эти наши полевые исследования мы с будущей женой опубликовали в журнале
"Родина" [1].
Так что психология жителей Комаровки не выдумана нами. Тихая запойная
жизнь вполне устраивает этих непритязательных людей, и притом они вовсе не
чувствуют особой связи с этой землей.
Был такой забавный эпизод: на очередной конференции журнала "Посев" я
рассказал о результатах исследований немецким журналистам. Сам-то я был в
ужасе от результатов наших изысканий, от масштабов распада личности, утраты
всего человеческого в людях. А один из журналистов заулыбался вдруг улыбкой
европейца, обнаружившего вдруг целый пласт вековечной мудрости
неевропейского народа,- скажем, индусов или африканцев.
- Это же надо, какая древняя, самобытная мудрость,- восхищался немец
(с виду вполне вменяемый психически),- какая сильная мудрость народа! Вот у
вас за годы Советской власти что-то еще и сохранилось из-за этого... Надо
же: "воткнул-выросло"...
И немец замер с блаженной улыбкой, духовно погрузившись в необъятную,
космическую мудрость порождений Большемуртинского района - пьяноватой бабы
из переселенцев.
Грешен, но тогда я с трудом удержался, чтобы просто не двинуть этого
немца по башке...
Вот у потомков местных кто-то в семье обязательно есть не в Комаровке
- или в Большой Мурте, или в Красноярске, или в другом крупном поселке или
городе. И притом к земле у них тоже особое, свое отношение.
- Земля без меня может, конечно... И я без нее. Но будет все равно
хуже, что мне без земли, что ей без меня.
Такая вот позиция, предельно далекая от "воткнул-выросло".
Мне казалось, что облазить Комаровку подробнее и лучше нашего уже
невозможно... Я ошибался! Студенты, которые "окучивали население", то есть
убеждали людей голосовать за "нужного" кандидата, нашли в Комаровке кое-что
новое.
И нескольких очень любопытных личностей, которых мы ухитрились
все-таки просмотреть, и одного оригинального деда, которого вроде бы мои
экспедиционные орлы даже и опросили, но, как я убеждаюсь, поверхностно.
Студенты совершенно обалдели от этого деда уже потому, что он
представился им... мельником. Семью годами раньше он представлялся нашей
экспедиции как истопник в школе... Но одно вовсе не противоречило другому,
потому что мельница на реке Нижняя Подъемная исчезла как раз в 1950-е годы.
Исчезла потому, что вырубки лесов в верховьях реки сделали ее такой, как
сегодня - мелководной, совершенно непригодной для водяной мельницы. Тогда
же почти исчезла рыба, стало гораздо меньше зверей, а за крупным зверем
типа лося или медведя теперь необходимо идти на правый берег Енисея - там
еще много нетронутых лесов, очень редкое население и зверей полно.
Так что мог мельник пойти в истопники после того, как мельница
приказала долго жить вместе с рекой, это-то вполне возможно. Тем более, что
дом стоял у реки так, что могу представить и это - остался он как часть
строений мельницы. Но студенты пили у деда чай, и состоялся у студентов с
дедом разговор, который трудно не назвать очень странным...
- А вы какие времена уже помните довольно хорошо?
- Да, пожалуй, Николая времена.
- Ух ты! Столыпинское переселение тоже помните?!
- И его помню, и освобождение помню, только оно тут, в Сибири, не было
таким уж особенно важным для сибиряков.
В этом месте оба студента ощутили некоторую неуютность и почувствовали
острую необходимость сделать мир опять понятным и простым.
- Вам рассказывали... Да?
- Сказано же, сам все эти времена помню. И как этих... октябристов,
что ли? Нет! Нет! Декабристов - вот кого... как их сюда ссылали, тоже
помню. Я, помнится, к одному подошел, спрашиваю его, как человека - мол, не
надо ли чего, твое благородие? Я молодой был, наивный. А он как заорет:
мол, па-ачиму обращаешься не по форме?! Я, мол, высокоблагородие и никакое
не твое, а, мол, ваше. Ну, я и отошел, пусть его там сам разбирается, какое
он там благородие...
Некоторое время ребята переваривали услышанное. Проще всего было бы
счесть, что у деда с головой не в порядке, и все дела. Но в чисто
выметенном, прекрасно устроенном доме деда, глядя на умное и не такое уж
дряхлое лицо с подвязанными за уши очками, не так просто было и самим себе,
не сговариваясь, произнести такой диагноз. А дед, похоже, развле кался:
- Ясное дело, Николая Палкина хорошо помню и как рекрутов тогда брали,
тоже помню. Сам-то я не подлежал как мельник,- внушительно добавил дед.
- Гм...- только и смог произнести парень.
- Э-ээ-эээ,- так же глубокомысленно проблеяла и девица.
- Не верите, и не надо, ребята,- так же спокойно, деловито сказал
дед,- только вот резинкой у меня под носом махать не надо... Все равно ведь
я голосовать не пойду- ни за Иванова, ни за Мустафина. И комиссию вызывать
- это вы оставьте даже и думать! - повернулся дед к девушке.- Не советую!
Допустим, про раздачу презервативов дед мог что-то и слыхать, хотя в
этой деревне их пока еще не раздавали. Но откуда про судорожные мысли
девицы про комиссию из компетентных людей?
- Нет, но это же здорово! - воскликнул было юноша, жизнерадостным
тоном прикрывая совсем другие мысли.- Вам же, получается, лет двести! Вот,
говорят, где-то в Китае...
- Ты и сам не помнишь точно, что читал про Китай! Про двух старух,
которым за двести лет обоим. А меня считаешь полудурком, которого надо
успокоить. Не бойся, не укушу. И понормальнее тебя я буду. По крайности, не
хожу людей обманывать (старик употребил несравненно более грубое
выражение), за вранье свое денег не беру! Если сейчас тебе и наврал, то
хоть денег не взял! - сердился дед.
- А вы наврали! - всплеснула девушка руками, и такая радость, такое
удовольствие зажглись на ее физиономии, что дед сам жизнерадостно
засмеялся.
- Ясное дело, наврал... Не может же быть, что вам в ваших институтах
неправду говорили... Только так: парня твоего зовут Саша... Верно? А твоего
дедушку,- повернулся дед к парню,- звали Альбертом и лежит он под
Брянском... Все верно, не так ли?
В общем, ребята, я все, конечно, наврал, да мы, мельники, много что
можем. И вранья вы мне не гоните, идет? Ни про выборы, ни про что... И так:
очень вам советую в Луговое не ходить. Можете советом пренебречь, но я вам
его по-людски даю, и если умные - то пользуйтесь.
Ребята сами не помнили, как они вывалились из казалось бы такого
уютного, мирного домика. Еле выдавили: "До свидания..." и не были очень уж
работоспособны до самого вечера, весь этот день. Как-то все это очень
странно...
Что же до Лугового, то в этом селе одновременно, в один день,
появились и ребята из нашей команды, раздававшей презервативы от имени
Мустафина, и другая команда, которая действительно работала на Мустафина и
раздавала мясорубки и коробки с "гуманитарной помощью" из США (три литра
масла, мешочки чечевицы, гороха и риса) местным активистам, чтобы
организовывали народ.
Две могучие избирательные технологии столкнулись в одном населенном
пункте. Никто не захотел уступить, возник спонтанный обоюдный мордобой;
несколько десятков парней и девиц с воплями лупили друг друга колами из
заборов, сумками и ремнями - чем придется. Местное население сначала вопило
и сострадало, пытаясь растащить политических деятелей, получало само и
откатывалось за заборы - пусть разбираются сами. И хотя от смертоубийства в
этот день бог упас, несколько человек доставили потом в больницу.
Хорошо, собеседники старца не участвовали в этом безобразии. Как-то
его информация все-таки была ими принята к сведению, и когда отряд делился,
кому куда идти, решительно заявили о намерении поработать в Юксеево... В
этом старинном селе возникли свои сложности, но это уже совсем другая
история.
Как отнестись к этому рассказу ребят, пообщавшихся с бывшим мельником?
Скажу вполне честно: не знаю. Рассказал я ее так же, как рассказали ее мне
а тут уж думайте сами, верить или не верить. Студенты вот тоже не верили.
Гл а в а 7
ШАГИ В КОРИДОРЕ
Топ-топ-топ... Это мертвецы... Топ-топ-топ, это они за мной пришли!
Только я с ними не пойду!
Марк Твен
Эту историю рассказала мне почти что случайная знакомая,
кратковременная подружка, небескорыстно проведшая со мной буквально
несколько часов. Все это время мы почти беспрерывно разговаривали, и я
услышал от нее эту историю... Отнестись к ней однозначно мне непросто, и я
отдаю ее на суд читателю такой, какой я ее услышал.
Наташа (назовем эту девушку так) трудилась медицинской сестрой в не
очень веселом учреждении - в детской реанимации. То есть реанимация -
вообще заведение далеко не оптимистическое, а уж детская...
Привозят детей - по большей части никому не нужных, брошенных,
доведенных до последней стадии истощения. Лежат эти дети под капельницей и
на аппаратах искусственного дыхания - авось оклемаются и смогут дальше
жить... ну, хотя бы немного пожить. Законы по этой части очень суровы -
пока не будут соблюдены сложные правила, пока не пролежат дети определенное
число дней и часов под капельницей, на дышащих за них аппаратах, отключить
эти аппараты нельзя. Дело это дорогое, даже и очень дорогое, и тем более
дороги препараты, которые вводятся в вену заведомым трупам, но государство
идет на этот расход. Не дай бог, реаниматологи нарушат инструкции! Если
нарушат, их могут обвинить чуть ли не в убийстве, и себе дешевле строго
следовать даже самым идиотским инструкциям.
Так вот и лежат в реанимации рядом с живыми детьми существа, из ран
которых давно не сочится кровь, на коже которых проступают трупные пятна, а
в пробитых головках видно, во что превратился мозг... Не буду описывать
подробно, но вещество это становится зеленого цвета... уже достаточно?
Так что, как правило, "на лестницу" относят уже заведомые трупы, даже
и с соответствующим запахом. Почему "на лестницу"? А потому, что именно
лестницу приспособили под эдакий промежуточный филиал морга: до самого
морга далековато, и когда наступает время "снять с аппарата" давнего и
заведомого покойничка, ребенку связывают ручки и ножки и относят на
лестницу. Там очень холодно, место вполне подходит под морг. А утром
создание, которому так не повезло, уносят в настоящий морг.
А с другой стороны, иногда "на лестницу" попадает и живой ребеночек.
Бывает, и случайно - приняли за покойника и отнесли, не соблюдая всех
инструкций, ведь препараты и аппараты все-таки очень уж дороги.
А бывает и совсем иначе... Скажем, привозят чудовищно истощенного
ребенка, девочку трех месяцев от роду. На всем тельце - чудовищные язвы,
потому что пьяная мать таскала ребенка попрошайничать, а вот перепеленать
не считала необходимым - всякий раз находились у нее более важные занятия.
Да и подавали побольше, если ребенок плачет жалобнее и видно искалеченное
тельце. Добрые люди ведь не очень понимают, куда пойдут их сердобольные
подаяния.
А тут не убереглась мамаша, и даже в тихом городке с населением меньше
100 тысяч человек, где и транспорта мало, и ездят машины небыстро,
ухитрилась стать жертвой дорожно-транспортного происшествия. Ее саму,
мамашу, грузовик вдавил в стену дома и превратил в груду мяса и костей
(Жалеть ли о ней? Если не лицемерить, то вряд ли.), а ребенок со страшными
травмами угодил все-таки не сразу в морг, а в детскую реанимацию. И через
несколько часов ребенок умер, что (опять же - если не лицемерить) тоже к
лучшему. Нарушая все и всяческие инструкции, врачи стали снимать младенца с
аппарата, убирать капельницу... и вот тут-то послышался слабый плач,
ребенок слабо засучил ножками.
А теперь давайте оценим ситуацию: глухая ночь, никто и ничего
проверять никогда не будет. Ребенок, зачатый в пьяном виде, неизвестно
зачем родившийся на свет; ребенок, который в любом случае не вырос бы
психически нормальным; девочка, которой, если она и выживет, придется
ампутировать обе раздавленные ручки.
Читатель вправе иметь собственное мнение по этому поводу, но я уверен
- врачи приняли правильное решение, связав ручки и ножки еще шевелившемуся
созданию и отнеся его на лестницу. Это жестоко?! Не в большей степени, чем
жестока жизнь. И не в большей степени жестоко, чем обречь ребенка на
дальнейшее существование - почти дебилку, наследственную алкоголичку без
обеих рук. Это безнравственно?! Наверное. Но ведь вязали существу
ручки-ножки и несли его на ледяную лестницу женщины, у большинства которых
есть свои дети. Я не берусь быть нравственнее матерей, если они решают, что
этому трехмесячному существу лучше не оставаться в этом мире.
Наташа, повествуя об этом эпизоде своей трудовой деятельности,
сказала:
- Говорят, все реаниматологи после смерти сразу пойдут в ад...
Может быть, так и говорят, но я в этом не очень уверен. Ведь это бог
допустил, чтобы дети рождались, жили и умирали так, как эта трехмесячная
девочка без имени (если мать как-то и назвала - она уже не скажет, как). А
люди живут и действуют в мире, который не они создавали и правила жизни в
котором не они устанавливали.
Впрочем, пусть каждый решает сам. И пусть уж извинит меня читатель за
нагромождение ужасов, но в конце концов он сам взял книгу с завлекательным
словом "Жуть..." на обложке. Ну вот вам и жути, что называется, навалом,- в
каждой реанимации каждого населенного пункта больше, чем в целом городе с
привидениями.
А еще дежурящие в реанимации по ночам часто употребляют спиртные
напитки, и я подозреваю, что дело тут вовсе не только в маленьком
удовольствии, в развлечении на скучном дежурстве, и не только в
"сугреве"...
Дело в том, что в реанимационный зал ведет длинный сводчатый коридор,
в который не выходят никакие окна и двери. Надо так и идти метров
пятнадцать по этому длинному, ночью ничем не освещенному коридору,
соединяющему реанимацию и остальную клинику. И вот в этом коридоре порой
раздаются шаги...
- Может, это главный врач вас проверяет? Хочет узнать, пьете вы на
рабочем месте или ведете себя нравственно?
Наташа кокетливо смеется.
- Бывает, заходит врач... Его сразу слышно, как только он ступит в
коридор, поэтому его проверки и не страшны: пусть себе проверяет. Пока он
идет, мы сто раз бутылку уберем...
Нет, это совсем другие шаги. Они глухие, тихие, иногда даже думаешь -
а может, мне это мерещится?
- А может, и правда мерещится?
- Нет, эти шаги слышат сразу несколько человек. Даже, бывает, говоришь
кому-нибудь: мол, слышишь шаги?! А подружка и сама слышит, независимо от
тебя. Так что вот...
И эти шаги не только тихие, глухие... Понимаете, они бывают разные.
Иногда - топ-топ-топ! Как будто малыш бежит, годиков трех. Иногда - как
будто семилетний.
- В общем, как побывавшие у вас... Так сказать клиенты.
- Да... Как побывавшие. Но связи прямой нет сразу скажу! Нельзя
сказать, что вот кто побывал, того и шаги слышны.
- Шаги ведут к реанимации?
- Ну-у... Вести-то ведут, но никогда не бывает, чтобы привели. Так и
затихают шаги в коридоре; все тише... тише... И конец, совсем их не слышно!
- С шагами врача, как я понимаю, эти шаги никогда не соединяются?
- Правильно понимаете. Врач врачом, а шаги эти... шагами. Появляются
шаги... Кончаются шаги... сами по себе. Врач тут ни при чем, и если мы
несем кого-то... ну, на лестницу выносим... это тоже другие шаги.
- И неужели никто ни разу не пытался в коридор выглянуть?
- Хе-хе-е...
Наташа уже изрядно приложилась к белому мартини, это начинает
сказываться и на ее поведении. Вот сейчас она подпирает руками растрепанную
голову, утыкается зрачками в мои зрачки, расплывается в откровенно
нетрезвой улыбке.
- Вот вы поезжайте к нам и выходите в коридор... Погуляйте навстречу
шагам.
- Нет, но звуки-то звуками, а неужели ничего так и не видели?!
- Не-а... Нам и шагов вполне достаточно.
Я потом еще раз вернулся к этим "шагам на лестнице", когда мы уже
расставались, но не узнал ничего нового. То ли Наташа не хотела говорить,
то ли сама не знала ничего, кроме рассказанного.
А ее настоящего имени и города, в котором раздаются шаги в коридоре,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг