никак не чрезмерно впечатлительный человек. Именно он учил меня, как вести
себя в лесу, если доведется встретиться со слишком агрессивным зверем, и
эти поучения звучали у него так:
- Ты сразу должен себе положить - он всего-навсего зверь, а ты -
человек! А раз так, ты его не можешь не одолеть. Зверь как увидел тебя -
тут же должен почувствовать, что ты ему не спускаешь, его не боишься и в
случае чего его возьмешь...
Так что если Сергей-второй испугался - я верю, на то были причины.
Коряга вроде ничего не делала, не проявляла агрессии, только тихо
дрейфовала вдоль берега да в упор смотрела на Серегу. А Сергей-второй начал
сразу же уходить от воды, хотя самый удобный путь был именно здесь, вдоль
самого озера; даже что-то вроде бывшей тропиночки, почти совершенно
заросшей, тут наблюдалось. Так он и продирался сквозь частый-частый
нехоженый ивняк, ломился напролом с удочками в одной руке и со щукой на
левом плече.
И как нетрудно догадаться, больше не пошел к воде в этот вечер, стал
варить еду, разделал и повесил вялиться щук. Вскоре послышался шум на воде,
плеск весел, устало-веселые голоса. Сергей хорошо знал, каково возвращаться
с озера по темноте, тем более с такого вот озера, со старицы. Ивы
отбрасывают тени до самого противоположного берега, и тьма словно
поднимается от воды; человек как будто тонет в этой промозглой, сырой
темноте, не в силах ничего сделать с потопом, нашествием захлестывающей мир
тьмы. Голоса, впрочем, звучали бодро, и насколько мог судить Сергей-второй
по звуку весел, лодка глубоко осела под тяжестью - явно не только под
тяжестью людей.
Метров за триста от избушки, уже видя мерцание огня, друзья прокричали
что-то типа "Э-ге-гей!" и продолжали двигаться по узкой кишке бывшей
старицы. Сергей ответил таким же призывным воплем, проорал даже, что каша
готова. А чуть позже голоса друзей изменились: Миша с Сергеем обсуждали,
что бы это могло их держать? А потом лодку начало еще и дергать, постепенно
оттягивая к противоположному берегу. Сергей обвинил в этом Мишу, Миша-
Сергея, и они еще немного повыясняли отношения.
- Да стой ты тихо!
- Сам стой, тут течение, а он!
- Сам ты делаешь это "течение"!
Примерно такие звуки доносились до Сергея-второго, пока он бежал к
берегу, звал друзей.
- Да что ты можешь! Тут зацепило нас что-то и тащит...- отвечали
друзья без особенной любезности, потому что устали и хотели каши, а тут
всякие непонятки и возвращение откладывается. К тому же зов Сергея-второго
особенно остро напомнил им, что они-то болтаются на воде, среди снастей и
мертвых щук, а товарищ стоит на твердой земле, возле огня, и хоть сейчас
может начать есть кашу. Ну и пусть себе стоит, они отцепятся и доплывут...
Тут опять всплыла из воды эта коряга - не коряга, пень - не пень:
метрах в шести от Сергея-второго, на границе освещенного костром
пространства, блеснули те же самые глаза - темные, без ободка и зрачка, не
выражающие ничего. Но теперь Сергей-второй был уже опытный, и теперь
товарищи были в опасности, так что Сергей-второй с угрозой произнес
классическое:
- Я т-тебе...
Вскипела вода, из нее поднялся тонкий, блестящий от воды черный прут в
несколько метров длиной. Поднимался всей своей длиной - по-видимому, лежал
сразу под поверхностью воды, на несколько метров. А тут поднялся и со
свистом устремился к Сергею (при этом ни выражение глаз, ни положение
пня-коряги ни в какой степени не изменились).
На всякий случай Сергей-второй отбежал от воды; прут свистнул, упал
опять на воду, скрылся. А друзья, оказывается, уже вопят, чтоб он наливал
каши в миски, что сейчас они будут тут, что они отцепились.
Коряга-пень задвигалась. Мягко, не поднимая волны, тронулось
непонятное создание куда-то во тьму.
- Серега! Серега-второй! Ты что там, с берега свалился?!
А! Это они слышали плеск, который издал прут-щупальце, когда опять
уходил в воду... Сергей затруднился ответить: не так просто проорать
подплывающим друзьям в темноту, что знаете, я тут побеседовал с одной
корягой, а потом она, коряга с глазами, стала хлестать воду своим то ли
прутом, то ли корнем...
Но если ответа и ждали, то недолго.
- Опять! Что за напасть!
Опять что-то подцепило и держало лодку на месте. Сергей и Миша
метались по скользким щучьим тушам, ползали по еле выступающим над черной
водой надувным, тоже скользким бортам, гребли то в одну, то в другую
сторону- авось прицепившееся "нечто" сорвется. Непростое занятие, потому
что попробуй вообще хоть как-то маневрировать в переполненной щуками лодке.
Сергей-второй не видел друзей из-за излома озера. Вывернись они из-за
поворота, лодка сразу оказалась бы освещенной бликами костра.
Снова вопли:
- Держи!
- Не могу, тянет!
- Да сползает же, держи!
Громкий всплеск.
- Ты что, не видел, сползает?!
- Сам попробуй! Тянуло ее!
- Какое "тянуло"! Прижал бы!
- Я же сказал тебе, как дернуло ее!
Отношения выяснялись еще несколько минут, но стоило одной (Миша
уверял, самой большой) щуке соскользнуть с лодки в озеро, и ничто больше не
держало лодку. И как бы ни ругались друзья из-за последней щуки, утянутой
за борт какой-то неведомой силой, Сергей-второй сразу понял: улов огромен.
Штук двадцать рыбин - от таких, каких он поймал с берега, до
полутораметровых, акулоподобных, почти с человека. Добрых два центнера
рыбы. Уже один улов с лихвой окупал поездку сюда - если даже ничего не
продавать, если просто вернуться с рыбой к семьям.
Смертельно уставшие Миша с Сергеем ели кашу и пили чай, заваливались
спать, а Сергей-второй все никак не мог решить, что лучше - лечь спать или
посидеть у костра... В конце концов, не знает он, умеет эта штука ходить по
суше или не умеет!
И даже решив ложиться спать, Сергей положил под нары топор и спал
урывками, как спят животные, чувствуя рядом опасность. Правильно сделал!
Потому что не успел прогореть костер, как вскоре послышался странный
перестук: словно бежал маленький деревянный человечек, стучал деревом по
дереву. Топ-топ-топ! И через краткий промежуток: топ-топ-топ! Что бы это
все значило?! Вряд ли по избушке вдоль и поперек разбегались деревянные
карлики...
Стук повторялся, навязчиво-дробный, с гнилой доски, положенной перед
входом, перешел на пол самой избушки. А ну-ка... Сергей чиркнул спичкой. В
коротком ненадежном свете вроде мелькнуло что-то длинное, блестящее, уже
виденное сегодня. Ага! Сергей зажег свечку, поставил на пол. Все верно -
длинная черная лоза, мокрая от воды, протягивалась снаружи. Конец лозы
постукивал по полу, продвигался то вправо, то влево: тут-тук-тук! Похоже,
что лоза что-то искала. Или кого-то? Конец лозы явственно продвинулся к
свечке - хотя вряд ли он видел свет; Сергею подумалось, что скорее уж он
реагировал на тепло.
Ладно. Топор сам лег в руку... Бабах! Друзья подскочили на нарах,
конец лозы отскочил от остальной ее части.
- Что тут случилось?!
- А вот...- глупо улыбался Сергей, показывая на отрубленный кусок
лозы. Теперь этот кусок лежал совершенно неподвижно и уже ничего не
напоминал - ни удилища, ни щупальца. Так, кусок тальника, и только.
- Ты это сюда притащил и теперь рубишь?!
- Оно само приползло...
Волей-неволей пришлось рассказывать все. Сюрреалистическое было,
наверное, зрелище: сырая неуютная изба, около часу ночи, сохнут обувь и
носки, свалено снаряжение и одежда, и среди этого безобразия смертельно
уставшие мужики в тельняшках выясняют, что именно привиделось товарищу.
Долгих споров и бесед не получилось: не до того, да и не нужно.
- В общем, так,-подытожил Михаил (в таких случаях он был у них за
главного). Раз пришли - дела так просто не бросим, делать будем, как и
решили... А осторожность удвоить. Что не спал,- обратился Миша к
Сергею-второму,- молодец, зря сразу нам все не сказал. Ты уж тогда и дальше
не спи, до утреннего клева.
Но только зря сидел Сергей, привалившись к избушке спиной, напрасно он
стискивал ружье и топор, вглядываясь и вслушиваясь в темноту. Никто не
показался в пределах освещенного круга... А может, дело и было как раз в
том, что горел костер, своим огнем оберегал людей от вторжения чуждых сил?
Во всяком случае, ничего не произошло до того, как стали перемигиваться
звезды, не настала пора собираться на утренний клев.
Решили, что на этот раз у избушки останется Миша - самый положительный
из друзей, а рыбаки далеко не поплывут, самое большее с километр. Два
Сергея ловили часа два, до повторения вчерашнего: лодка кренится под
тяжестью рыб, класть уже некуда, да и клев кончился, светает.
И тут бабахнул выстрел из карабина. Не сговариваясь, Сергеи навалились
на весла, погнали лодку к Михаилу. Товарищ был цел и невредим, только
озадачен чем-то, даже обескуражен. Так он и расхаживал вдоль берега с
карабином, пожимая плечами и бормоча что-то сквозь зубы.
По его словам получалось так, что все правду Сергей-второй говорил: не
успел он третью щуку вытащить, всплыла перед ним то ли коряга, то ли пень,
уставилась на Мишу своими глазищами. Света мало, но все-таки видно, что
всадил он пулю в эту штуку, а она так тихо погрузилась, будто пули из
карабина вовсе и не получила...
- Может, все-таки промазал?
- С пяти метров?!
В ясном свете утра многое видится не так, как в туманном свете ночи
или вечера. Самые правильные решения принимаются по утрам.
- Ну, уезжаем, мужики? Жизни нам эта штука не даст...
- А что плохого она делает? Ну всплывает, ну смотрит... Жарко нам от
этого? Или холодно? Никакого вреда.
- Пока вреда нет, а в любой момент может и быть... Оно зачем к нам
ночью лезло?
- И в тот раз только схватило и подержало, а что, если начнет
переворачивать?!
- А вот сейчас не держало...
Долго судили и рядили мужики, и порешили они обмануть "черта". На
вечерний лов не ходить - возвращаться ночью не стоит, ходить только на
утренний, и притом на разные озера. Так, чтобы отловиться - уже светает, а
в случае чего - впереди целый день. И жить не на озере, а в деревне.
"Горючки нажжем...",- стонал Сергей. Но все понимали - лучше все-таки
"нажечь горючки", накрутить лишних двести километров по пересеченной
местности, чем торчать ночью возле самого озера.
И что характерно: получилось!
Две недели друзья вторгались во владения коряги. Две недели вставали
они в три часа, чтобы в четыре уже забросить удочки, и все таскали
здоровенных щук, а к шести уже клев прекращался. Раза два что-то цепляло
днище лодки, но достаточно было сказать что-то типа "мы т-тебе..." и все
проблемы сразу решались. К семи друзья уже были в деревне, и оставалось
только потрошить, развешивать для провяливания щук, спать да готовить еду.
Достались щуки и бабе Кате, и старым знакомым,- как ни старались они как
можно дольше остаться в больнице, а их, конечно же, выписали, и им опять
угрожало "общее истощение".
- А сколько рыб вы привезли?
- Не считали, но больше двухсот. Я так понимаю, что мы вычерпали все
три озера; самых крупных щук там если и оставили, то всего нескольких. И
себе привезли, и родственников и знакомых угостили, все расходы окупили
несколько раз.
- Сережа, а что это может быть, твоя коряга с глазами?
Сергей пожимает плечами. Здесь, в здании академического института,
трудно говорить на такие темы, даже поедая вяленую щуку под разговор. Да и
правда, кто знает? Водяного изображают совершенно иначе, в другом облике.
Что на местных коряга производила колоссальное впечатление, это понятно. Но
что это? Я никогда не слыхал ни о чем подобном. Сергей при всем его опыте -
тоже.
Единственное, что я могу посоветовать заинтересовавшимся,- это поехать
и разведать самим. Место, где лежат три озерца, старицы реки, я охотно
покажу кому угодно.
Глава 3
МИФЫ ЕНИСЕЙСКОЙ НАВИГАЦИИ
...Лоцман в те дни был на свете единственным никем не стесненным,
абсолютно независимым представителем человеческого рода. Да, в самом деле,
у каждого мужчины, у каждой женщины, у каждого ребенка есть хозяин, и все
томятся в рабстве. Но в те дни, о которых я пишу, лоцман на Миссисипи
рабства не знал.
М. Твен
До появления гражданской авиации во многие районы Севера можно было
попасть только одним способом: по реке. Допустим, из множества сел и
деревень на юге края еще можно было приехать по зимней дороге: это в тех
местах, естественно, где были лошади, и, соответственно, было кого
запрягать в сани, когда установится зимник. Но даже из богатых русских
деревень на лошадях вывезти можно не так уж много. То есть вывозили и кожи,
и шкуры, и мороженое мясо, и замороженное молоко. Это замороженное кругами
молоко почему-то особенно поражает воображение многих жителей Европы. А
почему, собственно? Наморозить в кастрюле молоко совсем нетрудно. Потом
молоко выколачивают из посуды, и получается ровный, удобный для счета круг.
Такие круги легко накапливать хоть всю зиму, было бы желание, и я еще
своими глазами застал эту торговлю молочными морожеными кругами. В 1950-х-
начале 1960-х мороженые молочные круги на базаре продавались так же обычно,
как говядина или барсучий жир. Впрочем, барсучий жир для жителя Европейской
России, особенно обеих столиц,- тоже из области экзотики.
Ну вот, что можно увезти на санях, даже если ездить несколько раз за
зиму? Продукцию охоты - шкуры, жир, мясо. Мясо и то не все, потому что туша
лося потянет килограммов на триста, а сани поднимут от силы килограммов
четыреста - если кони хорошие и если считать с ямщиком, тепло и, значит,
тяжело одетым. Ну, продукцию животноводства - шкуры, кожи, шерсть, то есть
то, что весит поменьше, а стоит все-таки побольше. Мясо можно везти в город
только тогда, когда город не очень уж далеко, километров за двести-триста.
Молоко повезут с еще меньшего расстояния - километров сто или двести.
А самая главная продукция крестьянина, хлеб? Эту главнейшую продукцию
везти важнее всего - возможность торговать зерном делает хозяйство
товарным, экономически состоятельным. Но везти хлеб труднее всего: хлеб
тяжел и сравнительно дешев - если брать по весу, то дешевле мехов, даже
дешевле кож. И до появления пароходов сибирское крестьянство вывозило хлеб
по воде, но много ли увезешь на веслах (если плыть по течению) или если
тащить лодку бечевой, по-бурлацки (против течения)? Крестьянство обрекалось
на полунатуральное хозяйство - на то, чтобы самим и потреблять то, что
произвели.
Впрочем, это мы пока говорим о местах обжитых, населенных. О местах,
где давно проложены дороги, где пашни вытеснили тайгу, а сельские жители
мало отличаются от жителей московской или воронежской губерний.
А ведь к северу от Ангары лежат и впрямь малодоступные для человека
области, с совсем другими правилами жизни.
Три огромные реки впадают в Енисей - Ангара, Подкаменная Тунгуска и
Нижняя Тунгуска. Ангару тоже называют иногда Верхней Тунгуской, но Ангара
река совсем другая. На Ангаре, при всей суровости климата, коротком лете,
зиме с морозами порядка 50 градусов растут сосновые леса, как и под
Красноярском. На Ангаре можно с трудом, но все-таки вырастить хлеб. Плохой,
но урожай той же самой ржи или пшеницы, что и в пятистах, и в тысяче
километров южнее. На Ангаре вполне могут жить русские, и могут жить так же
- ну, почти так же, как в более благодатных местах.
А вот на Подкаменной Тунгуске условия уже совсем другие. Тут нет
сосновых лесов, тут растет опадающая на зиму лиственница. Тут вечная
мерзлота - на десятки, на сотни метров вглубь от поверхности вся толща
земли прослоена кристалликами льда. Попробуйте копать эту землю - и под
лучами солнца земля оплывет, яма потеряет форму и превратится в грязную
лужу. Летом вечная мерзлота оттаивает - сантиметров на 30-50, не больше.
Неприхотливая лиственница разбрасывает цепкие корни везде по этому
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг