Белоконь взглянул на меня со значением, но я и сам знал, что нужно
делать.
- Иванов, - начал я, - какая у вас должность на вашей планете?
- На _вашей_ - инспектор-наблюдатель, - сказал он спокойно. - На
нашей я не работаю. Давно уже.
- И за кем же вы наблюдаете? - спросил Белоконь.
- За вами, естественно.
- Зачем?
- Я историк, - сказал он. - Какой историк не хотел бы своими
глазами увидеть прошлое? А вы ведь - наше прошлое.
- Это вас я должен благодарить за подарки?
- Нет, - сказал Иванов. - Давайте сразу внесем ясность.
Эксперимент с вами проводит другая цивилизация, другая раса. Это,
впрочем, такие же гуманоиды, как мы с вами, в чем вы могли убедиться
на примере Жанны. Между прочим, наши идейные противники, но что
поделать - сосуществуем...
- Схватка двух миров... - пробурчал Белоконь. - И Земля - арена.
Я-то думал, что такое случается только у Саймака.
- Интересно, почему вы так думали? - обернулся к нему Иванов. - И
вообще, что вы думали, президент? Что в космосе нет разумных, кроме
вас? Или они есть, но идейных расхождений у них быть не может? Все
они, как горошины из одного стручка, да? Геннадий, вы ведь живете не
на Земле, вы живете в космосе, ваша атмосфера - не броня, а космос не
шеренга слепков с одной-единственной матрицы, когда же вы это поймете?
- Так, - сказал я. - И оттого, что наша атмосфера - не броня, вы
можете экспериментировать, как хотите?
- Я уже сказал, что это не мы. Не путайте нас с ними. Мы были и
остаемся наблюдателями, только наблюдателями, вы понимаете? Не имеете
права даже шевельнуть пальцем.
- Даже если кто-то отдаст приказ начать ядерную войну?
- Даже.
- Это не жестоко?
- Иногда разумная жестокость лучше абстрактного гуманизма.
- Ага, - сказал Белоконь. - Это старая песня - что тот, кому
оказали помощь, станет вечным нахлебником филантропа. Интересно, с
какой стати? Понятия не имею, что творится в космосе, поэтому буду
приводить только земные примеры. Вы хорошо знаете нашу жизнь?
- Я у вас шестой год, - признался Иванов. - Другие и дольше, так
что разбираемся.
- Прекрасно. Тогда вы должны знать, что наша страна много помогает
другим странам, но они не собираются превращаться в нахлебников.
- Неудачный пример, - сказал Белоконь. - Во-первых, вы говорите о
делах _вашей_ планеты. Во-вторых, вы путаете помощь с опекой.
Представьте - друг против друга стоят изготовившиеся к бою армии,
вот-вот должна прозвучать труба, и в этот момент к военачальникам
одной из сторон подходит незнакомец и предлагает: "Не стоит вам губить
своих солдат, отпустить их по домам к женам и чадушкам, а с вашим
противником я разберусь сам". И начинает разбираться. Солдаты той
армии, который он протежирует, расходятся по домам и какое-то время
благоденствуют. Но однажды появляется новый, незнакомый враг, и для
борьбы с ним мало торопливо собранных солдат, нужен опыт, который как
раз и помешал приобрести благодетель. И ничего другого не остается,
кроме как снова кликать его, доброго, могущественного. Хорошо, если он
окажется поблизости и не опоздает... Вы сумели отказаться от бога,
найдите в себе силы отказаться и от заоблачных варягов.
- Можно проще. Одна-единственная акция - уничтожение ядерного
оружия.
- А химическое? Бактериологическое? Бомбы, что выжигают кислород
в радиусе километра? Шариковые? А промышленность, производящую
взрывчатку, тоже - в порошок? А атомные заводы? Но тогда вы не сможете
производить атомные электростанции, лучевые пушки для онкологов,
аммонал для шахтеров. Наконец, главное - заводы по производству
эйчбомб существуют не в безвоздушном пространстве, они неразрывно
связаны со всей промышленностью производящей бомбы страны. Вы в самом
деле согласны ради избавления от атомного страха вернуться в каменный
век? Что тогда? Средства из арсенала вашей фантастики - все эти
гипноизлучатели, за минуту превращающие людей в ангелов? Между прочим
они у нас есть, маленькие, правда, их используют биологи и
косморазведчики против диких зверей, но мы можем сделать и большие.
Хотите? Ах, вам лично "позитивная реморализация" не нужна? Пиночет,
Стресснер и так далее? А миллионы негенералов и не-чинов? Кто будет
производить отбор - вы?
Отличный вышел бы из него боксер. Он гонял Белоконя по рингу,
небрежно отмахиваясь, как от комара, прижал к канатам и не добил
только из жалости.
- Хватит, Генка, - сказал я, - мне было жаль его, и себя тоже,
потому что он частично высказывал и мои мысли. - Действительно, если
вдуматься, вся эта гнусь не растеряется и без бомб, был бы только лес,
где можно выломать дубину. Давайте о чем-нибудь другом.
- Хорошо, давайте о другом, - согласился Белоконь. - Иванов, вы же
наблюдатель, вы не имеете права шевельнуть и пальцем, почему же вы к
нам пришли?
- Во-первых, я дал вам минимум информации, - слегка улыбнулся он.
- Во-вторых, обстоятельства особые. Песков уже вошел в контакт с
"филантропами". Это прозвище, мы их так зовем.
- А они вас?
- "Перестраховщики". Прозвища считаются оскорбительными. Потому я
и смог появиться у вас, что вы уже вышли на контакт с Сообществом, к
сожалению, не с лучшими его представителями. Тем не менее я не имею
права шевельнуть и пальцем, чтобы чему-нибудь помешать.
- Какова цель эксперимента? - задал я вопрос, который следовало
задать раньше.
- Подготовка к их коронному номеру, который они собираются
проделать с вашей планетой. Дать каждому то, что они дали вам троим.
- А потом?
- Ничего. Они и не собираются вступать в какие-либо контакты.
Уничтожат ваше оружие, сделают невозможным его дальнейшее
производство, осыплют планету изобилием и вернутся к себе.
- Но ведь это ваши идейные противники! Вы не собираетесь
вмешиваться?
Лицо Иванова стало грустным и каким-то беспомощным:
- Вот этого мы как раз и не можем. Существуют Сообщество и его
законы. По законам Сообщества мы можем вмешаться. Вернее не мы лично,
я просто историк. Служба Безопасности обязана вмешаться, но только в
случае военной агрессии против вас или иного применения силы, - он
грустно улыбнулся. - Говоря откровенно, какими бы ни были входящие в
состав Содружества цивилизации, ни одна из них не станет применять
силу против какой бы то ни было другой. Говоря совсем откровенно,
законы Сообщества несколько устарели, но изменить их, как вы
понимаете... Смаху такое не делается. А "филантропы" назубок знают
законы. Никакого применения силы, с неба свалятся дары, опустеют
арсеналы и только. Я не имею права даже высказать свои соображения.
- Ну, а все-таки?
- Не могу. Мне не нужно было приходить.
- Кто же Жанна? - спросил Белоконь.
- Человек, разумеется.
- А почему она?
- Бросьте вы, - сказал Иванов. - Что толку копаться в
третьестепенных проблемах? Думайте о главном.
У меня создалось впечатление, что его невозмутимость - маска, а на
самом деле ему страшно хотелось побеседовать с нами о многих серьезных
вещах. По тому, как он говорил, как держался, видно было, что его
волнуем и мы сами, и наши проблемы, и готовящаяся акция. Что позиция
стороннего наблюдателя противна ему, угнетает, и он охотно послал бы
к чертям все запреты и полез в драку, но законы заставляли его молчать
и держать руки в карманах. Я завидовал ему и жалел в то же время.
Конечно, вряд ли они жили скучно, но они жили под безопасным небом, а
нам еще предстояло только сворачивать горы. Или уже нет?
- Хоть что-то вы собираетесь делать? - спросил Белоконь.
- Создалась такая ситуация, когда ни вы, ни я не можем ничего
сделать. Впрочем, вы можете решать, и это будет равносильно тому, как
если бы вы что-то сделали. Решать. - Он посмотрел мне в глаза. -
Решать. Ну, я пошел. Мне и приходить-то не следовало...
Он уходил к автобусной остановке, ловко лавируя среди обломков
бетона, мы смотрели из окна ему вслед. У него была быстрая,
размашистая походка человека, знающего, что впереди много
незаконченных дел. Наконец он скрылся из виду, завернул за дом с
гастрономом. Вы взглянули друг на друга, и я поразился белоконевскому
лицу - совсем чужое оно было, злое, потерянное и отсвечивало словно бы
пожаром, таким я его впервые видел.
- Толстовцы... - сказал он и разразился матерной бранью.
З-законопослушные...
И началось извержение вулкана. Сначала он долго и непечатно
поносил всех, кого только можно было - меня за то, что это случилось
со мной, себя за то, что он оказался причастным к этому делу, Иванова
и его коллег за интеллигентскую мягкотелость, "филантропов" за их
коварные планы, наши вооруженные силы за то, что они не смогут ничему
помешать. Потом он немного успокоился и стал рычать о черных
перспективах. Я только слушал.
Вот она, инопланетная агрессия, рычал он, метаясь по комнате.
Всякие писаки малевали картины одна страшнее другой - летучие
осьминоги, испепеляющие лазерами города, гигантские радиоактивные
муравьи, лопающие всех подряд, бездушные альтаирские роботы, сметающие
все на своем пути, чудовища огненные, мохнатые, десятирукие, стоногие,
аморфные, невидимые, рев, вой, хруст костей, бегущие толпы. Пляшущие
на развалинах Нью-Йорка огнедышащие жабы, железный истукан, насилующий
кинозвезду у обломков Эйфелевой башни, Годзилла - весь этот хлам,
который у нас не переводят, потому что это макулатура. Все эти ужасы,
рассчитанные на тамошнего читателя, неприхотливого и
закомплексованного.
А оказалось, что ничего этого не будет. Не будет агрессоров
устрашающего облика, бегущих толп, пылающих городов, огненных лучей,
ядовитых газов, хаоса, ужаса и паники. Не будет никакой войны,
пришельцы не только не станут воевать сами, но и нас отучат навсегда
от войн. Но движение человечества вперед будет остановлено - не пулями
и газом, а тотальным изобилием, лимузином у каждой двери, золотом в
каждом кармане, бриллиантом в каждом ухе, цветным экраном метр на метр
в каждом красном углу. Этим преждевременным изобилием.
Лучшие умы человечества никогда не отрицали материального
благополучия, рычал он, терзая буйную шевелюру. Общественные писсуары
из золота, бриллиантовые детские кубики - да, в будущем это должно
стать нормой. Но всему свое время. То изобилие, что жалуют нам со
своего плеча пришельцы сейчас, в середине восьмидесятых годов
двадцатого века, не нужно. Рано, преждевременно. Да, среди четырех с
лишним миллиардов землян много борцов, но неборцов, обывателей, будем
смотреть правде в глаза, гораздо больше чем нам хотелось бы. Слишком
многим заоблачные дары заслонят весь мир в его проблемами, и в тысячу
раз труднее будет поднимать их в атаку, сплачивать вокруг знамен,
вытаскивать из золотой скорлупы... Они будут отлягиваться, кричать,
чтобы их не тревожили, что они счастливы, и все вокруг счастливы - тот
сосед, и вон тот, так что подите к черту и оставьте нас в покое, чего
вам не хватает теперь, когда у всех все есть, что вам, больше всех
надо?
Миллионы сегодня голодают и бедствуют, и как объяснишь им,
прыгающим от радости при виде дома, за который не нужно платить десять
лет, полного холодильника, автомобиля, что это - суррогат счастья?
А потом те, которые неборцы, войдут во вкус, им уже мало будет
шестицилиндрового авто, телевизора метр на метр, захочется лимузина
двенадцатицилиндровго или на воздушной подушке, телевизора, способного
передавать запахи, и посыплятся из-за облаков новые дары в красивой
упаковке, и океан изобилия захлестнет с головой, и мечта лететь к
звездам так и останется мечтой...
Человечество погибнет, рычал он, и погубят его не кровожадные
осьминоги в лязгающих треножниках, и слава богу, если мы умрем
достаточно рано, не увидев заката, окончательно вставших на
четвереньки соплеменников...
Наконец он устал, охрип, сел и зажал голову ладонями.
- Что-то слишком мрачно, - заметил я. - Опасно, согласен, но чтобы
на четвереньки...
- Какая разница - в прямом смысле или переносном? Для твоего
Бережкова такой бар - рай божий, за месяц в гроб вгонит... Или твой
шеф - сейчас он еще копошится, пишет докторскую, потому что доктору
больше платят и можно купить "Волгу", и он ведь не самый худший
представитель своего племени, есть у него кое-что в голове. Господи,
обидно-то до чего - будь это война, агрессия, нападение жукоглазых,
можно было бы драться, стрелять, взрывать. В кого станешь сейчас
стрелять - в небо? В твой телевизор? Пойду я, пожалуй...
- Куда?
- К себе поеду, возиться с мышами, а что еще прикажешь делать? Как
сказал некто Иванов, сделать мы ничего не сможем. И он тоже...
Но встал и вышел вялой развинченной походочкой, ничего в нем не
осталось от прежнего президента - ухаря и любителя поспорить о будущем
- каким оно будет, какими будем мы и скоро ли. Я остался один.
Посидел немного и тоже ушел. Шатался по городу, забрел в кино,
что-то там смотрел, пил газировку, оказался в столовой, что-то там
жевал и думал, думал, думал.
Ненависть Белоконя к тому миру, что должен появиться в результате
ливня благ, я вполне разделял, я никогда не любил подобных моему шефу
людей, и больно было думать, что настанет их царство, но что же
делать? И почему наш звездный Иванов говорил слегка загадочно, он бы
не стал говорить просто так...
Ничего я не придумал, вернулся домой уставший и расстроенный и с
порога услышал, что Жанна плачет в спальне. Не очень уж громко, но я
сразу услышал и бросился туда.
Она ревела, а рядом с ней валялись мои "Три мушкетера", раскрытые
на том месте, где четыре храбреца ворвались в кармелитский монастырь,
распугивая монашек лихо закрученными усами и дымящимися пистолетами,
но коварная миледи успела подбросить в бокал Констанции яд, кардинал
умел подбирать людей, и Констанция умирает, но никто еще не понял, что
она умирает, только Атос, умница, совесть четверки, догадался...
Я облегченно вздохнул, когда-то, в стародавние времена, я тоже
плакал, правда, на том месте, где умирает блистательный Бекингем,
убитый фанатиком, умирает с достоинством, дай бог нам всем так, но
когда я плакал, мне было лет семь или даже меньше...
- Ну что ты? - сказал я, как маленькому ребенку. - Это, в конце
концов, придумано, не было этого, сочинили все...
Она посмотрела на меня с таким изумлением, что я смутился и
замолчал.
- То есть как это - не было? Разве можно писать о несуществующем?
Я так и сел - прямо на "Мушкетеров". И начался прелюбопытнейший
разговор, в ходе которого я понял, почему место моих книг не заняли
новые, роскошные - у самих пришельцев беллетристики как таковой не
существовало, была только техническая и научная литература. Почему так
получилось, как до этого дошло и с чего началось, Жанна не знала.
Правда, по ее словам, среди некоторых немногочисленных групп
населения, главным образом среди молодых историков, циркулировали
смутные, основанные на каких-то полулегендарных источниках, слухи, что
когда-то, в глубокой древности, существовали какие-то книги,
описывавшие выдуманных людей и выдуманные события. Опираясь на это,
кое-кто из молодых смельчаков пытался делать разные еретические
выводы, но их не поощряли - "официальные инстанции" яростно выступали
против слухов о наличии у предков так называемой "художественной
литературы". Темная история, загадочная, многое в ней приходилось
домысливать, сама Жанна ничего почти не знала...
...В седьмом часу вечера появились "собратья по счастью". Они были
нарядны и веселы, от них попахивало шампанским, и они привезли с собой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг