предлагать не станет.
Но ничего подобного Бугас не дождался. На третий день барон покончил
с бумагами и принялся гулять, потребовав корзину вина и виолон. Гулял он
серьезно и сосредоточенно, без битья посуды и шума истребляя содержимое
корзины, порой брался за виолон, и тогда из каюты неслись приятные, но
совершенно неизвестные песни - иной раз даже на незнакомом языке. Дважды,
уже к вечеру, он даже плакал - коротко и зло, так что это походило на
рычанье пса. Капитану, не единожды с таким сталкивавшемуся (и самому пару
раз отводившему душу именно таким образом), уже было ясно, что этот
человек то ли спихнул благополучно неподъемное дело, то ли заливает
серьезное горе - а то и все сразу, похоже. Капитан пытался как-то связать
все это с последними ронерскими странностями, о которых толковали черт-те
что, но простоял в Равене всего два дня, занятый погрузкой выше крыши, а
все новости, какие залетели в уши, оказались чересчур уж запутанными и
сумбурно изложенными. Тетка Чари, похоже, что-то знала, и вообще страшно
интересно было, как это ей удалось просквозить аж в графини, но очень уж
мимолетно они свиделись.
И Бугас, тихо сатанея от всех непонятностей, посиживал в своей каюте,
аккурат по соседству с квартирмейстерской, попивая "Касаточью кровь" и
коряво записывая за бароном очередную незнакомую прежде балладу:
Наш век - арена битв...
Но как посмели
вы, раб Его, вы - человек, не Бог,
жизнь молодую положить у ног
властителя чертовской карусели?
Сильнейшие сломить его хотели,
да не сумели выиграть войну...
Я им не ставлю этого в вину.
Пусть полегли они, мы следом ляжем.
Но кто-то встанет над курганом нашим
и в рог бараний скрутит сатану.
Не отпевайте ж до поры живого -
проснется жнец, когда зерно взойдет...
Он не унизился бы подслушивать специально, однако переборка была
тонкая, а голосище у барона - дай боже. Были моменты, когда капитану все
же нестерпимо хотелось унизиться - но останавливал его, прямо скажем, не
гонор, а скорее уж предчувствие, что ничего он не узнает, ибо барон не из
тех, кто во хмелю развязывает язык. Вот и сейчас он в который уж раз
рычал, что не уберег, но отомстит так, что ужаснется сам черт. Но никаких
имен и названий, ничего конкретного так и не последовало. Зато последовала
песня на абсолютно незнакомом языке, нечто вроде:
Nat zemlej buszujt trawy,
oblaka pluvut kudrivy,
i odno, won to, chto zprawa,
etto ij...
Капитан не понял ни слова, но пригорюнился пуще - от всех
непонятностей, вместе взятых. Впервые он был посередине загадки - и она
ему не подчинялась. До сих пор он терпел поражения, но это совсем другое
дело. Не удалось найти ни Крепости Королей, ни иных кладов - однако это
означало лишь, что их следует искать в другом месте, причем тут поражение,
это и не поражение вовсе...
На третий день, ближе к вечеру, барон появился на палубе, отыскал
Бугаса и вежливо осведомился, нельзя ли раздобыть газет. Бугас без
малейших возражений (решив, что эта просьба может и дать ему ключик) повел
"Невесту ветра" к ближайшему крупному порту (они плыли уже по Ягартале) и
выслал шлюпку с наказом раздобыть все газеты за последние двое суток.
Раздобыли без особого труда, привезли кипу. Барон перебирал их в
молниеносном темпе, определенно высматривая что-то конкретное. И
отыскал-таки, прочел крайне внимательно, рассмеявшись коротко, жестко,
сунул лист синеглазой. Синеглазая столь же вдумчиво это прочитала,
улыбнулась и сказала спутнику совершенно непонятную сторонним свидетелям
фразу:
- Вот видишь, вас уже двое, так что не скаль ты зубы над моими
светлыми мечтами, в самом-то деле...
Когда они направились в каюту (девчонка заявила, что такое дело
полагается отпраздновать), Бугас ухитрился непринужденно забрать у рыжей
газету, и она небрежно отдала. И тут же впился жадным взглядом в то место,
он хорошо запомнил, что оба читали.
Это были новости из Вольных Майоров. Из королевства Арир, если точно.
Там в одночасье все встало вдруг с ног на голову. Некий ронерский герцог
(о котором ничего толком неизвестно, даже имя приводилось в трех
вариантах), объявив ваганум по всем правилам, вдруг вторгся в пределы
королевства с сильным отрядом из Волчьих Голов, Вольных Топоров,
каталаунских дворян и прочего пограничного лихого народа. Сметая
выставленные впопыхах жиденькие заслоны баронских дружин, они оставляли за
собой переполох и пожарища, сжигая маноры, оказавшие сопротивление. И
очень скоро местная знать наперегонки бросилась изъявлять герцогу свою
полную лояльность, а те, кто находился вдалеке от театра военных действий,
увели свои отряды в поместья, после чего король лишился трех четвертей
войска. Оставшаяся у него наемная панцирная пехота вышла из игры - она,
вообще-то, выстроилась в боевые порядки у столичных предместий, но галопом
подскакавший к ним герцог швырнул наземь горсть невиданно огромных
бриллиантов и прокричал, что дарит это им на бедность, пусть сделают
выводы. Камни оказались настоящими, и пехота мгновенно сделала выводы -
боевые порядки вмиг распались, панцирники в жуткой схватке из-за
нежданного подарка судьбы принялись истреблять друг друга, и конница
герцога, пройдя через них, как горячий нож сквозь масло, помчалась к
королевскому дворцу, где и нашел свой бесславный конец Арсар Сорок Второй,
оказавшийся последним в длинном ряду Арсаров Арирских. Герцог возложил на
себя корону под приветственные крики магнатов - не вполне искренние, быть
может, зато громогласные.
После прочтения сего Бугасу сделалось еще грустнее, потому что дело
запуталось еще туманнее и круче. Он с превеликой охотой взял бы
кого-нибудь на абордаж, просто так, чтобы только успокоить расстроенные
нервы, но на реке, проплывая к тому же в пределах Снольдера, такие номера
откалывать было опасно. Свободные от вахты моряки сидели в кубрике, как
мышки, но капитан, против обыкновения, пребывал тих. Даже когда он
перехватил вдрызг пьяного кухаря, отправившегося потрогать барона
серебряным половником и глянуть, что из этого выйдет, взрыва не
последовало. Бугас лишь благостно улыбнулся и, наставительно подняв палец,
сказал:
- Дурень, эта загадка так просто не решается...
Кухарь, уже смирившийся было с килеванием на пару оборотов, от
непривычно ласкового тона протрезвел. А капитану в приступе светлой
отрешенности от бытия захотелось вдруг совершить что-нибудь доброе, и он
распорядился отнести болящему Красавчику сливового пудинга. Потом напился.
Он медленно загонял себя в состояние напрочь измененного сознания,
знакомое каждому пьющему, лежа в кресле, задрав сапоги на привыкший к
такому обращению стол, созерцая занимавшие полстены материальные
доказательства своих прошлых триумфов. В стеклянном ящике угрюмо
нахохлилось чучело летучей мыши-бормотуньи, полтыщи лет считавшейся
мифологической тварью из туземных легенд - до появления у острова Гурган
"Невесты ветра" и лихой экспедиции в джунгли, основанной, впрочем, на
вдумчивом анализе легенд, которые Бугас промывал, как золотоносный песок,
пока не извлек четкие указания. На особой полочке, прикрепленный
проволокой, покоился Перстень Ланкара, который долгие годы полагали
магическим украшением, несущим гибель любому новому владельцу, не знающему
отворотного заклятья - пока не объявился капитан Бугас и не доказал, что
никакой магии тут и не ночевало, а все смерти происходят от дьявольски
хитроумного механизма с отравленной иглой, заделанного в перстень
неизвестным умельцем и исправно проработавшего сорок лет. Ящиков двадцать
с застекленной передней стороной было отведено мелким предметам из
найденных им кладов. В других лежали расшифрованные рукописи. Была еще
невзрачная пластинка с коротким текстом, поднятая со дна океана в
известном лишь Бугасу месте и неопровержимо свидетельствовавшая (для того,
кто понимает), что Бугасу, единственному на Таларе, известны координаты
затонувшей страны Альдарии. Увы, ученые профессора с редкостным
единодушием, немыслимым во всех прочих случаях, в подлинность пластинки
напрочь не верили (ибо для половины из них это означало бы похерить
собственные книги и диссертации, построенные на решительном отрицании
Альдарии), и после конфуза в Латеранском университете Бугас зарекся
предъявлять ее "фиолетовым". Сам он нисколечко не сомневался, что
пластинка подлинная, но никак не выпадало удачи вторично протралить дно в
том месте и раздобыть что-нибудь еще - в прошлом году неподалеку
разместилась база горротского военного флота, чьи адмиралы с некоторых пор
считали Бугаса лучшим украшением нок-реи. Стояло несколько солидных ученых
фолиантов, чьи авторы, хоть раз на полтыщи страниц, да упоминали мимоходом
капитана Бугаса, отмечая его вклад или ссылаясь на его свершения. Имелась
и бутылочка с джинном, которую Бугас пока опасался открывать - письмена
стерлись, к какой стихии принадлежит джинн, неизвестно, а восстановить
надписи руки не доходили, хоть и имелась хитрая технология, которой Бугаса
научил один фальшивомонетчик из Абердара. Ждали своего часа несколько
предметов из предшествовавших Шторму эпох - раздобытых там, где знающий
человек может разжиться многим. В углу, у самого пола, прятался нарочито
неказистый, грубо сколоченный ящичек, заслуженно считавшийся, однако,
жемчужиной коллекции, ибо содержал неоспоримое доказательство того, что
крохотные моряки на маленьких подводных лодках, о которых втихомолку
болтают всякую чушь, есть не миф и не мистика, а самая доподлинная
реальность. И еще много всякого, способного, пожалуй, принести Бугасу
титул почетного доктора Ремиденума - и обеспечить пожизненное роскошное
проживание в замке Клай...
Но самая манящая загадка - это та, что приходит последней. И капитан
тихо сатанел, вполуха слушая доносившуюся из соседней каюты самую
будничную болтовню, перемежавшуюся долгим молчанием определенно
лирического порядка. Он все еще искал связь меж загадочной смертью
принцессы Делии, ошеломительным явлением толпе неведомо откуда
вынырнувшего короля Хелльстада, разгромом ронерской "Черной благодати",
неслыханным поведением коменданта порта и песнями на незнакомом языке, -
но мозг уже погружался в здоровый алкогольный сон, и последней связной
мыслью было - "барон на кого-то чертовски похож".
Окажись на столе на одну бутылку меньше, капитан, изощривший ум в
решении хитрых загадок, мог и ухватить конец клубочка. Но черная пузатая
бутылка рома знаменитого сорта "Семь якорей" (варившегося с ананасами,
корицей и ароматическими травами пяти разновидностей) сыграла ту же роль,
что и отлетевший каблук короля Гарепо Злосчастного, по легенде как раз и
ставший причиной поражения королевской армии в Сандоварской битве. И
капитан ухнул в сладко пахнущее ромом беспамятство, успев еще подумать,
что вспомнил, на кого барон похож, но завтра обязательно забудет.
И забыл, конечно. Проснувшись утром в том же кресле и меланхолически
посасывая из горлышка столь обычное для такой ситуации лекарство, он уже
совершенно точно знал, что совершил вчера великое открытие, но клятая
бутылка "Семи якорей" все сгубила. В каюту после деликатного стука сунулся
главный кухарь (не похмельный, а просто еще не ложившийся со вчера) и
прошелестел:
- Барон нас намерен покинуть. Просит лодку.
- Хоть две, - подумав, сказал капитан. - Пусть плывет, пока мы с
тобой окончательно не рехнулись.
Он допил лекарство и выбрался на палубу, терзаясь унылой ненавистью к
миру и человечеству. Справа виднелись на горизонте темно-синие отроги гор
Оттершо. Слева тянулись бурые торфяники. Места были малообитаемые,
насквозь неинтересные и какие-то нелепые, одному барону и пришло бы в
голову здесь высаживаться - вполне достойное завершение. Барон уже стоял у
борта, аккуратно сложив рядом боевой топор в чехле, мешок с бумагами и еще
какой-то непонятный сверток - тот еще подборчик багажа, в самый раз для
ситуации. Синеглазая, правда, принесла самый обычный кожаный дорожный
сундучок - но Бугас готов был продать душу морскому черту, что самым
обычным содержимым там и не пахнет.
Он сумрачно поклонился издали, осведомившись:
- Надеюсь, путешествие было приятным, барон?
- В высшей мере, - ответил барон столь же вежливым поклоном, шагнул
на трап.
Два человека, позарез друг другу необходимые, но в тот момент об этом
не подозревавшие, надолго расстались, причем каждый полагал, что больше
они не увидятся никогда.
Вимана, ожидавшая Сварога на берегу, была конечно же, невидимой для
окружающих.
ИТОГ
"Четырем мирам и восьми сторонам света!
Мы, Яна-Алентевита, Императрица Четырех Миров, Высокая Госпожа Небес,
рассмотрев результаты операций, известных под рабочими названиями
"Полночные Ворота" и "Серебряная черта", сим повелеваем:
1. За особые заслуги перед Империей, не требующие развернутых
пояснений и перечислений, наградить лорда Сварога, графа Гэйра, барона
Готара, камергера Двора, лейтенанта лейб-гвардии Яшмовых Мушкетеров,
орденом Высокой Короны с гербовой цепью.
2. За причастность к вышеупомянутым заслугам наградить письмоводителя
третьей категории восьмого департамента Канцелярии земных дел Мару,
известную также как лауретта Сантор, орденом Имперского Меча с бантом.
3. Удовлетворить прошение лорда Сварога, графа Гэйра, об исключении
из списков восьмого департамента означенной лауретты Сантор и о переводе
ее в дружину лорда Сварога.
4. Удовлетворить представленный Геральдической Коллегией протокол о
признании за графом Гэйром прав на титул "король Хелльстада" со всеми
проистекающими отсюда геральдическими и юридическими последствиями (проект
каковых надлежит незамедлительно представить для окончательного решения).
5. Аресты сотрудников Магистериума, произведенные восьмым
департаментом, признать правомочными, отклонив все вызванные таковыми
арестами прошения и докладные записки.
6. Лишить лорда Алферса, герцога Ингера, и лорда Герена, барона
Аркаса, членства в Нашем Тайном Совете и званий пэров Империи, поместив
обоих в тюрьму Лоре.
Дано и собственноручно подписано
в Нашем замке Келл Инир
третьего Датуша 5507 Небесного Года".
...На экземпляре высочайшего указа, переданном лорду Сварогу, графу
Гэйру и прочая, и прочая, рукой императрицы приписано:
8. (Конфиденциально). Запретить лорду Сварогу, графу Гэйру, впредь
подавать прошения об отставке его как с военных, так и придворных
должностей, строго предупредив, что в случае очередного такого прошения
графа ждет лишь автоматическое повышение в воинских званиях и придворных
должностях.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг