- Судя по поведению, да. Но почему, профессор?
- Неужели, девушка, вам это неясно? - удивился профессор. - Матя Шавло
бескорыстен, и слухи о том, что он привез из Италии два вагона барахла,
сильно преувеличены.
- Вы ему завидуете, профессор? - сказала Лида.- Нет, не отрицайте, по
глазам вижу, что завидуете.
- Разумеется. Я меняю костюмы только четыре раза в день, а он - восемь.
Лидочка продолжала наблюдать за Матей. Сквозь стволы и переплетение почти
голых ветвей ей было видно, как он перекинулся несколькими словами с
Алмазовым. Матя махнул рукой назад - этот жест можно было понять как
рассказ о подавальщице, которая приставала к ученому. А может быть,
разговор шел о другом,
- Что еще нового? - спросил Александрийский.
- Теперь они беседуют с Алмазовым.
- Не может быть, чтобы столько людей любило гулять под дождем.
Александрийский поднялся со скамейки и, опираясь на трость, подошел к
Лиде. Алмазов и Матя все еще продолжали говорить. Потом Алмазов пошел
обратно к дому. Получалось, что он специально выходил под дождь, чтобы
перекинуться несколькими словами с Матей. Или Матя что-то сказал,
заставившее Алмазова изменить свои планы?
- Подглядывать плохо, - сказал Александрийский. - Хотите, пойдем в дом?
Здесь холодно и неуютно.
Лидочка проводила Александрийского до дома, но тут увидела Ваню Окрошко.
- Я добегу до него, - сказала Лида.
- Она принесла кусок сухаря белому рабу, - сказал Александрийский.
Сбежав с веранды, Лидочка увидела, что Матвей Шавло идет один, Алмазова
он где-то потерял. Матвей заметил Лиду, но не сделал попытки к ней
приблизиться и заговорить. Словно не заметил. Он был чем-то удручен или
опечален, но Лидочке не было его жалко - каждый в наше время заводит себе
друзей по вкусу.
В движениях людей, в запутанном и совсем не санаторном рисунке их
действий, в напряжении их отношений Лидочка ощущала предчувствие беды,
которая должна скоро обрушиться на этот тихий уголок. Я как черепаха - мне
тысяча лет, я знаю, что будет наводнение, что идет ураган, а никто не хочет
этого видеть. Вы все погибнете в его волнах... И ты, Матя Шавло,
талантливый физик с усиками а-ля Гитлер, погибнешь раньше всех.
Сзади Александрийский окликнул Матю:
- Матвей Ипполитович, вы не спешите?
- Я совершенно свободен.
- Ваш собеседник вас отпустил?
- Если вы имеете в виду Алмазова, то они, по-моему, никого и никогда не
отпускают на волю.
- Может, у вас найдется минутка, чтобы просветить меня по поводу изучения
нейтронов.
Лидочка пошла дальше и уже нс слышала, о чем они разговаривали.
Ванюша сгреб громадную кучу листьев и стоял, рассматривая ее, как
муравей-Эверест.
- Я готова вам помочь, - сказала Лидочка.
- Вы? Зачем вы пришли? Не надо было приходить.
Ванюша промок. Кепка была ему велика, а ватник висел на нем, как на
вешалке. Он был карикатурен.
Оказывается, если человека обрить, а потом дать обрасти щетиной, если его
малость поморить голодом, затем натянуть на него грязный ватник и рваный
треух или кепку - он становится, как правило, непривлекательным и неумным.
В том сила ватника и лагерной стрижки, что любой лейтенант охраны искренне
считает себя умнее, добрее и лучше, чем заключенный, имеющий гражданское
звание академика или писателя-сказочника.
- Я не шучу, я на самом деле хотела вам помочь.
- Я все сделал. Уходите, пожалуйста.
- А если бы на мне тоже был такой ватник? - спросила Лидочка.
- В том-то и беда, - сказал аспирант, - что вы смогли остаться человеком,
а я сдался. Я всегда им сдаюсь. Мне так хочется быть свободным, что я
всегда им сдаюсь. Вы даже не представляете, что они со мной делают!
Он готов был заплакать и потому повернулся и быстро пошел прочь, в чащу,
не разбирая дороги. Он волочил за собой грабли, и они подпрыгивали зубьями
вверх.
Лидочка вернулась в дом, разделась под стеклянным взором медведя, прошла
сквозь лабиринт, образованный раскрытыми и оставленными сушиться зонтами, к
биллиардной. Там все шла партия. На диване, на котором умер философ
Соловьев, сидели три похожих друг на друга розовощеких научных сотрудника в
толстовках, которые они, видно, специально взяли в "Узкое", чтобы
донашивать. Если они и знали о кончине философа, то не спешили последовать
его примеру.
Лидочка прошла дальше в библиотеку. Она была невелика, но высока, и с
верхних полок застекленных шкафов никто никогда книг не брал. Рыхлая
скучная библиотекарша лениво вязала в мягком кресле. За столиками сидел
старичок, который вел пальцем по передовице в "Известиях", и молодая
женщина с круглым лицом короткими пальцами листала модный журнал двухлетней
давности и вздыхала, вглядываясь в рисунки.
Лида подошла к полке с подшивками журналов "Вокруг света" и "Всемирный
турист". Эти журналы и им подобные, недостаточно идейные издания, были уж
два года как закрыты, и их постепенно извлекали из библиотек и сжигали. Но
до Узкого, видно, еще не добрались.
Лидочка взяла подшивку "Всемирного следопыта"- это тридцатый год, отнесла
ее к столику и как только раскрыла - обнаружила, что отлично помнит все,
что там было напечатано. Тут раздался гонг на обед, и Лидочка не стала
испытывать судьбу - она уселась еа стол одной из первых.
Есть не хотелось. Здесь кормили куда лучше, чем в городе в институтской
столовке или диетической столовой на Мясницкой. Марта говорила, что
подсобное хозяйство еще тикает, поставляет ученым то поросенка, то яички.
Но жители Узкого сильно воруют - идет война между директором санатория и
прислугой.
Не дождавшись третьего, Лида поднялась и пошла прочь. В дверях она
встретила Марту, за которой топал Максим Исаевич.
- Лидуша, ты куда пропала? - спросила Марта.
Лида хотела было ответить, но мужская рука легла ей на плечо.
- Ты что не доела казенных котлет? - спросил Шавло. - Желания нет или
мяса в них нет? Это я сам сочинил только сейчас и поспешил догнать тебя и
сообщить.
- Это замечательные стихи, лучшие в мире стихи, - сказала Лидочка.
- Вы курите? - спросил Матя.
- Нет, но вы курите, курите, я не возражаю.
- Пошли в биллиардную?
В биллиардной было пусто. Они сели на черный диван, и Лиде было неловко
перед покойным философом - как будто бы они подвинули его, беспомощного, к
стенке.
- Вы знаете, - сказала Лидочка, - что на этом диване умер философ
Соловьев?
- Который был другом хозяина дома, который с другими был тоже знакомый...
Вы любите детские стихи? Я люблю детские стихи!
- Вы очень веселый. Что случилось? - спросила Лнда.
- Голова работает, работает, - сказал Матя, - а потом в ней - щелк - и
есть идея! Мы с Александрийским разговаривали. Он меня замучил - зануда
отечественной физики. Если бы он не был таким занудой, из него получился бы
второй Резерфорд,
- Или маэстро Ферми?
- Нет, маэстро Ферми - любимец богов. Это выше, чем талант.
- Вы его уважаете?
- Я его обожаю. Я расставался с ним, как с недолюбленной девушкой.
- А почему вы уехали?
- Потому что кончился срок моей командировки и для меня оставался лишь
один выход - вернуться домой.
- Или?
Сигареты Мати испускали иностранный аромат. Приятно было нюхать их дым.
- Или изменить родине, - сказал Матя,-что для меня исключено. Да не
улыбайтесь, это не от страха. Я вообще не такой трус, как вам кажется.
- А мне не кажется.
- Тем более. Передо мной стояла дилемма - либо возвращаться домой, чтобы
Алмазов или Ягода не решили, что мне приятней жить в обществе Муссолини, и
не приняли бы мер, или же покорно вернуться сюда и снова стать одним из
научных работников, имеющих право выезжать на научные конференции в
Бухарест или Ригу... Пока кто-то из твоих коллег не сообщит, что ты во сне
видел Троцкого...
В биллиардную вошел Алмазов, уселся на высокую скамеечку - между ними был
зеленый, очень пустой стол. Алмазов сидел на голову выше.
- А что ему оставалось? - спросил Алмазов, глядя на Лидочку.
- Он мог уехать в Англию, - сказала Лидочка.
- У него в Москве старая мама и сестра, страдающая последствиями
менингита, - сказал Алмазов обыкновенно.
Он тоже закурил, у него были папиросы "Казбек", и запах от них был
неприятным.
Матя не обиделся на то, что Алмазов подслушивает и выдает его семейные
тайны. Он вообще был добродушно настроен и, как большой, красивый,
талантливый и даже избалованный жизнью человек, обижался куда труднее, чем
люди несчастные и маленькие. В нем была снисходительность к чужим
слабостям.
- Подслушивать плохо, Алмазов, - сказал Матя. - Я уединился с прекрасной
дамой не для того, чгобы слушать ваши угрозы.
- А куда вы от меня денетесь, - усмехнулся Алмазов. - Кстати, доктор
Шавло, сбрейте фашистские усы. Предупреждаю, это для вас плохо кончится.
- Потому и не сбриваю.
- Вы любите Гитлера?
- Не выношу. Но лучше Гитлер, чем некоторые Другие.
- Не рискуйте, Шавло.
- Гитлер - борец за права рабочего класса. Вы не читали его работ,
комиссар. Не сегодня-завтра мы найдем с ним общий язык!
- Немецкие рабочие во главе с товарищем Тельманом не покладая рук борются
с призраком фашистской диктатуры. Фашизм не пройдет!
Лидочка вдруг поняла, что Алмазов не такой умный, как кажется сначала.
Что она и другие люди награждают его умом, потому что видят в нем не
человека, а представителя страшной организаций, а значит, и частицу ума
этой организации. И вот когда Алмазов говорит как часть организации, его
надо слушать и бояться, но если он вдруг начинает говорить от себя, значит,
говорит еще один человек, который боится. И значит, уже не очень умный.
- Все, - сказал Матя, разводя руками, - вы меня убедили, Ян Янович, я
готов занять место в одном ряду с товарищем Тельманом и Розой Люксембург.
- Ее убили, - сказал Алмазов.
- Ай, ай, ай, - сказал Матя. - Вы?
- Нет, фашисты... - Алмазов улыбнулся по-мальчишески, взял себя в руки. -
Ладно, вы меня поймали, Шавло. Но это случайность, которая только
подтверждает общую закономерность. Все равно вы сдадитесь.
- Ни в коем случае. А на что вы претендуете?
Алмазов рассмеялся. Подмигнул Лиде и сказал:
- Вы уступите мне девушку.
- Никогда!
- Не зарекайтесь, Шавло.
- А меня кто-нибудь спросил? - вмешалась в разговор Лидочка.
- А тебя, голубушка, и не спрашивают. Ты комсомолка и должна подчиняться
дисциплине.
- Даже если бы вы не были таким противным, - сказала Лидочка, отважная в
тот момент отвагой кролика, который прижался к человеку и потому может
скалиться на волка, - я бы все равно на вас не поглядела, потому что вы
предатель.
- Я?
- Вот именно. Вчера вечером вы умудрились бросить меня на дороге вместе с
больным человеком. Где же была ваша галантность?
- Лидочка, вы неправы, - вмешался Матя. - Вы были плохо одеты и
непричесаны. Как же нашему другу было разглядеть за этим вашу красоту?
- Вы выходите за рамки! - громко сказал Алмазов и поднялся. Он быстро
вышел, преувеличенно стуча сапогами, а Матя сказал ему вслед:
- У нашего оппонента не нашлось достойных аргументов в споре.
Он откинулся на спинку дивана, раскинул руки, так что правая рука лежала
за спиной Лиды.
- Мы оба были неправы, - сказал он. - Мы дали увлечь себя эмоциям.
- Он тоже!
- Для него это не играет роли. Никто, кроме нас, не видел его лица и не
слушал его оговорок. А если вы захотите напомнить... вам же хуже.
- Вы в самом деле обеспокоены? - спросила Лида.
- Да. Всерьез. - Матя посмотрел на приоткрытую дверь.
- Закрыть? - спросила Лида.
- Нет. Я думаю, он не подслушивает... Черт побери, я не хотел бы, чтобы
мое дело сорвалось.
Лидочка не задавала вопросов, захочет - сам скажет. Не захочет, она
переживет.
- В Италию они меня снова не выпустят, - сказал Матя. - Это понятно. Нет,
и сидеть в тихом уголке у Френкеля, который не понимает, куда несется
сегодня атомная физика, я не желаю.
- Переходите в другой институт.
- Нет такого института.
- Что же делать?
- Получить свой институт. Только так. Получить свободу работы, Лидочка,
девочка моя, меня ведь на самом деле в жизни интересует только работа.
Настоящая работа, чтобы в руках горело, чтобы голова раскалывалась!
- Зачем? Работа ради работы?
- Ах, поймала! - Матя легонько притянул ее за плечо к себе и поцеловал в
щеку, в завиток выбившихся пепельных волос. - Конечно, не ради головной
боли, а ради того, что может дать работа и только работа. А работа дает
власть! Сегодня я ничто, и какой-нибудь Алмазов, ничтожество, может
изгаляться надо мной, угрожать мне и даже... даже приводить свои угрозы в
исполнение. Если я буду самостоятелен, если то, что я могу сделать,
изобрести, придумать, исполнится, тот же Алмазов будет приползать по утрам
ко мне в кабинет я спрашивать разрешения подмести пол...
- Ой-ой-ой!
- Ты еще ребенок, Лидия. Ты не понимаешь, насколько я прав. Я прав для
любой ситуации, для любого государства и трижды прав для нашей Советской
державы! Мы как были страной рабов, так и остались таковой. Только поменяли
вывески. Наше рабство похуже того, которое затевал царь Иван Васильевич...
В силу своей натуры я не могу быть рабом, я хочу быть господином. Умным,
справедливым господином - но не ради того, чтобы повелевать людьми, а ради
того, чтобы мной никто не смел повелевать. Я не хочу просыпаться ночью
оттого, что кто-то поднимается по лестнице, и ждать - в мою квартиру или в
твою. Не отмахивайся, ты не знаешь - а я только что из Италии, я жил в
фашистском государстве и знаю, что может оделать страх. Завтра это случится
в Германии, и с каждым днем эта спираль все круче, завинчивается у нас. Все
тирании схожи.
- Вам надо было уехать в Америку, - сказала Лида.
- Глупости, вы же знаете, что у меня мать и сестра, - они бы на них
отыгрались. Я уеду в Америку только на моих условиях.
- Я хотела бы, чтобы вам так повезло.
- Не верите?
- Я уже научилась их бояться.
- Ничего, у меня все рассчитано.
- Вы приехали сюда отдыхать? - спросила Лида.
- Разве вы еще не догадались, что я приехал, потому что мне надо решить
тысячу проблем. И для себя, и с Алмазовым, который тоже находится здесь в
значительной степени из-за меня.
- Вы хотите, чтобы ГПУ дало вам свой институт?
- ГПУ не хуже любой другой организации в этой стране. По крайней мере они
быстрее догадываются, что им нужно, чем президиум Академии или пьяница
Рыков.
- Если вы живете в Ленинграде, может, вам лучше поговорить с Кировым?
- Я не хочу оставаться в Ленинграде, Это великолепная, блестящая и
обреченная на деградацию провинция.
- Ну и как идут ваши переговоры?
- Об этом тебе рано знать, ангел мой, - сказал Матя. Он вернулся на диван
и сел совсем близко к Лиде.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг