Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
обратно на табуретку.
  - Давай. Только ближе к делу...
  - Да куда уж ближе? - потряс головой Боб, словно отгоняя от себя
наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую
бутылку водки. - Крандец нашей реальности.
  - Да что ты натворил-то, ответь наконец!
  - Да не я это натворил, - вздохнул Боб. - Какукавка.

  Софья Андреевна заглянула в кабинет:
  - Левушка, к тебе посетитель.
  - Свет мой, - не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, - ты ведь знаешь,
когда я работаю, я никого не принимаю... - Демонстративно скомкав почти
полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.
  - Если б не было на то необходимости, я бы тебя не беспокоила, - твердо
сказала Софья Андреевна и упрямо вошла в кабинет.
  - В чем же эта необходимость? - нахмурился Лев Николаевич, снял мозолистые
босые ноги с низенькой скамейки и, поднявшись из-за стола, повернулся к
ней. - Кто ж это такой к нам прибыл - Папа римский или сам Господь Бог?! -
Граф сунул большие пальцы узловатых мужицких рук за пояс и качнулся с
носков на пятки. Внезапно, протиснувшись между косяком и хозяйкой, в
комнату проскользнул щуплый юноша в очечках. Типичный тургеневский
нигилист.
  - Вы уж меня простите, Лев Николаевич, но дело у меня очень важное, -
сообщил он с порога. - И чем быстрее мы все обсудим, тем лучше будет...
  - Кто таков?! - рявкнул Толстой.
  - Да я, собственно, никто, а вот вы...
  - А коль никто, так и пошел вон! - Ощетинившись вставшей дыбом бородой,
Толстой шагнул к визитеру.
  - Анну Каренину пишете? - быстро спросил очкарик, надеясь этим вопросом
обескуражить глыбу. Но не тут-то было.
  - А тебе, прохвост, какое дело?! - все так же угрожающе спросил матерый
человечище и топнул о паркет ороговевшей пяткой. Но вдруг глаза его
вспыхнули нехорошим огнем: - И откуда знаешь про нее?! Никто ведь еще не
знает!
  - Зря пишете, - продолжал незваный гость, чуть отступив. - Ну, кинется она
под поезд, и всякий читатель спросит: зачем читать про нее? Что за фигу
нам граф подсунул? Только авторитет себе испортите!
  У Софьи Андреевны брови поползли на лоб. Толстой, отшатнувшись обратно к
столу, сгреб с него пресс-папье и с размаху запустил им в посетителя.
Однако тот ловко увернулся, и увесистая штуковина влетела в застекленную
дверцу старого книжного шкафа. Взвизгнув под аккомпанемент звона бьющегося
стекла, Софья Андреевна метнулась прочь из кабинета.
  - Спокойно, - гость уронил свою странную котомку и вытянул руки ладонями
вперед на манер психиатров из штатовских триллеров. - Лев Николаевич, вы
находитесь среди любящих вас людей... Вы - зеркало русской революции...
Все под контролем... А я, пожалуй, пойду...
  Он проворно метнулся к двери вслед за хозяйкой, но граф с неожи-
данной прытью преодолел пару разделявших их шагов и ухватил очкарика за
воротник.
  - Врешь! - гаркнул он. -- Теперь уж никуда! Он отшвырнул юношу в сторону,
запер дверь и сунул ключ в широкий карман своей холщовой кофты.
  - А теперь говори. Кем подослан? - брови графа нависли так, что глаз не
стало видно совсем.
  - Никем, - замотал головой перепуганный юноша. - Честное слово!..
  - Нечто бесовское видится мне в этом лице, - ткнув указательным пальцем в
гостя, сказал граф тихо, словно бы самому себе, - такие вот и в царя
стреляют... - А затем повысил голос: - Что в мешке?!
  - Кни-и-ги... - протянул очкарик и всхлипнул.
  - Книги, говоришь? - Толстой потрогал котомку босой ногой. - И то правда.
Книги. Ладно. Книжный человек - не столь опасный. Вся сила у него в чтение
уходит... Да не хнычь ты, - осадил он гостя покровительственно. - Зла не
сделаю. Давай-ка садись, в ногах правды нет. - Лев Николаевич указал
незваному пришельцу на табурет. - Садись.
  Тот, опасливо поглядывая на графа, наклонился, протянул руку и поднял
пакет. Затем, прижав его руками к животу, уселся на предложенное хозяином
место.
  - Итак... - сказал Толстой и, повернув кресло, уселся с очкариком лицом к
лицу. Брови графа приподнялись, и голубые глазки сверлами вонзились в
незваного гостя. - Отставим распрю. С чем пожаловал?
  Юноша глянул на часы, и на лице его мелькнула надежда. Что не укрылось и
от графского взгляда.
  - Я, знаете ли, хотел вам сказать, Лев Николаевич, что очень ценю ваше
творчество. "Войну и мир" читал и перечитывал, а встреча Болконского с
дубом - вообще моя любимая сцена... Ваши религиозно-эстетические
воззрения...
  - Ты мне зубы не заговаривай! - осадил его Толстой. - Кто такой, откуда
взялся?! Ну-ка, дай свои книги, посмотрим, что за глупости ты читаешь...
  Граф потянулся, вырвал пакет из рук посетителя и выудил из него том. Гость
понял, что ему не отвертеться. Он вздохнул и признался:
  - Я - пришелец из будущего. Из двадцать первого века.
  Толстой тем временем перелистнул обложку и уставился на дату издания:
  - Это что, фокус какой-то типографский?
  - Это не фокус, - обреченно помотал головой юноша и повторил. - Я из
будущего. - Он снова глянул на часы. Ровно через двадцать... Нет, через
двадцать две минуты я исчезну. Так что не теряйте времени, граф,
спрашивайте. А когда исчезну, убедитесь, что я не врал.
  - Ладно, - кивнул Толстой. - Мужики говорят, "все минется, одна правда
останется"... Если ты из двадцать первого века сюда прибыл, то почему ко
мне? Что обо мне знаешь?
  - Вы - великий русский писатель, я вас в университете изучаю. Вот в этой
как раз книге, - указал пришелец на том в руках графа, - все про вас
написано. Дайте-ка.
  Он бесцеремонно выхватил том из рук графа, торопливо полистал и прочел:
  - "Лев Николаевич Толстой, граф, русский писатель, родился в деревне Ясная
Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по
старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги
десятого ноября тысяча девятьсот десятого года..."
  - Отчего умер? - глухо прервал его граф.
  - Сейча-ас... - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот.
"Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных
душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с
одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести
свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей
усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался..."
- Значит, все-таки ушел... - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы
сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился... Ну и что же знают обо
мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?
  - "История русской литературы. Конец XIX - начало XX века". Вас в нашем
времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского?
Мирового! - юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа. - Но лучше бы вы
после "Войны и мира" уже не писали ничего...
  - Почему это?
  - А вот... - он поискал глазами, нашел и прочел: "Книга "Война и мир"
стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим
глубину и сокровенность..."
- Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой. - Что там дальше-то? Что про
"Каренину"?
  - Сейчас, сейчас... "Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на
современность веет от романа "Анна Каренина"... Здесь сузились эпические
горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были
свойственны героям "Войны и мира"... Та-ак, и вот еще: "Анна Каренина" -
остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до
газетной "злобы дня", подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и
Достоевского..."
- Сузились, значит... Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским
сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы
написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит
он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен... Да-а,
видно, зря я за "Каренину" взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для
меня-то...
  - Вот-вот, - подтвердил очкарик.
  - Ладно... Что там еще пишут? Что за книги были у меня еще?
  - Та-ак... "В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к
художественной работе и даже осуждает как "барскую забаву" свои прежние
романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе
сапоги..."
  - Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души...
  - Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша. - В девяносто
девятом у вас опять вышел роман. "Воскресение"...
  - Хороший?
  - Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер... Я, правда,
не читал, кино только видел... Конец там какой-то дурацкий...
  - А герои кто?
  - Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин... .
  - Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила?
Восторженно небось? Как все низкое.
  - Давайте посмотрим... Та-ак... Вот. "Резкая критика церковных обрядов в
"Воскресении" была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от
православной церкви..."
  - Отлучение? Неужели так?..
  - Написано. Значит, точно...
  - Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было, тесно, как двум
медведям в одной берлоге... Но отлучение... Это, братцы, чересчур...
  - Я вам про что и говорю, - проникновенно сказал пришелец, - не надо вам
все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился - про
проституток пишет, от церкви отлучен... Кому это надо? Какой вы пример
народу подаете? Написали "Войну и мир" - да и хватит. Хорошая книжка! Я
читал. Честное слово, в восьмом классе... Там все, что надо, есть - и
национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм... Да
все!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может, тогда и не будет
у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не
замерзнете на станции...
  - Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно? - заговорщически наклонился
граф к собеседнику.
  - Ну, это вы уже сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик...
  - Может, мне с духоборами в Америку махнуть? - наклонился граф к
собеседнику.
  - Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.
  - Да я не тебя, шельму, спрашиваю, - выпрямился граф, - я так, сам с
собой... А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе в будущее вернешься?
Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: "Вот пришли незваны", а
другой вторит: "Бог даст - уйдем не драны"... - Толстой по-детски
захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: - Уж не серчай на меня, что
не гостеприимно принял...
  - Да ладно, чего там, - засмущался пришелец. - Все нормально. Вы мне
главное скажите. Не будете "Анну Каренину" писать?
  - Да ни за что! Все, хватит. Отписался.
  - А "Воскресение"?
  - Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но
отлучение... Жить буду в свое удовольствие... Про меня еще скажут: нашел в
себе силы уйти в зените славы... И не унизился до ее эксплуатации... - от
удовольствия граф прищурился.
  - Обязательно скажут, - подтвердил пришелец.
  Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.
  - Сколько тебе тут осталось? - спросил. Гость глянул на часы:
  - Одна минута.
  - Ну и как там, в будущем?
  - Нормально. Жить можно.
  - А Россия как?
  - Да... Так себе...
  - Худо, - покачал головой Толстой. - А в Бога-то веруют?
  - По-всякому... Вот, дядька у меня, например... Раздался легкий хлопок, и
пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил
их по комнате.
  - Вот, значит, как... - Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:
  - Софья!
  - Слушаю, Левушка, - появилась та на пороге и настороженно заглянула в
комнату. - А где ж твой гость странный?
  - А-а... - неопределенно махнул рукой граф. - Вот что, свет мой. Будь так
добра, собери весь этот мусор. - Он указал на разбросанные по полу
исписанные страницы. - Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы
прислуга знала... А после - готовься к выезду. Едем сегодня в город. В
оперу.

  * * *

  Одно время племянник Боба, студент филологического факультета, денно и
нощно торчал в студии "Russian Star's Soul". Даже, помнится, по текстам
наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио (Петр Васькин - наш
идейный генератор) заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого
мистического и мрачного, а главное - "концептуального" альбома, каким был
"Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band". И именно мы - "RSS" - можем дать
его слушателю.
  Вы только представьте, - говорил он вдохновенно, - слушатель перестает
быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом...
  - Какукавки! - восхищенно заметил племянник Боба.
  Покосившись на него, Петруччио продолжил:
  - Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый
выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным
взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением
переживаний...
  - Какукавки! - снова повторил племянник.
  - Да какой такой, к собакам, Какукавки! - взорвался Петруччио. С перепугу
студент втянул голову в плечи:
  - Я говорю, КАК У КАФКИ, - старательно разделяя слова, пояснил он. - Как у
писателя Кафки...
  Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу
Какукавкой.
  - ...Так что же он натворил? - спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав
рукавом.
  - Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться. Мол,
тишина тут. Им там горы книг читать надо... Я и пустил, второй ключ для
него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется... Вообще не
думал, что полезет, он же гуманитарий...
  - В чем разберется? Куда полезет?! - снова начал я злиться.
  - В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри
закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел... Приставка включена, а
Какукавки нет. - Голос Боба стал замогильным. - Тут я сразу все и понял.
  Та-ак... Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм
ситуации, но, что дело худо, осознал. Три года назад, например, он, чтобы
похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию
готовящегося к выпуску третьего альбома "RSS". Представьте наше
разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам
радио, а мы при том ни гроша от этого не получили...
  От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот "сырой" альбом и
принес нам настоящую славу. Два предыдущих - лишь локальную известность.
Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его
простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя
настолько виноватым, что собирался покинуть группу.
  - Объясни, что ты по этому поводу думаешь, и хватит уже темнить, -
попросил я Боба.
  - Я что, темнил? - обиделся тот. - Чего тут непонятного?
  - Мне ничего не понятно. Где Какукавка?
  - В прошлом.
  - То есть?
  Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по Сети

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг