадцать лет назад он принял
неверное решение.
Я поймал себя на том, что оправдываюсь, - но разве потому только, что
растерялся? Что страшного в том, что мне хочется оправдываться, что пришло
время оправдываться? Настало время.
- Приказ, - сказал Рино. - Обстоятельства. Неверное решение. Весь набор
убаюкивающих отговорок, которыми мы привыкли обманывать других и в первую
очередь себя. А о таких вещах, как совесть, честь, человечность, вы
разучились думать? Или тебя ничуть не интересует, что думает о тебе народ
Крита?
- Ты все хочешь уверить, что...
- Священный дельфин, да весь Крит знает, что у вас тут творится! Люди
молчат, понятно - кому хочется быть разорванным лошадьми? Но... Тебя знали
как смелого воина и честного человека, Горгий.
- Но Минос...
- А ты - невинное дитя, едва ступившее в жизнь? Что ты все валишь на
Миноса? Ты-то сам попытался сделать что-нибудь, чтобы помочь томящемуся
там? - Он указал на серую громаду Лабиринта.
- Подожди, - сказал я. - Значит, ты...
- Да, - сказал Рино. - Я пришел от имени и по поручению народа Крита.
Мы не хотим, чтобы и дальше плелась изощренная ложь, чтобы по-прежнему
умирали ничего не подозревающие молодые храбрецы. Теперь смерть ожидает
Тезея, а ведь они с Ариадной любят друг друга.
- Он тебе говорил? - вырвалось у меня.
- Иначе откуда бы я знал?
- Я могу тебе доверять?
- Как можно не доверять тому, кто требует ответа от имени народа? -
сказал Рино.
- Хорошо, - сказал я. - Я долго ждал своего часа, и этот час настал. Я
твердо решил уговорить Миноса положить всему этому конец. И я его уговорю,
клянусь священным петухом.
- Нужно завтра же решить судьбу Минотавра, - сказал Рино. - Нужно
торопиться.
- Почему? Ты что-нибудь знаешь?
- Доверие за доверие, - сказал Рино. - Ты знаешь, что из Феста и Амниса
на Кносс движутся подкупленные Пасифаей войска?
- Я знал, что она пыталась заигрывать с частью армии, но, клянусь
священным быком, не подозревал, что дело зашло так далеко. Что она
задумала?
- Взять Лабиринт штурмом.
- Это невозможно, - сказал я. - Во дворце я смогу продержаться хоть
целый год. Мои солдаты...
- Кроме твоих солдат, во дворце есть и солдаты Миноса, не правда ли?
Как он поступит, предсказать трудно. В любом случае, ты представляешь,
какой кровавый клубок завяжется, какая долгая и кровавая неразбериха?
Война между критянами - такого не было уже несколько веков. Мы просто
обязаны это предотвратить.
- Обязаны, - согласился я. - Ты уверен, что войска уже выступили?
- Они движутся ускоренным маршем. Через сутки они будут здесь. Нужно их
остановить.
- Остановим, - сказал я. - Начальник конных полков в Аргилатори - мой
старый друг, он все поймет. Аргилатори гораздо ближе, самое позднее к
завтрашнему полудню конница войдет в Кносс. Своих людей я сейчас же
поставлю на ноги.
- И расставь завтра на всякий случай вокруг тронного зала своих людей,
- сказал Рино. - От Пасифаи всего можно ожидать. Здесь у нее тоже есть
своя стража, и это отнюдь не худшие солдаты нашей армии...
- Ты прав, - сказал я. - Учту и это. Послушай, ты никогда не был
солдатом? Очень уж хорошо ты все рассчитал.
- Увы, нет, - сказал Рино. - Я сын гончара и никогда не держал в руках
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг