из седла менее опытного наездника. Савин усидел. Он навалился на шею коня,
заставил-таки его коснуться земли передними ногами. До рези в глазах, до
слез напрягся, всматриваясь вперед.
Ничего и никого там не было - голая равнина, залитая лунным светом,
резкие тени от камней и кустов. И тишина, про которую не хотелось сейчас
думать: "Гробовая". А Лохинвар плачуще, жалобно ржал, дергал головой,
стриг ушами, шарахался из стороны в сторону. Савин хорошо знал лошадей и
понимал, что конь испуган, взволнован, досадует на тупость седока, не
желающего бежать от опасности.
Он вспомнил снимки, которые показывал Лесли. Вспомнил все известные
ему древние легенды, связанные с этим краем, - псы с зеленой шерстью и
горящими глазами, дышащие холодом брауни, блуждающий под землей
зачарованный волынщик, кровожадный Морской Конь... Злясь и досадуя на свой
бессильный страх, Савин выхватил пистолет и выстрелил по равнине поверх
головы коня. И еще раз. И еще.
И - ничего. Лохинвар немного успокоился, словно прислушивался или
приглядывался, потом снова принялся нервно приплясывать. Савин достал
камеру "Филин", приспособленную для ночных съемок, и, не поднимая к
глазам, стал водить ею вправо-влево, стараясь охватить всю долину. Другой
рукой с зажатыми в ней поводьями он похлопывал коня по шее, шептал ему
ласковые слова, но все усилия про - пали втуне - Лохинвар был близок к
тому, чтобы окончательно потерять голову и понести. Угадав то, Савин
спрятал камеру, повернул коня и предоставил ему самому выбирать аллюр.
Лохинвар сорвался в бешеный галоп. Ветер бил в лицо, длинная жесткая грива
хлестала по щекам. Сначала Савин оглядывался, но вскоре перестал. Он
только время от времени легонько натягивал поводья, давая коню понять, что
по-прежнему остается хозяином.
Брызнула из-под копыт каменная крошка, подковы высекли пучок искр,
Лохинвар замедлил бег, остановился наконец, запаленно водя боками.
Савин спрыгнул на землю, похлопал коня по влажной шее:
- Ну что ты, дурашка? Чертей испугался?
Лохинвар опустил ему на плечо длинную тяжелую голову, гулко
всхрапнул. В его большом красивом Теле затухал озноб испуга.
- Тебе легче, - сказал Савин. - Ты просто боишься. А мы еще и никак
не можем понять, чего же мы, собственно, боимся...
В ответ на это рассуждение Лохинвар снова всхрапнул и попытался
ухватить Савина за ухо. Савин легонько шлепнул его по губам, взял под
уздцы, и они пошли к берегу, к тому месту - репортер хорошо изучил карту.
Они миновали покосившийся каменный столб, поставленный неизвестно
кем, неизвестно когда и неизвестно для чего. При скудном лунном свете
можно было разобрать черты грубо вырезанного человеческого лица. С моря
наплывал туман, волокнистый, колышущийся, выползал на берег и никак не мог
выползти, словно боялся коснуться камня и песка.
Здесь, то самое место. Савин стреножил Лохинвара старым приемом
техасских ковбоев - привязал поводья к правой бабке, - прошел к воде,
встал лицом к морю, спрятав руки в карманах куртки. Поднял воротник,
затянул "молнию" до горла - от воды тянуло сырым холодом.
Сзади громоздились граненые скалы. Впереди колыхалась зыбкая стена
тумана, скрывавшая пучину, - глубина здесь начиналась почти от берега.
Вот тут его и нашли. Старый служака, не поднявшийся выше сержанта -
или не захотевший подниматься выше, - замкнутый вдовец, почти без
увлечений, если не считать кактусов и пива в умеренном количестве. С чем
же он столкнулся, и какое отношение к этому имеют обстоятельства его
смерти?
Коротко заржал Лохинвар. Савин коснулся кармана. Нет, на сей раз это
было радостное, приветственное ржанье - конь учуял сородичей. Савин
прислушался. Перестук копыт, обрывки едва слышного разговора, а со стороны
моря - словно бы удары весел по спокойной воде. Лохинвар снова заржал, и
ему ответили чужие лошади.
Савин вскочил в седло и рысью тронулся в ту сторону.
У берега покачивался широкий баркас, осевший почти до уключин под
тяжестью широких тугих мешков. Трое в обтягивающих брюках и мешковатых
куртках с капюшонами стояли возле пароконной повозки и горячо спорили. Это
был даже не гэльский - какой-то местный диалект, Савину неизвестный.
Однако по жестам Савин вскоре понял, в чем дело: двое с баркаса ругают
третьего, возницу, за то, что он приехал один, - видимо, им не хотелось
самим таскать мешки. Вдали, в тумане, смутно угадывался силуэт длинного
корабля.
"Контрабанда", - сгоряча подумал Савин и тут же отбросил эту мысль
как глупую и вздорную. Контрабанду не возят на допотопных повозках и
лодках; сохранившиеся еще рыцари удачи предпочитают более скоростные
средства передвижения. Да и Лесли предупредил бы о чем-нибудь таком. И
наконец, контрабандисты не стали бы терять драгоценные безопасные минуты
на нудное препирательство из-за того, кому таскать мешки...
Савин подъехал поближе. Спорщики замолчали и уставились на него.
- Добрый вечер, - сказал он с коня.
Ночные трудяги кивнули, и один, ничуть не удивившись, что-то горячо
затарахтел. Акцент у него был ужасающий, на одно исковерканное английское
слово приходилось три-четыре абсолютно непонятных, но Савин все же
сообразил, что его приглашают помочь и даже обещают заплатить. Подумав, он
слез с коня.
Один из моряков демонстративно устранился - сел на удобный камень,
вытащил трубочку и задымил. Второй, поворчав, стал подавать мешки, а Савин
с возницей таскали их в повозку, метров за двадцать - из-за валунов
повозка не могла подъехать к самому берегу. Тяжеленные мешки были набиты
какими-то твердыми свертками и ничем не пахли.
В приключенческом романе герой обязательно исхитрился бы вспороть
мешок и утолить любопытство. Савину этого, разумеется, не удалось. Он лишь
старательно ощупывал мешки, но так и не смог понять, чем они набиты.
Они пошли за двумя последними мешками. Моряк с трубкой вдруг
пробормотал короткое непонятное слово и показал подбородком на что-то за
их спинами. Поодаль маячил верховой, закутанный в длинный плащ с
надвинутым на глаза капюшоном. Напарник Савина заметно заторопился.
Последние мешки легли на верх штабеля. Возница стал опутывать штабель
веревками. Моряк, копаясь в кармане, шагнул к Савину. Репортер
приготовился отстранить руку с кредиткой, но на ладони моряка блеснули
монеты, а это меняло дело - Савин был страстным нумизматом.
Весла плеснули, и баркас отплыл, превращаясь в размытый силуэт,
скользящий к еще более зыбкой тени корабля, - там черным крылом мелькнул,
разворачиваясь, парус. Возница щелкнул кнутом, лошади тронулись. Лохинвар
прощально заржал вслед. Верховой ехал рядом с повозкой, донесся
удаляющийся разговор - закутанный явно сердился, возница оправдывался.
Савин стоял рядом с Лохинваром. Корабля уже не было, он растаял, как
призрак. Словно лишний раз убеждая себя в реальности только что
закончившейся погрузо-разгрузочной операции, Савин встряхнул в ладони
честно заработанные монеты. Они глухо звякнули - самые настоящие,
полновесные.
Савин ссыпал монеты в карман, застегнул его на "молнию" и вскочил в
седло.
Он давно уже должен был догнать тяжело груженную повозку, но.., не
было впереди никакой повозки. Слева тянулся внушительный скалистый обрыв,
справа стелился по-над морем туман. Вот он, единственный на участке в
несколько миль протяженностью пологий подъем, по которому только и могла
подняться повозка, но Савин успел бы сюда раньше, неминуемо обогнал бы их!
Немилосердно понукая Лохинвара, Савин поскакал вверх. Перед ним, как
и давеча, раскинулась посеребренная лунным светом равнина. И нигде не
видно повозки. Позвякивали в кармане монеты, фыркал Лохинвар, где-то
далеко слева, над островком косматых кустов, протяжно, пронзительно
кричала какая-то ночная птица.
Савин хотел спешиться, но не смог - почему-то он чувствовал себя
уверенно лишь на коне, слившись с теплым, живым, почти разумным существом.
Лохинвар был свой, из знакомого и привычного мира.., или и он? Если и он
сейчас "во что-нибудь такое превратится"? Вокруг - не тронутые
цивилизацией пустоши, до города далеко, печально стонет неизвестная птица,
а луна похожа на череп...
Ну, это уж ты чересчур, одернул себя Савин. Ты видывал и не такое.
Но, возразил он себе, все, что ты видел, было пусть и опасным, однако
своим, а это - совсем чужое, неизвестное...
Лохинвар насторожился.
- Опять? - зло пробормотал Савин, всматриваясь. На этот раз он твердо
решил не хвататься за пистолет - разве что неизвестный зверь вцепится в
ботинок. Он только расстегнул футляр камеры и ждал.
Два черных зверя, поджарых а лобастых, неслись наискосок по склону
холма метрах в двухстах от Савина - весело, игриво. Они шутя бросались
друг на друга, останавливались с размаху, бороздя лапами дерн, рычали,
кувыркались. Была в этом беге, непонятной игре под луной ясная и
постороннему радость, упоение своей ловкостью, силой, ночным простором.
Савин замер. Камера праздно болталась на ремне. Они были похожи на
собак - но не собаки. Похожи на пантер - но не пантеры. Два стремительных
зверя, диковинные и прекрасные, чужие в этом мире.
Он подумал о пистолете - и не пошевелился. Мельком вспомнил о камере
- и не смог поднять руку. Это, было все равно что подглядывать в замочную
скважину. Чужая жизнь проносилась мимо, налитая чужим, непонятным азартом,
чужой гармонией. Почему так спокоен Лохинвар? Он же их видит, а они не
могут не видеть всадника, нелепой статуей застывшего посреди равнины...
Савин вдруг засвистел в два пальца. Взбрыкнул от неожиданности
Лохинвар, а звери и внимания не обратили, только тот, что бежал впереди и
был чуточку крупнее, беззлобно рыкнул, словно отмахнулся, мотнул лобастой
башкой, и оба скрылись за холмом. Савин поскакал следом. Камера больно
ударяла по ребрам, это было очень важно почему-то - догнать, доскакать,
пусть и без цели...
Лохинвар с маху влетел словно бы в невидимый упругий кисель, воздух
сгустился, сдавил, поволок, как волна, стал швырять вправо-влево, и Савин
почувствовал, что копыта коня отрываются от земли. Пронзительный
фиолетовый свет, потом мрак. Фиолетовое сияние и непроницаемая тьма
сменяли друг друга, вспышками били в глаза, на секунду будто раздернулся
занавес, и Савин увидел вокруг солнечный день, равнину, пересеченную
узкими каналами - кажется, по ним плавали узкие, похожие на полумесяц
лодки без мачт и весел, - уступчатое здание из алых и черных плит вдали,
пышные деревья. Этот, многоцветный феерический мираж стоял перед глазами
не долее секунды - и вновь череда вспышек, пулеметное мельканье света и
мрака, радужные круги, ослепившие, подмявшие волю. И - падение, сердце
обрывается, лечу в пропасть, спасите...
Наваждение прошло, в лицо бил сырой ветер, и Лохинвар куда-то несся
вскачь, жалобно ржал. С трудом Савину удалось остановить коня. Он сполз с
седла и опустился на землю, тер ладонями лицо, и не было желаний, не было
мыслей, лишь безграничная усталость и переходящее в опустошенность
бессилие.
У самой головы осторожно переступили копыта, Лохинвар фыркнул в ухо,
коснулся мягкими губами щеки - тревожился за него. Савин поднялся,
огляделся - где они? Незнакомые холмы, не видно моря, в распадке, не очень
далеко, - продолговатая темная масса. Замок, сообразил Савин. Замок с
забытым названием - хозяина зарезали так давно, и фортеция, отнюдь не
стратегически расположенная, простояла бесхозной так долго, что название
ее помнил разве что компьютер какого-нибудь архива.
Теперь Савин мог сориентироваться. "Заколдованное место" каким-то
образом перебросило его миль на пять к северо-востоку.
Желтый колючий огонек вспыхнул и погас на фоне черного замка. Савин
посмотрел туда, пробормотал: "Ну, я ж вас!" Прилив силы и злого азарта
поднял его в седло. Он готов был сейчас встретиться с чертом, с нежитью,
со страшилищем из легенды - лишь бы оно умело членораздельно объясняться
на одном из знакомых ему языков.
До замка было совсем близко, когда всадник на коне темной масти
двинулся навстречу Савину, словно отделившись от стены. Савин придержал
Лохинвара.
Черный Джонстон и в придачу десять воинов в доспехах напугают хоть
кого.
Только будет много хуже, если Джонстона ты встретишь ненароком
одного...
- вспомнил он и, вопреки пришедшей на ум старинной шотландской
балладе; подумал: наконец хоть какая-то определенность. Всадник
приближался, вскоре Савин увидел, что это женщина, а там и узнал ее. Он и
рад был встретить ее, и чувствовал себя обманутым чуточку, что ничуть не
снижало, впрочем, загадочности момента.
Он не успел придумать насмешливую фразу, и Диана заговорила первая:
- Гоняетесь за эльфами?
- И за ведьмами тоже.
- Ну, ведьма вас нашла сама.
- Повторяетесь? Во второй раз такие розыгрыши не проходят, - Да-а? -
Диана внимательно разглядывала его. - А вы в этом уверены?
На ней был черный плащ, схваченный у горла большой чеканной бляхой.
- Хотите, почитаю мысли? - спросил Савин. - В этих краях происходят
странные вещи, согласен. Но вы-то тут при чем? Какая-то глупая
случайность, глупое совпадение - и вас посчитали ведьмой, так что...
Он замолчал - Диана протянула к нему руку ладонью вверх, и на ее
узкой ладони вспыхнуло синее холодное пламя, осветило лицо, юное и
дерзко-насмешливое. Всхрапнул, попятился Лохинвар. Это не гипноз, подумал
Савин, я ему никогда не поддавался, даже сам Арумов, когда я делал о нем
фильм, ничего не добился...
- Это тоже не ново, - сказал он. - Аэлита... Пламя сорвалось с ладони
Дианы, метнулось к нему, голубое сияние опутало, оплело, подняло из седла.
Опомнился он на растрескавшихся плитах замкового двора, похожих на такыр.
Коней не было. Диана, закутавшись в плащ, сидела рядом на низкой
каменной скамье. Над ее головой в оконных проемах сонно возились, задевая
крыльями камень, вороны.
- Итак, ведьма, - сказал Савин. - Но у меня сложилось впечатление,
что ведьмы - непременно нагие и непременно на помеле.
- У каждого времени своя мода.
- Может быть, хватит пугать? Каюсь - кое-какое самомнение ты с меня
сбила. И только. Никакая ты не ведьма, и в прекрасных инопланетянок я тоже
что-то плохо верю, - А я вот думаю, что мне с вами делать, - сказала
Диана. - Ну, что мне с вами сделать?
Савин хмыкнул, подошел к ней, довольно бесцеремонно взял за плечи и
поднял со скамьи. Усмехнулся, глядя ей в глаза:
- Будь ты ведьмой или альтаирским резидентом, ты не комплексовала бы
из-за отношения к тебе обывателей. А ты ведь комплексуешь, красавица, злит
тебя такое отношение, вот и тянет бравировать, пугать...
Синяя вспышка отшвырнула его прочь, он весьма чувствительно брякнулся
на каменные плиты и закричал, не вставая:
- Ну, еще? Давай, отыграйся! А потом в подушку поплачь, хочется же!
Бац! Невидимая рука в кольчужной перчатке отвесила полновесный свинг,
совсем как в Санта-Кроче, но тот капрал был пьян, и под руку Савину в
полном соответствии с нехитрым трафаретом кабацкой драки подвернулся стул,
а капрал был один, без дружков, и все обошлось как нельзя лучше...
- Этим никогда ничего не докажешь... - прохрипел Савин, ощупывая
саднящую скулу. - Тоже мне, Геката...
- Ну, прости. - Диана помогла ему встать. - Иногда это получается
машинально, так порой взвинтят.
Она была красивая, в амбразурах возились вороны, и где-то за стеной
заржали кони. С ума сойти, какой фильм получится, подумал Савин. Но хватит
о деле, ей же плохо, дурак догадается...
- Разумеется, ты не Геката, - сказал он. - Ты глупая девчонка,
которой случайно попала в руки забытая хозяйкой волшебная метла. Ты
слишком красивая, чтобы на тебя сердиться, и слишком взбалмошная, чтобы
принимать тебя очень уж всерьез...
Он охнул и полез в карман за пистолетом. В воротах стоял зверь и
смотрел на них, топыря круглые уши. Тот самый, встреченный за несколько
минут до миража.
Диана подняла руку, с ее пальцев сорвались золотистые лучики. Зверь
попятился, бесшумно и грациозно исчез за стеной.
- Не бойся, - насмешливо усмехнулась Диана, - они же тебя не тронули
тогда...
- А ты откуда знаешь?
- А они мне сказали, - передразнила она его интонацию. - Отпусти.
- Сама освободись.
- Ах, как смело - обнимать ведьму... И самоуверенности прибавляет, да?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг