- Вот-вот.
- Ну, трогай, - сказал поручик. - "Рушукского" в дороге налью.
- Это которое?
- Заграничное. Там увидишь. И-э-й!
Тронулись застоявшиеся сытые лошадки, вынесли повозку на проезжий
тракт, остались позади и мужики, с оглядкой искавшие в лопухах империал, и
стеклянный взгляд Щучьей Морды. А впереди у обочины стоял человек в синей
черкеске и овчинной шапке с круглой суконной тульей, держал руку под
козырек согласно артикулам, и это было странно: не столь уж привержены
дисциплине казаки Кавказского линейного войска, чтобы нарочно выходить к
дороге отдать честь проезжающему офицеру, да еще чужого полка, вовсе не
казачьего. Что-то ему нужно было, казаку. А потому Сабуров велел Мартьяну
попридержать. Присмотрелся.
Казак был, как все казаки - с полным почтения к его благородию, но
смышленым и хитроватым лицом исстари вольного человека. Себе на уме, одним
словом, казак - и все этим сказано. Свернутая лохматая бурка лежала у его
ног, оттуда торчал ружейный чехол. На черкеске поблескивал знак отличия
военного ордена св.Георгия - серебряный крестик на черно-оранжевой, цвета
дыма и пламени, ленте, новенький совсем. А где его можно было получить
недавно? Либо там же, на Кавказе, либо...
И вот что выяснилось. Платон Нежданов, старший урядник одного из полков
Терского войска. Был на болгарском театре военных действий. Командирован в
числе нескольких других нижних чинов сопровождать в Россию некий ценный
груз, но на здешней станции по несчастливому невезению вывихнул ногу,
спрыгивая на перрон, - непривычны казаки к поездам, на Кавказе этого нету
и в Болгарии тоже, объяснял он (поручик крепко подозревал, что дело тут
еще и в водочке, к которой казаки как раз привычны). Был оставлен офицером
на станции. Неделю провалялся в задней комнатке у буфетчика. Невольный
наем сего помещения да принимаемая в чисто лечебных целях "Анисовая"
оставили урядника без капиталов. Вдобавок на станции не имелось никакого
воинского присутствия - ближайшее находилось в Губернске. Таким образом,
чтобы выправить литер на бесплатный воинский проезд, приходилось
отправляться за полсотни верст, но что поделаешь? Не продавать же господам
проезжающим черкесскую шашку в серебре? Они, конечно, купят, да ведь позор
и бесчестье - продавать трофейное оружие, не в бурьяне найденное.
Словом, старший урядник, встав на ноги, собирался подыскать оказию до
Губернска, помня, что на Руси исстари жалеют служивых и помогут, ежели
что. И тут он оказался свидетелем геройской атаки господ жандармов на
господина поручика, последовавшего разбирательства. Потом усмотрел
господина в партикулярном, подряжавшего Мартьяна везти его благородие в
Губернск... Так что вот... Он, конечно, не наглец какой, но господин
поручик, быть может, не сочтет за труд уделить местечко в повозке
воинскому человеку, прошедшему ту же самую турецкую кампанию? А бумаги -
вот они, в полном порядке...
Бумаги действительно были в порядке. Поручик Сабуров, сидевший уже без
фуражки и полотняника [белый летний двубортный мундир, введен в 1860 г.],
проглядел их бегло, проформы ради. Все ему было ясно: какой-то тыловой
хомяк в чинах чего-то там нахапал и благодаря связям отправил в Россию под
воинским сопровождением. Казак наверняка спрыгнул на перрон, чтобы
познакомиться поближе с какой-то станционной обитательницей.
Офицер-сопровождающий - явно какая-то тыловая крыса: строевой не оставил
бы наихладнокровнейшим образом подчиненного на вокзале, а велел занести в
вагон. Не хотел лишних хлопот, погань такая. Господи, до каких пор в
русской армии людям театра военных действий будут сопутствовать такие вот
тыловые крысы?
Место в повозке, понятно, нашлось, его бы еще на четверых хватило.
Вскоре поручик Сабуров достал оплетенную бутылку "Рушукского", как обещал
Мартьяну. Мартьян малость похмелился - на лице его читалось, что эта
красная водичка без должной крепости не идет ни в какое сравнение с
очищенной, но из вежливости, как угощаемый, да еще военным барином, он
промолчал. Платон же Нежданов, наоборот, отпробовал заграничного красного
как знаток и любитель, побывавший в Европах, пусть и полумусульманских -
все равно заграница. Употребил немного и Сабуров.
Гладкие лошадки бежали ровной рысью. Платон рассказывал Мартьяну про
Болгарию да про турок. Привирал, ясное дело, безбожно, по святому
казачьему обычаю: и насчет ужасных янычар, у которых провинившегося
солдата будто бы положено съедать перед строем, и про собственные успехи
насчет бабцов, которые, мил друг Мартьяша, и устроены-то иначе, вот, к
примеру, ежели вспомнить...
Трудно сказать, насколько Мартьян всему этому верил - тоже был мужик не
без царя в голове. Но врать согласно пословице не мешал. Поручик Сабуров
тоже слушал вполуха и бездумно улыбался неизвестно чему. Лежал себе на
армяке поверх пахучего сена, рядом аккуратно, орденами вверх сложен
полотняник, повозку привычно потряхивает на плохонькой российской
дороге... Вокруг тянулись негустые леса, перемежаемые пустошами, а кое-где
болотинами. Болота здесь были знаменитые - единственно своими размерами и
проистекающей отсюда малополезностью земель. Оттого и помещиков настоящих,
многоземельных, как мельком обронил Мартьян, не водилось отроду. Мелких
сидело несколько, едва ли не однодворцев.
- Так что и не жгли, поди? - съехидничал Платон. - В свое-то времечко?
- Да кого тут было жечь, и за что... У нас народ не пахотный исстари. У
нас в первую голову - ремесла, торговлишка, что до манифеста, что потом. А
господа... Ну вот один есть поблизости. Имение - аж с десятину, поди. В
трубу небеса обозревает, скоро дырку в тучах проглядит, уж простите
дурака, ваше благородие, если что не так ляпну. И ездят к нему такие ж
блажные...
- А такого не было, случаем, - в шутку спросил Сабуров, испытывая свою
прекрасную память. - Роста высокого, сухощав, бледен, глаза голубые,
белокур, в движениях быстр, бороду бреет, может носить усы на военный
манер...
- Что-то вы, барин? - Мартьян вылупил глаза, будто и впрямь дурак
дураком. Но в лице дрогнуло что-то, в глазах отблеснуло. Не прост ты,
детинушка, подумал поручик Сабуров, ох, не прост. Может, что и слышал.
Может, кого и вез. Может, тот, что в движениях быстр, уже и прошел щучкой
сквозь худые жандармские сети давно тому назад. Но детинушка промолчит,
ибо челноком снует по большой дороге, а у дороги той закон один -
помалкивай да в чужие дела не суйся, рвение пусть проявляет тот, кому оно
положено по службе. Впрочем, все это полной мерой касается и поручика
Сабурова - ни к чему ему лезть в дела голубых, которых некогда зацепил
стихом поручик Тенгинского полка Лермонтов. Офицерской чести противно -
соучаствовать тем стрюкам и даже думать о них...
Они ехали, болтали, молчали, опрокинули еще по паре стаканчиков, ехали,
и понемногу путь стал скучен - оттого, что впереди дороги оставалось
больше, чем позади. Вечерело, длинные тени деревьев ложились поперек
тракта там, где дорога проходила лесом, а болотины понемногу заволакивало
туманом, редким пока что, жиденьким. Вот и солнце укатилось за горизонт.
- Влажной барин говорил как-то, что земля круглая, - сказал Мартьян с
плохо скрываемым превосходством тороватого и удачливого над бесталанным и
блажным. - А я вот езжу - полсотни верст туда, полсотни верст назад. И
везде земля - как тарелка. Ну, не без пригорков кой-где, но чтобы
круглая...
- Оно так, - лениво поддакнул Платон. - Ежели взять степь...
Крик его прервал долгий вопль на одной ноте - он донесся издалека,
затих, потом вновь зазвучал, приближаясь. Звучал он так, словно человек
нос к носу столкнулся с каким-то ужасом и давно уже вопит, подустал, осип.
- Шалят? - спросил Платон, а сам уже подтянул к себе ружейный чехол,
возился с пряжками.
- Да не должны бы возле самого-то постоялого... - сказал сквозь зубы
Мартьян, но тоже насторожился и потрогал безмен.
Поручик Сабуров извлек из кофр-фора кобуру, из кобуры вытянул табельный
"смит-вессон" и взвел тугой курок. В кофр-форе лежал еще великолепный
кольт с серебряными насечками, и не паршивая венская подделка, а
настоящий: "сделано в Хартфорде" - трофей, забранный у срубленного в лихом
деле турецкого офицера. Но пусть себе лежит. Оружия и так достаточно.
Поручик да казак с шашками, винтовкой и револьвером, детина с безменом -
на любых разбойничков хватит, ха! Янычар трогали за магометанскую душу, а
тут...
Дорога заворачивала, по ней завернула и тройка, и они увидели, что
навстречу движется человек - то побежит, то бредет вихлючим зигзагом, то
снова малость пробежит, и машет руками неизвестно кому, и мотает его, как
пьяного. Или смертельно раненного, подумали два военных человека и стали
очень серьезными.
- Тю! - сплюнул Мартьян. - Рафка Арбитман тащится, и таратайки его при
нем нету...
- Это кто?
- Да жид. Торгует помаленьку, старым тряпьем больше. - Мартьян
поскучнел. - Вот ты господи, у него ж и брать-то нечего. Неужто позарились
на клячу да кучу тряпок?
- Останови.
- П-р-р! - Мартьян натянул вожжи. - Здорово, Рафка, что у тебя такое?
Старый еврей подошел, ухватился за борт повозки, поручик Сабуров,
оказавшийся ближе, наклонился к нему и едва не отпрянул - таким от этого
библейского лица несло ужасом, смертным отрешением духа и тела от всего
сущего.
- Ну что там? - нетерпеливо рявкнул Мартьян, протянул ручищу и тряхнул
старика за плечо. Тщедушная фигурка колыхнулась - и лапсердак в свежей
земле, и лицо, и пейсы; в волосах, как у языческого Силена, торчат листья
- бежал, продирался, падал. - Да говори ты, идол!
- Слушайте, - сказал Арбитман. - Таки поворачивайте уже и бегите
быстрее отсюда, совсем скоро тут будет сатана, как лев рыкающий, и смерть
нам всем. Смерть нам всем. Вот все кричат на старого еврея, зачем он
продал Христа, и я сегодня думаю: может, какой один еврей когда и продал
немножко Христа? Иначе почему на старого Рефаэла выскочил такое... Молодый
люди, вы только не смейтесь моими словами, хоть вы и храбрые военные люди,
совсем как Гедеон храбрые, но убегать нужно, скакать, иначе мы умрем от
это страшилище, и трусы, и храбрые!
Они переглянулись и покивали друг другу с видом людей, которым все
насквозь ясно.
- Садись на облучок, - сказал Мартьян и переложил безмен на колени,
освобождая место. - Хошь ты и жид, а не бросать же на ночь глядя во чистом
поле.
Старик подчинился, вожжи хлопнули по гладким крупам, и лошади рванули
вперед; но старьевщик, увидев, что назад они не собираются поворачивать,
скатился с облучка и кинулся напрямик, махая руками, вопя что-то
неразборчивое. Они кричали в три глотки, но Рефаэл не вернулся.
- Да ладно, - махнул ручищей Мартьян. - Не хотел с нами, пусть пешком
тащится. Медведей с волками у нас еще при Годунове перевели. А в болото
ухнет - на нас вины нет. Честью приглашали. Но-о!
Двенадцать копыт вновь грянули по пыльной дороге. Поручик Сабуров
положил "смит-вессон" рядом, стволом от себя, а Платон ради скоротания
дорожной скуки затянул негромко:
Не туман с моря поднялся,
три дня кряду сильный дождик шел -
князь великий переправлялся,
через Дунай он с войском шел.
Он и шел с крестом-молитвой,
чтобы турок победить,
чтобы турок победить,
всех болгар освободить.
Три мы ночи шли в походе,
призатуманилось у нас в глазах...
Песня оборвалась - лошади шарахнулись, ржа, повозку швырнуло к обочине,
Сабуров треснулся затылком о доску, и в глазах действительно
призатуманилось. Мартьян что есть сил удерживал коней, кони приплясывали и
храпели, норовя вздыбиться, а Платон Нежданов уже стоял на дороге,
пригнувшись, взяв ружье на руку, сторожко зыркая по сторонам.
- Ваше благородие!
Сабуров выскочил, держа "смит-вессон" стволом вниз. Хлипконькая
еврейская двуколка лежала в обломках, только одна уцелевшая оглобля
торчала вверх из кучи расщепленных досок и мочальных вязок. Везде валялись
ветошь и разная рухлядь. А лошади не было, вместо лошади ошметки - тут
клок, там кус, там набрызгано кровью, там таращит уцелевший глаз длинная
подряпанная клячонкина голова. С болот наплывал холод - но только ли
оттого стало вдруг зябко?
- Й-эх! - выдохнул урядник. - Ваше благородие, это что ж? Это и медведь
так не разделает!
- Да нету у нас ни медведей, ни волков! - закричал Мартьян с облучка. -
Какие были, говорю, при Годунове вывелись!
- Оно, конечно. Но кто-то ж клячу разделал? Так что не зря жид в бега
ударился, ох, было чего спужаться, верно вам говорю... И что делать-то?
Он глянул на Сабурова, по долголетней привычке воинского человека ждал
команды от офицера, но что мог поручик приказать, и что он вообще понимал?
Да ничего. Он стоял с тяжелым револьвером в руке, и ему казалось, что из
леса пялятся сотни глаз, то ли звериных, то ли неизвестно чьих, что там
щерятся сотни пастей, а сам он маленький и голый, как при явлении на свет
из материнского чрева. Древний, древнейший, изначальный страх человека
перед темнотой и неизвестным зверем всплывал из глубин сознания, туманил
мозг. Секундным промельком, не осознаваемым рассудком, вдруг пронеслось то
ли воспоминание, то ли морок - что-то огромное, в твердой чешуе, шипящее,
скалится, а ты такой бессильный и перепуганный...
Все же он остался боевым офицером и, прежде чем самому отступить,
скомандовал:
- Урядник, в повозку! - Потом запрыгнул следом и крикнул: - Пошел!
Лошади дернули, и подгонять не пришлось. Мартьян стоял на облучке,
свистел душераздирающе, ухал, орал:
- Залетные, не выдайте! Выносите! Господа военные, пальните погромче!
Бабахнула винтовка, поручик Сабуров поднял револьвер и выстрелил
дважды. Лошади понесли, далеко разносились свист и улюлюканье, страх
холодил грудь, ледяные мураши бродили по спине, и один Бог ведает, сколько
продолжалась бешеная скачка - но наконец тройка влетела в распахнутые
настежь ворота постоялого двора, и на добротных цепях заметались,
захлебываясь лаем, близкие к удушению два здоровенных меделянских кобеля.
Хозяин был - кряжистый, в дикой бороде, жилетка не сходилась на тугом
брюхе, украшенном серебряной часовой цепкой, на лице всегдашняя готовность
странноприимного человека услужить чем возможно, но и чувство некоторого
достоинства. Мартьяна он встретил как давнего знакомого, на растрепанного
поручика воззрился чуть удивленно (Сабуров торопливо принялся натягивать
полотняник). Услышав про лошадиные клочки, покачал головой:
- Поблазнилось, не иначе. Нету тут зверей.
- К нам в шестьдесят девятом из персов тигра забегала, - сообщил
Платон. - Зверь - во! - Он показал руками в высоту, а для длины размаха
рук не хватило. - Отсюда и вон досюда, ей-Богу! Два батальона поднимали и
чеченскую милицию - обкладывать. Может, и тут?
- Тигру я видел, - сказал хозяин. - На ученой картинке. Землемер
проезжал, у него были. Зверь полосатый и длинный. Но скажи ты мне,
кавказец, как бы эта тигра прошла от персов в наши места? Шум давно
поднялся бы на все южные губернии, она б их не миновала...
В этом был резон, и Сабуров кивнул. Хозяин стоял у широкого крыльца
рубленного на века постоялого двора, держал старинный кованый фонарь,
которым при нужде нетрудно смертно ушибить медведя; сам он был, как
древняя каменная статуя, и все вокруг этого былинного детины - дом,
конюшня, высокий тын с широкими воротами, колодезь - казалось
основательным, вековым, успокаивало и ободряло. Недавние страхи показались
глупыми, дикая скачка с пальбой и криками - смешной даже, стыдной для
балканских орлов. И балканские орлы потупились, не глядя друг на друга и
на хозяина.
- Ну, а все-таки? - спросил поручик Сабуров.
- Да леший, дело ясное, - сказал хозяин веско. - У нас их не то чтобы
много, как вот, к примеру, на Волыни или в Муромских лесах - вот где
кишмя! - но и наши места, чать, русские. Есть у нас свой.
- А ты его видел? - не утерпел Платон.
- А ты императора германского видел?
- Не доводилось пока.
- Так что оттого, что ты его не видел: его и на свете нету, выходит?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг