Сам он вернулся из бани безмерно довольный, в белой вышитой рубахе
Бобреца, в его же синих штанах в узкую алую полоску, остроносых сапогах
младшего брата воеводы. Отросшая за время путешествия щетина помаленьку
превращалась в пушистую бородку, и Капитан не собирался ее сбривать. Он
крутился перед зеркалом даже дольше, чем Анастасия, а поймав ее смешливый
взгляд, без тени смущения объяснил:
- Всегда хотелось, знаешь ли, этак вот по городу пройтись-пройтиться...
Бобрец, у тебя мурмолки, случайно, не найдется? Чтобы с золотыми
кистями... Набекрень ее на буйную голову - и гоголем...
- Найдем, Иваныч. - Бобрец водрузил на стол пузатый глиняный жбан,
содержимое коего назвал медовухой. - А пока что - как заведено после
баньки, и не нами заведено...
Стол, признаться, был богаче тех, за которыми Анастасия сиживала в
Счастливой Империи. Медовуха сначала показалась ей некрепкой сладкой
водичкой, но вскоре в голове зашумело, и она оценила коварство напитка,
Платье ее уже ничуть не стесняло и не казалось неуместным. Она частенько
ловила на себе взгляды Капитана, вспомнила жесткие тюки в фургоне, треск
пожарища, потом ливень, все слова, что были тогда сказаны. Неожиданно для
себя сказала Бобрецу:
- Хорошо живете, признаться. Бани, платья, стен вокруг города и в
помине нет...
Бобрец переглянулся с женой, они улыбнулись друг другу, потом воевода
сказал:
- Знаешь, Настасья, жизнь, вообще-то, не так чтобы уж полностью
безоблачная... Хорошо б, понятно, если бы землю населяли одни праведники,
но ведь нет этого пока. Бывает всякое. И люди бывают всякие. Однако ж
стараемся...
- Вы мне вот что объясните, - сказала чуточку захмелевшая Анастасия
громко и решительно. - Кто из нас, Империя или вы, ближе к Древним, а
значит, счастливее? Вот какой вопрос меня гнетет...
Бобрец развел руками:
- Тут уж я судить не могу. Древний рядом с тобой сидит.
Капитан молчал. Сосредоточенно думал. Лицо у него напряглось, потеряло
всякую беззаботность.
- Ох уж эта Таська, - сказал он наконец. - Иногда бьет в самое
яблочко... По-моему, Тасенька, вопрос нужно совсем по-другому ставить. Как
мне это ни больно говорить, но счастье, похоже, совсем не в том, чтобы
походить на Древних... на нас, то есть. Одним словом, жить мне хотелось бы
не в вашей Империи, а тут. А тебе?
- Там моя родина, - сказала Анастасия. - Там...
- Гости мои дорогие! - сказал Бобрец. - Я, признаться, к ученым
разговорам не приучен. Простой порубежник, чего уж там. А вот придет
братишка - он у меня, ученым и звездочетом будучи, к умным мыслям имеет
прямое касательство. С ним и стоит такой разговор заводить. А мы уж
давайте-ка - как после честной баньки, идет?
Он подпер широкой ладонью щеку и запел:
Не жалею, не зову, не плачу.
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданьем золота охваченный,
я не буду больше молодым...
Он пел чистым и звонким, печальным и сильным голосом, и все сидящие за
столом замерли, а песня лилась, и река, спокойная, могучая река,
подхватившая Анастасию, уносила ее куда-то к иным берегам, где догадки
становились истинами, а истины стоили того, чтобы служить им всю
оставшуюся жизнь, ни о чем не сожалея. Она пригорюнилась, подумав со
щемящей тоской, что еще не сделала в жизни ничего такого, оказывается, чем
бы могла похвалиться, чем бы стоило гордиться. Украдкой покосилась по
сторонам - Капитан сидел нахмуренный и серьезный, на реснице у Ольги
блестела слеза.
- А ну! - Бобрец хлопнул по столу ладонями. Подпрыгнули, зазвенев,
кубки. - Огорчил я вас, гости дорогие? Пора и развеселить!
Он выбрался из-за стола и пошел в пляс по горнице, с прихлопом и
притопом, гремя каблуками о струганые доски пола, закинув кучерявую
голову, то разбрасывая руки, то подбочениваясь одной и закинув другую на
русый затылок, - большой красивый человек в большом красивом тереме.
Капитан не выдержал. Встал. У него получалось хуже, но он старался, как
мог, и пол гудел под их сапогами, они разошлись всерьез. Анастасия тоже
ощутила жгучее желание пройтись вот так в танце, красиво и гордо, как
плыла вокруг мужчин Алена, придерживая концы неизвестно откуда взявшегося
платка.
Однако осталась сидеть - знала, что у нее так не получится, а потому не
хотела расстраивать их пляску жалким подражанием. Но тянуло...
Дверь распахнулась, и кто-то весело закричал с порога:
- Воевода, врагов пропляшешь!
- Одно ухо спит, другое службу несет! - Бобрец остановился, отдуваясь
нарочито тяжело. - Поплясали... Ну, Иваныч, молодцом. Не умеешь, но
стараешься. А вот это и есть мой ученый братишка, который скоро дыру в
небе проглядит, все звезды сочтет и в книгу запишет, как которой прозвище.
Брат был хоть и младший, но ростом не ниже старшего и не уже в плечах,
только лицо тоньше и глаза выдают человека, привыкшего читать много и
долго, - в них отражение той глубины, что порождают, тысячекрат
отразившись в глазах, мудрые рукописные строки. Анастасия знала такие
глаза - у книжников в Империи. Правда, те были грустнее - быть может,
оттого, что книг в Империи было мало, настолько, что это толкало многих,
как шептались, к запретным и грешным поступкам - самим писать книги.
- Звездочет Елизар, - сказал Бобрец-младший. - Как вас зовут, знаю уже.
Что глаза таращишь, Рода? Твои конники жен и друзей имеют, а жены -
соседок. За пять улиц от вас еще рассказывают, что княжна Анастасия
одолела дракона, а на соседней - уже прошел слух, что она всех канальщиков
загнала в канал да так и велела там сидеть, пока не поумнеют... Что народ,
прямо скажем, принимает с одобрением. Правда, верю я этому мало - с
Каналом так просто не справишься, тут потрудиться предстоит... Так,
княжна?
- Так, - сказала Анастасия, открыто глядя ему в глаза. - С ними
повозиться придется...
Он глянул мимо Анастасии, на Ольгу, а та на него, и у них словно сразу
возникло некое сцепление взглядов.
- Ну, к столу! - засуетился Бобрец-старший.
Анастасии показалось, что к ученому брату, хоть и младшему, он
относится с большим уважением. Видимо, были причины и основания.
- А не надоело ли за столом? - спросил Елизар спокойно и уверенно. -
Провел бы гостей по городу... Как, гости?
- В самом деле, пойдемте! - Это Ольга, прежде чем кто-то успел
ответить, шагнула вперед.
Вшестером они шли не спеша по широким улицам и улочкам поуже, фонари на
столбах горели неярким, но чистым пламенем без копоти и дыма, и было
довольно светло. То там, то здесь слышались песни - и грустные тоже, но
сравнение все равно оказалось не в пользу настороженно-угрюмых вечерних
улиц имперских городов, где обязательно бы разорвали тишину то визгливый
скандал пьяных ремесленников, то сдержанно-приглушенная перебранка публики
почище, то лязг мечей очередного поединка, свистящее дыхание и проклятья
сквозь зубы. "Нечего и сравнивать, - подумала Анастасия. - Здесь гораздо
покойнее себя чувствуешь".
Она искоса оглянулась через плечо - Ольга с Елизаром, приотстав, о
чем-то тихо разговаривали, уже как старые добрые знакомые. Анастасия, в
легком облачке неразвеявшегося хмеля, хотела громко бросить им что-то
озорное, но ладонь Капитана сжала ее пальцы, она притихла, опустила
голову, сразу вспомнила, что сложностей в жизни осталось немало. А главная
сложность шагает рядом и держит за руку.
Открылась широкая площадь, залитая багровым светом полной Луны. Четыре
каменных фигуры, высеченных довольно мастерски, стояли на ней - одна
повыше остальных. Она изображала человека с нахмуренным лицом,
выбросившего руку в жесте отрицания и решимости. Остальные стояли вольно,
опустив руки, в позах спокойных и мирных, словно бы отдыхая от тяжких и
трудных свершений, - но лица их, как рассмотрела Анастасия, были скорее
грустны. Венки из ржаных колосьев покрывали их головы - колосья не
каменные, а живые, настоящие. И перед ними на каменной плите горел
невысокий алый огонь.
- Тот, что выше - святой Хер, - сказал Елизар. - Имя в тумане времени
затерялось и забылось, но слова и дела, заложившие основу, остались.
Основа, надо сказать, была проста - себя не потерять. Понятно, все сложнее
и длиннее, после него остались книги, но главное легко укладывается в
слова - быть собой и жить памятью. - Он смолчал. - Скорее всего, память
осталась не вся, может, мы в чем-то и напутали, но сохранившееся быть
может только истиной. А это ржаные апостолы, мученики земли и памяти.
Святой Сергей, святой Сергей Другой, святой Николай. И потому молимся за
их честную жизнь и злую гибель от подлой вражеской руки. Супруги мы... В
живых веках заколосится наше семя, и вспомнит нас младое племя на
песнетворческих пирах...
Ладонь, сжимавшая пальцы Анастасии, разжалась. Анастасия подняла на
Капитана глаза и спросила шепотом:
- А как с ними было на самом деле?
Он не ответил. Прошел к толстой квадратной плите, к алому пламени,
наклонился и положил что-то подальше от огня. Анастасия подалась вперед и
рассмотрела - кусок хлеба. Капитан вернулся, вновь встал рядом с ней и
сказал тихо:
- При жизни бы им хлебушка...
Анастасии показалось, что на нее пахнуло сырым холодом, и она
поежилась, зябко подняла плечи. Что-то за всем этим стояло. Какая-то
трагедия - как водится, сложнее, страшнее и непонятнее отрывочных
воспоминаний о ней. "Что за память сохранится о нас, если мы вдруг
неожиданно исчезнем с лица земли?" - подумала Анастасия. И ответа не
нашла.
Возвращались в молчании. Даже Ольга с Елизаром притихли. Что до
Анастасии, ее не покидало ощущение, будто она приблизилась к какому-то
рубежу, и предстоит решительно шагнуть вперед, оставляя на будущее сложное
коловращение мысли, рассуждения и метания. Какое-то время она притворялась
перед собой, будто не понимает, в чем заключается рубеж и шаг - в
последний раз пыталась оттянуть неизбежное. А потом подошла и приоткрыла
дверь своей комнаты на миг раньше, чем в нее собрались тихонько постучать.
Закинула руки Капитану на шею, закрыла глаза и прильнула к его губам.
14. ПОД НИЗКОЮ РЖАВОЙ ЛУНОЙ
...багровела луна, как смертельная рана.
Н.Гумилев
Анастасия сидела у окна, равнодушно наблюдала за яркоперым спесивым
петухом и злилась. Вернее, пыталась разозлиться. Если честно, не вполне
получалось.
Жизнь текла спокойная (ночи, правда, были сплошным нежным
сумасшествием). А наутро все куда-то исчезали. Ольга с Елизаром исчезали
так неизменно, что по ним можно было проверять время. Потом Ольга при
редких встречах с Анастасией смотрела невыносимо поглупевшими от счастья
глазами, шалыми глазищами, а ученый звездочет с таким постоянством
смущался, что вскоре Анастасии стало неинтересно его поддразнивать, и она
бросила это занятие. Капитан исчезал сразу после завтрака для бесед с
учеными людьми и ездившими в дальние путешествия купцами, а возвращаясь
поздно вечером, долго извинялся и говорил, что больно уж серьезные дела
решаются с глазу на глаз, и со временем он обязательно посвятит Анастасию
во все подробности и секреты, но пока что рано. Она терпела и начинала
сердиться. Ее-то никуда не приглашали. Получалось, что она оказалась в
каком-то дурацком, смутно-подвешенном состоянии - никто вроде бы не
рассматривал ее всерьез, не делился важными знаниями и тайнами. На исходе
третьего дня она украдкой позлорадствовала - когда на подворье явился
осанистый старик и, стараясь избежать лишней огласки, но не избежав
случайного свидетеля в лице Анастасии (о чем оба собеседника не знали),
тихонько и долго пенял молодому звездочету за полное забвение последним
своих обязанностей.
Один Бобрец-старший скрашивал ей скуку. Анастасия вскоре поняла, что
душа это простая и бесхитростная, человек, знающий хорошо свое дело и
сознававший, что на большее не стоит и претендовать. И, что важнее, он не
злился на тех, кто мог больше, умел больше, знал больше - отсюда уважение
к младшему брату. Вспомнив их первую встречу, Анастасия однажды
переоделась в прежнюю одежду и предложила воеводе помериться на мечах.
Бобрец охотно согласился. Победителя не оказалось - это они оба признали.
После чего воевода стал относиться к ней гораздо серьезнее. Рассказал, что
в незапамятные времена были и женщины-богатыри, именовавшиеся поляницами.
А там и Бобрец уехал в очередной порубежный объезд. От скуки Анастасия
взялась было помогать Алене по дому, но кончилось это неимоверным
конфузом. Готовить Анастасия умела лишь на костерке, по-походному,
кое-как. Попытка приобщиться к загадочному ремеслу шитья вскоре же
завершилась исколотыми пальцами. Алена, конечно, сохраняла полнейшее
хладнокровие, но ее трехлетний сынишка по детской непосредственности
повеселился вдосыта. Чтобы не пасть в его глазах окончательно, Анастасия
показала ему свои доспехи и оружие, после чего стала в его глазах
непререкаемым авторитетом.
Увы, с Аленой обстояло гораздо сложнее. Анастасия не без оснований
подозревала, что жена воеводы относится к ней с недоумевающей жалостью -
поскольку здесь рыцарство и женщины выглядели вещами несовместимыми, а
память о поляницах была скорее легендой. И, усугубляя все это, Анастасия
сначала мельком, потом все чаще стала задумываться о своих будущих детях -
но это оказалась столь сложная и мучительная тема, что в голове воцарился
полный сумбур.
Так что Капитан появился, когда она пребывала не в самом добром
расположении духа. Она встала ему навстречу от окна, улыбнулась радостно,
и радость эта была искренней, но он все же почувствовал холодок, глянул
испытующе:
- Тасенька, случилось что-нибудь?
- Не женское это дело - слезы и скандалы, а то бы я... - сказала
Анастасия, стараясь не заводиться. - Я так не могу, понимаешь? И нельзя со
мной так. Если уж я и отступила от каких-то правил и канонов, не
воображай, пожалуйста, что я стала подчиненным существом слабого пола.
Никогда я им не стану. Вот так...
Капитан сграбастал ее и шепнул на ухо:
- Таська, чем я тебя прогневил?
Не пробуя высвободиться, Анастасия сказала:
- Похоже ты, попав сюда, ужасно возрадовался, что нашел наконец место,
где все устроено по твоему вкусу...
- Святая правда. Не без того. Не без того, Настенька. А ты бы на моем
месте не радовалась хоть самую чуточку? - он отстранил ее и заглянул в
глаза. - На моем-то месте? В глаза смотрите, княжна! И отвечайте честно,
пока за ухо не укусили. Говорят, это больно. Где у нас ушко?
- Еще чего! - Анастасия гибко уклонилась, упираясь ему в грудь
ладонями, вырвалась, но раздражение пропало - он умел, признаться, шутливо
гасить вспыхивавшие порой искорки размолвки, прежде чем они разгорались
ясным огнем.
- Ее голубые глаза явственно доказывали, что она сейчас или скажет
дерзость, или будет плакать... - сказал Капитан. - Плакать ты не
собираешься, не та закваска, - он присел на подлокотник тяжелого кресла. -
Давай тогда говори дерзости. Только по уму и спокойно.
- Пока что наша жизнь - сплошное путешествие, - сказала Анастасия,
присев на подоконник, лицом к этому странному и желанному человеку. - Но
ведь когда-то путешествие кончится? И нужно будет что-то выбирать, как-то
определяться?
- Таська, я не сомневался, что ты умница, - сказал Капитан без улыбки.
- И частенько зришь в корень. Определяться надо. И я тебе сразу скажу, что
место мое вот здесь. Что-то меня ваша Счастливая Империя отнюдь не
прельщает, и вовсе не из-за поменявшихся местами мужчин и женщин...
здесь... здесь, по крайней мере, многое забывши, что-то важное
сохранили...
- А по-моему, здесь очень скучно.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг