Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
время,  когда покойников не отпевали, иногда приходилось слышать, что вскоре
после  смерти  человека  надо  подать  нищим,  поставить свечку и так далее.
Иначе  покойный  начинает являться близким родственникам во сне и жалуется -
мол,   хочу   есть.   Сны,   конечно,  очень  ненадежная,  малодоказательная
субстанция,  и  всегда  ведь  человек  может  убедить себя, что видел во сне
вовсе  не  то  лицо,  а  это, и совсем не одно событие, а другое. Но в целом
получается,  что  в  этом  поверье  родственники  кормят  своего  покойника,
обращаются с ним, как с духом.
     Характерно,  что  после  церковного  отпевания  никакие  такие  сны  не
снятся,  и  кормить  покойника  не  надо. Ну что ж! Что при отказе от высших
форм  религии  тут  же  оказываются  востребованы  низшие,  писали  много. И
возникает  вопрос:  а может быть, лучше все-таки отпевать покойников? Как-то
во всех отношениях получается намного лучше. Я бы сказал, много приятнее.
     Но  и в случае с Андреем все ведь кончилось ритуальным кормлением духа,
и кончилось навсегда.

     Рассказ Фомича
     Этого  человека  я  назвал  так  же,  как  многих  своих информаторов -
похоже,  но  все-таки  не так, как его зовут на самом деле. Меня он писать о
себе  не  просил  и  ничего  не сделал мне ни особенно хорошего, ни особенно
плохого.  Знакомы  мы  были,  пока  я  ездил в отряд к одному петербургскому
археологу, потому что Фомич работал у него "вечным завхозом".
     Должности  такой,  конечно, в штатном расписании не было, а были только
лаборанты,  старшие  лаборанты,  фотографы,  художники  и  шоферы.  Так  что
проводили  Фомича  по  ставке  старшего  лаборанта,  но  с самого начала его
задачей   был  совсем  не  разбор  коллекций  и  не  работа  на  раскопе,  а
организация,  закупка и хранение провизии и прочие скучные, но необходимые и
при  должном  умении  -  даже доходные мероприятия. Все уходили на раскоп, а
Фомич  оставался в лагере и мирно спал до полудня, а там начинал думать, как
жить  -  и ему лично, и всему лагерю. Кто его презирал, как перевалившего на
шестой  десяток  бедолагу,  так  ничего  в  жизни  и  не достигшего. Кто ему
завидовал,   как  ловкому  и  хитрому  бездельнику...  В  общем,  по-разному
относились.  Я  лично  относился  к  нему  функционально  -  как к человеку,
который  выдает  консервы  и  хлеб на завтраки и организует похищение лука и
свеклы с совхозного огорода. И только.
     Но  однажды  Фомич  меня  удивил  до  предела.  Мы  оставались в лагере
вдвоем,  готовили  груз  для  разведки.  Что такое археологическая разведка,
Фомич  понимал,  относился  крайне серьезно, и никаких проблем не возникало.
Но  вот узнав, что едем мы, среди прочего, и к одной из писаных скал, Фомич,
к моему удивлению, вдруг смачно сплюнул и ругнулся совершенно непристойно.
     - Ты  что,  Фомич?! Мы же искать там памятники будем! Может, они такого
же возраста, что и писаница?
     - К  той  матери! К той матери, Михалыч! На хрен надо, на хрен надо, на
ночь глядя?
     - Да бог с тобой, какая ночь?! Второй час, обедать скоро...
     - А все равно, не надо про писанки, знаю я их...
     Если   освободить   дальнейший   рассказ   от   всевозможных   матерных
напластований,  от повторов, возвращений и историй про разных родственников,
женщин   и   приятелей,   от   сетований   и   воплей,  выглядеть  он  будет
приблизительно так.
     Три  года  тому  назад  Фомич  начал  поле  не  с обычным петербургским
археологом,  а  с совсем другим человеком, который и занимался писаницами. А
если  быть  совсем  уж точным, то занимался этот человек еще со студенческой
скамьи  каменным  веком  и  вел  раскопки  на юге России... вернее сказать -
участвовал  в  раскопках,  которые организовывали и проводили другие. Говоря
коротко  -  свое  имя  в  этой  работе этот археолог... назовем его, скажем,
Семенов...  далеко  не  обессмертил.  Говоря  чуть  более  развернуто, этого
Семенова   последовательно   выпинывали   изо   всех  отрядов,  лабораторий,
экспедиций - отовсюду, где бы он и когда бы ни начинал трудиться.
     Одна  причина  элементарна,  и  состояла  она в примитивнейшем запойном
пьянстве  и  вытекающих  из  него  или тесно сопряженных с ним ненадежности,
неисполнительности и нежелании работать.
     Вторая  причина  более  экзотична...  Дело  в  том,  что Семенов вполне
серьезно  считал  себя корифеем всех наук, великим знатоком каменного века и
специалистом  экстра-класса.  Обычно  его  высказывания вызывали то неловкое
молчание,  то  академически  сдержанное веселье, но Семенова это не смущало.
Они  все  просто  лжецы  и  завистники! Они, эти дураки с учеными степенями,
просто  недопонимают величия ума и силы духа лаборанта Семенова! Что бедняга
и  в 30, и в 35 лет оставался лаборантом, свидетельствовало только о тупости
и патологических чертах характера всего остального ученого мира, и только.
     Последний  раз  Семенов  ухитрился  вызвать  гнев  Анисюткина- человека
исключительно   миролюбивого.   Конфликт  произошел  потому,  что  начальник
экспедиции  обратил  внимание  сотрудников  на  известный в общем-то факт: в
конце  каменного  века  уровень обработки каменных орудий не повышается, а в
ряде отношений становится ниже. И причина этому...
     Но начальника перебил Семенов:
     - Да глупости все это! Знаю я, почему они хуже работали!
     - И почему же?!
     - А  тогда  одни  маразматики  на  белом  свете  и  жили. Маразматики и
вырожденцы!
     - Петенька... С чего вы взяли?!
     - Так  мамонтов  же  не  стало.  Пока  они  за  мамонтами гонялись, шел
естественный  отбор  -  пока  еще  его  поймаешь!  А как мамонтов не стало -
вырождение. Вот и все.
     Наступила  полная  тишина.  Начальник  долго  глядел  на  Семенова, все
пытаясь  понять  -  шутит  он  или  несет  все  это  всерьез.  Вроде  бы  не
засмеялся...
     - Петенька,  это  же  давно  известный парадокс - как только появляется
металл,  медь  и  бронза,  камнем  начинают  пренебрегать, качество каменных
орудий  уменьшается.  А  медь  и  бронзу берегут, изделия из них помногу раз
переплавляют,  и при раскопках, как правило, медных изделий не находят. И на
первый  взгляд  каменный  материал  вдруг  становится  все  примитивнее  без
видимой  причины.  А мамонты, кстати, к тому времени несколько тысяч лет как
вымерли...
     - Да глупости все это! - рявкнул Петенька.
     Опять   длительная   тишина.   Начальник   честно  старался  не  делать
решительных выводов.
     - Петенька, вы бы хоть книжки какие-то почитали, а?!
     - А зачем? Их дураки всякие пишут, книжки по археологии.
     Этого  Анисюткин  уже  не  выдержал,  и  Семенов  рыбкой вылетел из его
экспедиции.  С  тех  пор,  знакомясь  с  новым молодым археологом, Анисюткин
неукоснительно спрашивал:
     - А книги-то вы хоть читаете?
     А  Семенов,  окончательно  потеряв  доверие,  был  отправлен  в  состав
Среднеенисейской  экспедиции,- это была такая форма профессиональной ссылки,
когда  больше  засовывать пропойцу или разгильдяя было некуда. Экспедиция не
копала  каменного  века,  а вот осмотреть писаницы было необходимо. Никто не
был  обязан  обращаться с Семеновым, как с ценным специалистом, и его просто
поставили  перед  несложным  выбором:  или  он, Семенов, валит на все четыре
стороны,  или  он будет искать и осматривать писаницы. Будет осматривать? Ну
тогда  вот  смета,  вот приказ, командировочное, вот ядро отряда... и вперед
марш! Ма-ар-рш!
     Тут  надо  сказать,  что Фомич знавал многих начальников, в том числе и
довольно  нерадивых,  но  Семенов  -  это  было  нечто  особенное! Начальник
привозил   отряд  на  место,  после  чего  предоставлял  сотрудникам  искать
писаницы  и вообще делать решительно все, что угодно. Сам же уходил в запой,
а  то  и вообще исчезал из отряда на два-три дня, совершенно непредсказуемо.
Как   ни  привык  Фомич  выполнять  волю  начальника  и  не  брать  на  себя
ответственности,  чувствовать  себя  человеком  маленьким,  а и он тут начал
возмущаться.
     Впрочем,   как   оказалось,   главная-то  проблема  была  совершенно  в
другом...   Складывалось  ощущение,  что  экспедицию  преследует  злой  рок.
Приехали  на  Черное озеро, поставили палатки, собрались работать... Начался
проливной  дождь  и  не утихал добрых три дня. Семенов, разумеется, уехал "к
знакомой  девушке"  в  соседний  поселок,  и где его искать, было совершенно
неизвестно.  Шофер  самовольно съездил в поселок; пятеро сотрудников на свои
деньги   закупили  круп,  соли  и  спичек,  но  дальше-то  делать  оказалось
решительно  нечего. Так и лежали целыми днями в палатках, выходя в основном,
чтобы  приготовить  еды  и  чтобы  хоть  пролежни  не появились. Десять дней
делали то, что можно было бы сделать в три дня.
     Приехали  на  Вершину  Камжи, нашли писаницу и вторую, стали снимать на
бумагу  изображения.  В  ночь  поднялся  ветер, да такой, что палатки начало
сносить.  Люди  стали  класть  тяжелые  предметы на стенки палаток, ложиться
сами...  не помогало, сносило. Ураган был такой, что, повернув голову против
ветра,   становилось  невозможно  дышать.  Подогнали  сотрясающуюся  машину,
поставили  многотонный ГАЗ-66 прикрывать палатки. Одну вроде прикрыли, а две
все-таки  сорвало  и  унесло,  причем  одну отнесло на несколько километров,
изорвало  и  раскидало по степи со всем нехитрым людским скарбом. Лучше всех
было  в эту ночь Семенову - он валялся мертвецки пьяный и обо всем узнал уже
наутро.
     В  третьем  месте  тоже  портилась  погода: вдруг похолодало так, что в
воздухе  к  вечеру заискрился натуральный снег, а поутру народ едва вылез из
спальников,  как  сгрудился,  лязгая  зубами,  около  костра, и долго не мог
отойти.  Отошел постепенно и собрался уже идти на писанку, как облака в небе
приняли  какой-то  странный  вид  - стали сами собой складываться в огромные
звериные  морды,  и  эти  морды вроде бы стали приближаться к земле... Фомич
особенно  настаивал,  что  это  было  очень страшно, пусть я не подумаю, что
облака  -  это все пустяки! А то ведь идет такая колышущаяся, непрочная, и в
то  же  время  видно,  что  чем-то  скрепленная,  целостная масса, и страшно
представить,  сколько  же это будет километров во всей серо-белой оскаленной
роже...  А  они  идут,  целенаправленно так, видно, что за нами... Смейтесь,
смейтесь,  Андрей  Михалыч,  а  вы  бы  тоже  тогда  были бы с нами - так же
перепугались бы!
     Облака,  правда,  тоже в конце концов рассеялись, но работы в этот день
не  получилось  и  в  следующий  тоже,  потому  что  подвернул  ногу один из
художников,  и  его  надо  было везти к врачу... Потом надо было сколачивать
лестницы,  материала  для  них  не было, а Семенов, конечно же, решал совсем
другие вопросы.
     Появились  лестницы  (Фомич  привез  из  совхоза)  и  крепкие,  недавно
сколоченные,  они тут же стали ломаться... Чужие лестницы, которые еще будут
нужны  при  сборе  яблок!  В  общем,  и  тут  провозились  до конца июня. На
горизонте  стали  ходить  грозы,  а  там  и наваливаться на лагерь. Огромный
погромыхивающий  фронт,  клубящаяся  стена  высотой  километров  5,  шириной
верных  сорок-пятьдесят  закрывала  собой  часть степи, медленно двигалась в
сторону  лагеря,  погромыхивая  и  урча.  Вроде  бы  что  странного в летней
грозе?!  Странно,  когда гроз летом нет... Но у этих гроз была особенность -
они  долго  собирались,  как-то  неохотно  бродили  по  хакасской  степи,  а
проливались  дождем  не везде. Стена ливня, в сопровождении столбов молний и
оглушающего  грома,  обрушивалась  на  землю примерно в километре от лагеря,
над  лагерем  стояла  подолгу, превращая в озеро все окрестности, и уходила,
постепенно  иссякая.  Потом  еще  сутки  приходилось вылавливать плавающее в
мутных  потоках  имущество,  просушивать его на кострах и на горячем степном
солнышке,   приходить  в  себя  после  очередного  поганого  приключения.  У
археологов  только  что  плавательные перепонки между пальцами не выросли. А
что  обиднее  всего  -  в  каких-нибудь 5-6, тем более в 10 километрах сияло
солнце, а гроза так прошла стороной.
     Эта  история  с  грозами  окончательно  добила  наблюдательного Фомича,
разменявшего  не  одно  поле.  Ведь  во  всех  трех  случаях  за  время этой
экспедиции  с Семеновым вокруг места, где шли работы, в пределах многих дней
пути  все  в  природе  обстояло  совершенно обычно и благоприятно. Всяческие
чудеса  происходили  только  на  небольшом пятачке, и в случае с грозами это
было  особенно наглядно. Фомич только ума не мог приложить, в чем тут дело и
кто  виноват  во  всей  петрушке.  Разгильдяйство  Семенова  Фомич не мог не
увязать  с  происходящим  безобразием  и  даже  не  мог  не  увидеть  в этом
какого-то  мрачного,  но  все же торжества справедливости. Но... Как?! Каким
образом   разгильдяйство   начальника   экспедиции  могло  вызвать  все  эти
катаклизмы, да еще в разных местах?!
     Фомич  ломал  голову,  лагерь переходил на плавучее положение, и тут на
писаницу   приехал  другой  человек,  из  совсем  другой  экспедиции  -  уже
известный  читателю  Боря  Пяткин.  Приехал,  выпил  с  Семеновым, сходил на
писаницу...  Странным  образом кончились загадочные грозы! Обычные остались,
так  и  ходили  по  окоему,  но  лагерю  доставалось  ровно столько же воды,
сколько и любому другому месту. Почему?!
     Фомич,  конечно  же,  заметил  огромную  разницу  в том, что делали оба
начальника,   оба   археолога  на  писаницах.  Семенов  старался  вообще  не
появляться  на  писанице,  а если приходилось, то он в снятии изображений на
бумагу участия не принимал, ничего не измерял и не фотографировал.
     - У,  постылые...-  бурчал  он  в  сторону  писаниц, будто они в чем-то
виноваты,  а  если  местоположение  изображений  позволяло, то, случалось, и
пинал нелюбимые рисунки.
     Пяткин  же  сам обязательно принимал участие в работе с рисунками и при
этом  что-то жизнерадостно ворковал, словно бы беседовал с изображениями или
с  бумагой,-  так  люди  иногда разговаривают с автомобилем, компьютером или
телевизором.  В  этом ли было дело или в чем-то другом, но, по крайней мере,
поганые чудеса прекратились, вот это совершенно точно.
     Фомич  сделал  из этого свои выводы - весьма своеобразные, но по-своему
весьма  логичные; состояли выводы в том, что писаницы - они по-своему живыe,
и что лучше их вообще не трогать, если есть малейшая возможность.

     Рассказ Лены
     Эта  женщина,  по-моему,  и  в  свои  нынешние  годы осталась существом
восторженным  и  по-прежнему  хотела  бы мира и покоя среди всех археологов,
хотя  теперь  об  этом  она уже не говорит. А пятнадцать лет назад ее крайне
огорчало,  что  археологи как встретятся - так сразу начинают ругаться между
собой и все никакого нет на них удержу.
     - Мальчики!   Ну   что  вы  орете!  Мы  же  такими  интересными  вещами
занимаемся!  -  не  раз  стонала  она  на  всевозможных  банкетах, неизменно
венчавших археологические сборища.
     Эта  наивность  у  одних вызывала раздражение, у других поток идиотских
разговоров  про несовершенство женского ума, и только немногие умные ласково
улыбались  и  переводили  разговор на менее чреватые темы. Потому что было в
этом,  кроме  эмоций доброй девочки, еще и подспудное понимание - в споре не
рождается  истина.  В  споре  вообще  не  рождается  ничего,  кроме амбиций,
взаимных  оскорблений и глупого, злобного крика. Дочка видного биолога, Лена
знала,   как   рождается   истина:  в  долгой  уединенной  работе.  В  сером
многомесячном  труде, никому не видном и никем особо не оцененном. И находят
истину  те,  кто  умеет  делать  этот труд, а не рвет глотку с трибуны или в
кулуарах научных и околонаучных форумов.
     А  истину  Лена  ценила,  и  людей,  умеющих  ее  искать, очень и очень
уважала.  Сама  же она очень хотела найти в Сибири побольше палеолитического
искусства.  Потому что если во Франции известно до 200 пещер, где есть целые
галереи,  расписанные  15-25  тысяч  лет  тому назад, то в Сибири нет ничего
подобного.  Писаницы?  А  писаницы  несравненно  моложе, не больше 4-6 тысяч
лет!
     Долгое  время  проблему  пытались  просто  снять:  мол,  Франция хорошо
изучена,  а  Сибирь  не  изучена  вообще! Это европейские ученые клевещут на
Сибирь  и называют ее народы обидными словами - мол, "отсталые". А в Сибири,
кончено же, есть не менее великое искусство, просто его еще не нашли.
     Беда  в  том,  что проходили годы, складывались в десятилетия, и сейчас
никак  нельзя  сказать, что Сибирь так уж плохо изучена. А вот искусства как
не  было,  так  и  нет  ни в одной из бесчисленных сибирских пещер. Ну нет и
нет, что ты тут будешь делать!
     Впрочем,  и  нигде в мире не было ничего похожего на пещерное искусство
Европы.  То  есть  появлялось,  конечно,  искусство  во всех краях Земли, но
гораздо  позже, совсем в другое время. А единичные образцы искусства того же
возраста   оказывались   невыразительными,   скучными   и,   как  полагается
исключениям,  только  подтверждали правило. Почему это так, что особенного в
этой  Европе,  можно  долго  спорить,  и  к этому спору Лена не была готова.
Родившись  в  Сибири,  Лена  только  очень обижалась, что на ее исторической
родине  нет  такого же искусства, как в какой-то там Франции, и очень хотела
бы его найти.
     А  еще у Лены тогда была подруга, родом из Казахстана, Наташа Керберды.
Было  у  Наташи  и  другое  имя, казахское, но его Наташа чаще всего даже не
сообщала  -  "все  равно  не выговорят". Наташа училась вместе с Леной и все
рассказывала   про  своих  родственников  в  Казахстане.  Получалось  у  нее
необычайно  интересно,  все  родственники  в  рассказах  Наташи  оказывались

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг