- Все вы галантные, и каждый мечтает залезть под юбку.
- Господи, да мне не до юбок, - заверил я. - У меня четкая программа -
стул и стаканчик чего-нибудь крепкого.
Она вдруг сказала что-то на незнакомом языке, громко и внятно. Судя по
тону, это был вопрос.
- Не понимаю.
- Ну, тогда ничего. Мне показалось, - усмехнулась она. - Да нет, это
было бы даже смешно...
Я не стал спрашивать, почему смешно. Я устал от вопросов.
Мы подъехали к длинному зеленому дому с голубыми балконами, поднялись
на третий этаж. Квартира была как квартира, в продуманном, чуточку
кокетливом уюте чувствовалась женская рука. И тут же диссонансом - следы
свежей попойки, куча полупустых и пустых бутылок на столе, испятнанная
скатерть, на подоконнике разбитые бокалы, а поперек зеркала размашисто
написано розовой губной помадой очень неприличное слово.
- Это Штенгер, - сердито сказала Джулиана. - Это еще ничего, в прошлый
раз он кошке презерватив на голову натянул, сволочь толстая...
- Весело живете, - сказал я. Блаженно постанывая про себя, устроился в
широком глубоком мягком кресле. - Чего же ты тогда с ним водишься?
- А какая разница? - Она сгребла бутылки в охапку. Вернувшись, подала
мне высокий стакан с чем-то зеленоватым. - Все вы свиньи, только одни
попроще, другие посложнее. Свиньи с духовным миром, свиньи без такового.
- Господи, перехлест.
- Ох, да пошел ты... Пей, раз просил.
- Твое здоровье! - Я осушил стакан. Теплое, мягкое, огромное, липкое,
дурманящее закрутило и обволокло...
...Было тихо и темно, я лежал на чем-то мягком, скрестив руки на груди.
Абсолютно несвойственная мне поза, отметил я машинально и пошевелился.
Руками я мог двигать, но кисти что-то плотно стянуло, ноги в лодыжках
тоже, я дернулся, рванулся уже не на шутку, борясь с подступающим страхом.
Во сне я был там, в провонявшей бензином железной коробке, меня волокли к
карьеру, оставались секунды, а язык не повиновался...
- Джулиана! - крикнул я.
- Что? - спросила она над ухом.
- Почему так темно?
- Потому что ночь. Ночью, знаешь ли, темно.
- Чем ты меня угостила?
- Снотворное, - ответила она лениво и спокойно.
- А руки? Что со мной?
- Ничего особенного. Просто я тебя связала.
- Брось шутить. Развязывай давай.
- Ничего подобного.
- Развяжи, кому говорю! - рявкнул я.
- Ну конечно, - сказала она брезгливо. - Все вы такие, как только
почувствуете, что смерть держит за шиворот...
- Слушай, я не посмотрю, что ты милая женщина, так двину...
Она рассмеялась, и в этом смехе было что-то нечеловеческое, лежащее по
ту сторону наших знаний о мире, его устоях и обычаях, что-то страшное и
неживое. В кромешной тьме я едва различал контуры предметов, Джулиана
наклонилась надо мной, и ее глаза светились звериным зеленым светом. Вот
тогда мне стало страшно, до испарины. В моем мире я не боялся ничего и
никого, но это...
- Не барахтайся, - сказала Джулиана. Я чувствовал на лице ее дыхание,
силился разорвать веревки и не мог. - Это быстро. Это очень быстро,
Алехин, и только сначала больно, потом кажется, будто засыпаешь...
- Нет, - сказал я. - Нет. Вурдалаков нет. Их не бывает, слышишь?
- Ну, если я призрак, то ты преспокойно можешь сбросить веревки и
встать, а то и вовсе проснуться...
Ее руки легли мне на плечи, потом сдавили виски, тубы коснулись моих,
вжались, и я охнул - она прокусила мне нижнюю губу, было больно, но уже не
страшно, одна тупая беспомощная обида за то, что так нелепо приходится
отдавать концы, а они там никогда не узнают истину, будут громоздить
теории и жонглировать ученой аргументацией...
Я стал отбиваться, не мог я покорно ждать, как баран на бойне.
- Ну это же глупо, - сказала Джулиана. - Послушай, я вовсе не хочу тебя
мучить. Давай быстрее с этим кончим, нам обоим будет легче.
В ее голосе сквозила скука, надоевшая обыденность и еще что-то унылое,
насквозь беспросветное. Моя обостренная жажда жизни, мое профессиональное
умение докапываться до сути явлений, слов и поступков, моя интуиция,
наконец, - все это дало возможность уловить в происходящем трещину,
лазейку, слабину. В любом случае я ничем не рисковал, кроме жизни.
- Подожди, - сказал я. - Значит, ты...
- Значит, я.
- Но почему?
- Потому что я - это я.
- Демагогия, - сказал я. - Ты же человек.
- Я вурдалак.
- Никаких вурдалаков нет. Ты человек и должна знать, почему поступаешь
именно так, а не иначе. Должна разбираться в своих побуждениях и
поступках. Так почему?
- Потому.
- Почему, я тебя спрашиваю? Должен быть ответ, слышишь? Ты должна знать
ответ! Отвечай, ну! Ты что, станешь счастливее? Тебе это доставит
удовольствие? Омолодит? Прибавит любви к жизни? Здоровья? Ненависти?
Отвечай, ты!
Она молчала и не двигалась, а я говорил и говорил, с отточенным
профессионализмом выводил логические построения, пустил в ход все, что
знал из психологии, все известные мне соображения о смысле жизни, оплетал
словами, топил в словах и сводил к одному: ответь, для чего ты живешь,
слышишь, Джулиана, найди смысл твоих поступков, объясни, что тобой движет,
почему ты поступаешь так, а не иначе? Кем это выдумано? Стоит ли этому
следовать? Я говорил и знал, что борюсь за свою жизнь, за успех операции,
за все, что мы любили в человеке, за то, что дает человеку право зваться
человеком...
Она молчала и не двигалась. Я спустил с постели связанные ноги, с
трудом удержав равновесие, запрыгал к окну, серому квадрату на фоне зыбкой
темноты. Что есть силы саданул в стекло локтем и отскочил. Посыпались
хрустящие осколки. Не переставая говорить, я нащупал торчащий из рамы
острый треугольник и стал перепиливать веревку. Промахиваясь, резал кожу
на запястьях. Освободился наконец. Распутать ноги было уже гораздо легче.
Пошарил ладонью по стене, нащупал выключатель, нажал. Вспыхнула люстра -
клубок хрустальных висюлек.
Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в
кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а
последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату,
извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от
осколков стекла - по-моему, самое паршивое... Губа распухла, и я не стал к
ней прикасаться.
- Ты меня убьешь? - тусклым голосом спросила Джулиана.
- Поцелую в щечку.
- Поскорее только, не надо тянуть.
- Еще не хватало руки пачкать.
- Убей сам, я не хочу в карьер...
- За ногу тебя да об кедр! - заорал я. - Ты что же думаешь, я сюда
заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут
грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну?
Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо,
обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный
эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь,
когда это "охотники за динозаврами" отступали?
Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни.
Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось
за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было
в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все
сложнее, все иначе...
Джулиана настороженно замерла, наконец спросила:
- Ну?
- Не запрягла, - сказал я. - Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня
правильно поняла?
- Хочешь сказать, что действительно будешь спать?
- Уверен, что удастся.
- Не страшно?
- Нет, - сказал я. Ох как мне было страшно! - Нет. Я вам докажу, что вы
люди, сами не понимаете, так я вам докажу...
- Но ты понимаешь, что я могу не удержаться...
- Возможно, - сказал я. - Если ты все же не удержишься, это будет
значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек - это
Человек, что разум - это добро, и вдруг окажется, что все зря... Ладно,
давай спать.
Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки
кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался,
вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной
тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь
падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал.
Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая,
расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость
действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти,
- еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но
важное, самое важное никак не давалось...
5
Проснулся я раньше Джулианы, сварил кофе и дул его с каким-то
остервенением. Потом собрал осколки стекла и выкинул их в мусоропровод,
побросал туда же пустые бутылки, стер назеркальные письмена резвунчика
Штенгера, попутно сверившись со своим отражением и убедившись, что
распухшая губа меня нисколько не красит, смыл с рук засохшую кровь. Больше
заниматься пока нечем. Самое время сесть и подумать, потому что наша
работа заключается в том, чтобы думать.
Принято считать, что контрразведка - это:
несущаяся по автостраде машина, пунктирная разметка, как трассирующая
очередь, жесткое, собранное лицо человека за рулем, пистолет в отделении
для перчаток, холодная ясность ситуации, расставлены все точки, визг
тормозов на поворотах, успеть, домчаться, задержать...
ночная улица в далеком городе на другом конце света, сдвоенное эхо
тихих торопливых шагов, фонари в облачках мошкары, неоновое мерцание
вывесок, рука в кармане плаща, черная тень, рванувшаяся навстречу из-за
угла, тяжелое дыхание, возня...
Спору нет, так тоже бывает. Раз в год. Или реже. А гораздо чаще, все
остальное время:
набитая свежими окурками пепельница, закипает третий кофейник,
рассветный сизый холодок за окном, на столе и под столом - куча скомканных
листов, варианты, гипотезы, схемы, и свинцовая тяжесть в висках, и попытка
связать между собой, соединить в единое целое горсточку коротких
сообщений, фактов, отчетов, они противоречат друг другу, порой упрямо
отрицают, взаимно зачеркивают друг друга, но ты знаешь, что все они
относятся к одному делу, однако никак не можешь вывести стройную версию, а
каждая минута промедления - преступление с твоей стороны, потому что ее
использует враг, и становится ясно, что ты бездарь и тебя нужно немедленно
гнать, невзирая на прошлые заслуги, лишив погон и орденов, а потом
медленно синеет небо, и на востоке розовая ниточка восхода, светлая
утренняя тишина похожа на юную невесту в белом платье, и чашки оставляют
на разбросанных бумагах коричневые кольца, а сигареты кончились, разгадка
перед глазами и непонятно, как ты раньше не додумался до таких простых
вещей, и можно ехать в Управление. Контрразведка. А потом все сначала.
Вопрос номер один: вурдалаки - творение природы или нет? Нет.
Людоедство существовало на низшей ступени развития человечества и всегда
исчезало, едва человек переступал на несколько ступенек выше. Рецидивы,
вроде кампучийского, остаются вспышками дикого атавизма. Кровососущий
человек для биологии то же самое, что вечный двигатель для физики -
абсолютный нонсенс. Его не должно быть; если же он есть - или болезнь, или
нечто наносное, и случай с Джулианой великолепно это подтверждает.
Вопрос номер два: как возник этот мир?
Предположим, что он параллельный, то есть находится в каком-то другом
пространстве, незримо существующем бок о бок и соприкоснувшимся с нашим в
результате катаклизма или чьего-то эксперимента. Вполне естественно, что
этот сопряженный мир имеет другую историю, другой образ жизни, другие
обычаи.
Но в том-то и соль, что нет ни истории, ни уклада! Есть только
бессмысленное переплетение несовместимых эпизодов.
По современному городу не может разъезжать граалящий рыцарь. Самолеты
не могут появиться в мире, где понятия не имеют об авиации. Джипы,
пищепроводы, рыцари короля Артура, убийство Кеннеди, истребители второй
мировой войны, язык, на котором здесь говорят, - каждый отдельный кусочек
принадлежит своему отрезку времени и пространства, и никакими ссылками на
иную историю, иной уклад нельзя оправдать наличие в одной точке всего
сразу. Из десяти книг вырвано по страничке и собрано под один переплет с
огромной надписью: "НЕЛЕПИЦА". Кто же компилятор?
Естественный катаклизм мог бы уничтожить вертолет Руди Бауэра,
беспилотники и даже спутник, но никакой катаклизм не смог бы усадить
чистенького и невредимого Бауэра рядом с растерзанным "Орланом". Не
"что-то", а "кто-то". И не важно, десятирук он или шестиног, в каких лучах
он видит, похож он на нас или нет. Это не важно. Главное - он есть, и он
действует.
Не зря при виде Бауэра сам собою всплывает эпитет "опустошенный".
Высосанный, выжатый. В это нелегко поверить, но верить придется - этот
мир, этот город вовсе не мир и не город, а гигантский стенд, на котором
кто-то могущественный изучает человечество, пользуясь информацией,
извлеченной из мозга Бауэра - вполне возможно, не высосанного и не
вскрытого, а попросту врезавшегося в звездолет пришельцев и погибшего. Не
нужно с самого начала думать о НИХ так уж плохо.
Что ж, первая гипотеза не всегда истинна, но и не всегда ошибочна.
Можно не попасть в десятку, расстреляв обойму, а можно и влепить в яблочко
с первого выстрела. Смотря какой стрелок, смотря какая мишень. Смотря
какое оружие - все важно.
Разумеется, есть и неувязки. Непонятно, почему убийство Кеннеди дано
через восприятие какого-то скучающего газетера. Непонятно, откуда взялся
город белых ночей из моей первой галлюцинации. Непонятно, какую роль
играет незнакомец, творивший из воздуха стулья, откуда взялись вурдалаки и
охотники на них. Что ж, существование всего этого можно объяснить и так -
исследователь комбинирует, работает с материалом, синтезирует, пытаясь
добиться... чего? А бог его знает, черт его разберет.
Дверь в кухню тихо отворилась. Передо мной стояла Джулиана.
- Привет, - сказал я. - Чем порадуешь?
- Я ухожу. Ты уходишь тоже, или тебе еще нужно прятаться?
- Не знаю. Не уходи, есть разговор.
Джулиана молча повернулась и пошла к выходу. Напяливая куртку, я
побежал следом, догнал ее уже на лестнице, схватил за локоть:
- Подожди.
- Ну что еще?
- Мне нужно попасть в лес, к... к вашим.
- Зачем?
- Нужно, если прошу.
- Думаешь, что если ты меня не убил, то можешь распоряжаться? И
напрасно ты меня не убил. Я не хочу жить.
- Глупости. Ты должна хотеть жить. Ты человек.
- Я не человек.
- Ерунда. Все вы здесь люди, только вас заставили играть в какую-то
нелепую игру...
- Иди ты к черту, Алехин, - сказала Джулиана устало. - Обратись к
Штенгеру, если тебе так приспичило, а меня оставь в покое. Я уже ничего не
хочу, понимаешь? Я не хочу оставаться вурдалаком и не верю, что смогу
превратиться в человека. Я сгорела, как многие, поздно. И что меня больше
всего угнетает - не могу убить себя сама. Сил не хватает. Может быть,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг