- Вкусно, - сказала Глаша. - Правда, вкусно?
- Вкусно, - признал Андрей.
- Я вообще-то сладкое вино люблю, мадеру, но когда жарко - и такое
хорошо.
Она вновь наполнила бокалы.
- Тебе скучно здесь, наверное, - сказал Андрей.
- Мне некогда скучать. Весь дом на мне, - сказала Глаша.
- Я никогда не знал, что ты на пианино играешь. Или это тоже фокус
был?
- Играю, - сказала Глаша.
Сказала коротко, так что дальше спрашивать было неудобно.
- Ты ешь окрошку, - сказала она, - я сейчас рыбу разогрею.
Андрей ел окрошку, Глаша отошла к плите, разожгла ее и поставила
сковородку. Рыба сразу начала скворчать, потянуло запахом подсолнечного
масла.
Андрей хотел что-то сказать Глаше, - но, обернувшись, забыл об этом,
потому что она стояла близко к нему и глаз его натолкнулся на линию бедер
и крепкие лодыжки, видные из-под короткого платья.
- Друзей своих видал? - спросила Глаша, не оборачиваясь.
- Видал, - сказал Андрей. Взгляд его поднялся к ее плечам.
- Небось девушки красивые, да?
- Девушки? Да, девушки красивые.
"Что я делаю? Чего я хочу? Разве я влюблен в Лиду, если я так смотрю
на Глашу? Наверное, я очень дурной, испорченный человек".
- Ты что? - Глаша обернулась, почувствовав, что Андрей встал и
приблизился к ней.
- Ты красивая, - сказал Андрей хрипло.
- Ну полно тебе. - Глаша улыбнулась. - Опять за старое. Какой ты
смешной, Андрюша. Погоди, сейчас рыба согреется, поешь и спать пойдешь.
Поспать надо, хоть бы часок после обеда.
- Я не хочу больше есть.
Глаша как-то ловко повернулась, сняв притом сковородку с плиты, и
дымящаяся сковородка оказалась между ней и Андрюшей. Андрею пришлось
отступить.
Положив ему рыбы, Глаша уселась по ту сторону стола, налила еще по
бокалу вина и сказала:
- За твое счастье. Чтобы все у тебя было хорошо и чтобы учился ты
лучше всех. И чтобы красавицу встретил, добрую. Выпьем.
От чая Андрей отказался. Второй день подряд получался нервным,
неловким, неладным. "Она все понимает и посмеивается над мальчишкой. Мое
горе в том, что я непривлекателен для женщин и они сторонятся меня".
- Я пойду к себе, - сказал Андрей, забыв поблагодарить Глашу за обед.
Раздевшись, он улегся на кровать и накрылся простыней. Кисейная
занавеска чуть колыхалась - поднялся ветерок. Шмель, залетевший в комнату,
бился о кисею, искал выхода. Где сейчас Лидочка? Они, наверное, пошли
обедать в ресторан на горе. Впрочем, нет, где Коле достать денег?
Интересно, а если бы у меня были деньги, дал ли бы я их ему? Наверное,
пришлось бы дать.
Вошла Глаша. Она несла стакан с компотом.
Поставила на столик. В другой руке у нее был длинный конверт.
- Это от дяди, - сказала она. - Здесь письмо и деньги на дорогу.
Наклонившись, она протянула конверт Андрею, и тот увидел в глубоком
вырезе платья темную впадину между ее полных грудей. Он перехватил руку и
потянул Глашу к себе. Глаша молча вырвалась, положила письмо на столик, но
потом сама протянула руку, дотронулась до его щеки. Она присела на край
кровати и сказала:
- Ну зачем же так, Андрю-юша, я же готовила, по хозяйству...
Андрей провел пальцами по обнаженной руке до плеча, и Глаша
потянулась, будто ей было щекотно.
Андрей крепко схватил ее плечо, и Глаша послушно наклонилась к нему и
позволила поцеловать себя в губы. Правда, губы ее были сухие,
неподатливые, и Глаша резко отдернула голову, так что окончание поцелуя
пришлось в щеку.
- Ну зачем же, зачем же, - сказала она. Андрей приподнялся, все
сильнее привлекая ее к себе, волосы Глаши разметались и закрывали свет, от
них уютно пахло то ли ванилью, то ли сдобным тестом.
Глаша, сопротивляясь, старалась не оказаться на кровати, но притом
усилия ее были половинчатыми, как будто понарошку, как будто она боролась
с Андреем так, чтобы не победить.
Андрей вновь отыскал ее губы, почувствовал, как они раскрываются
навстречу его усилиям, и поцелуй получился мягким, влажным, горячим...
Голова шла кругом, и мир перестал существовать... Рука Андрея нашла полную
мягкую грудь Глаши. Глаша вздохнула, как будто всхлипнула, и тут рванулась
так неожиданно, что Андрей отпустил ее.
- Сейчас, - сказала она, - ты подожди, миленький, сейчас...
Она кинулась к окну и быстро, рывками потянула штору. В комнате сразу
стало темнее.
- А то с улицы могут увидеть, - прошептала она, возвращаясь к Андрею,
и, повернувшись спиной к нему, сказала: - Ты расстегни сзади, а то пуговки
тугие.
Он расстегивал маленькие круглые пуговицы, и с каждой ткань платья
расходилась, чуть-чуть более обнажая спину.
- Ну что же ты... ну что же? Ну зачем? - шептала почему-то Глаша, как
будто он мог что-то объяснить...
Приподнявшись, она мгновенно, одним движением сняла платье и тут же
оказалась рядом с Андреем, обнимая его, прижимая к себе, лаская сильными
пальцами его щеки, шею, плечи. И Андрей старался раздеть ее дальше, и это
не требовало трудов, потому что Глаша была одета по-домашнему, без корсета
и лифа.
А вот что было дальше, как дальше происходило? Этого Андрей не смог
бы сказать, потому что он утонул в Глаше, он пропал в горячей сладости, от
которой хотелось кричать, и Глаша все время почему-то уговаривала его,
будто жалела, и он все слышал: "Андрю-ю-юша, Андрю-юша... Ох, беда моя,
Андрю-юша... сладкий ты мой..."
Он хотел бы растерзать ее за то, что она не дает ему взорваться от
сладости и желания, и он тоже что-то говорил, даже крикнул... И потом они
лежали рядом, совсем мокрые от пота, жутко усталые, и Андрей был полон
благодарности к Глаше, Глашеньке, его первой женщине. Хоть и было жарко,
Андрей никак не мог оторваться от Глаши, он гладил ее плечи и очень хотел
поцеловать ее розовый пухлый сосок, но теперь, когда все кончилось, было
неловко это сделать. А Глаша медленно-медленно гладила его по голове. Она
молчала.
Потом вздохнула коротко, вздох оборвался, и Андрей понял, что Глаша
плачет.
- Ты что? - спросил он. - Ты зачем?
- Ой нехорошо, - сказала она. - Как нехорошо...
- Ну почему! Ты же говорила, что любишь меня.
- Ты же еще мальчик. А я старая...
- Это я сам, я сам просил. Ты не виновата.
- Глупый. Любви не просят. Ее дают и берут.
Глаша смотрела вверх. У нее был красивый четкий профиль - выпуклый
круглый лоб, небольшой точеный нос, красиво очерченные полные губы и
упрямый, выступающий вперед подбородок. Андрей никогда еще не разглядывал
ее так. Он приподнялся на локте.
- Я люблю тебя, - сказал он, глубоко благодарный этой красивой,
взрослой, чистой женщине, которая открылась ему, впустила его в себя и
теперь лежала рядом, покорная и грустная.
- Это тебе кажется, Андрюша, - чуть улыбнулась Глаша. - Это скоро
пройдет. Ты опомнишься и будешь ненавидеть меня.
- Никогда!
Он поцеловал ее в теплый висок. И прошептал:
- Ты моя первая женщина.
- Уж догадалась, - сказала Глаша, - жалко.
- Почему?
- Тебе бы первый раз быть с такой же, как ты, - молодой, красивой.
- Ты самая красивая.
- Никогда я не была красивой, ни сейчас, ни сто лет назад.
- А сколько тебе?
- Я вдвое тебя старше, ты знаешь. А может быть, в десять раз.
- Но я же не хотел, чтобы с другими, - я хотел с тобой...
- Зачем лжешь, мои мальчик? - Она повернула к нему голову, и глаза ее
были большие, светлые и влажные. - Просто пришло твое время, а я оказалась
рядом. Два дня назад ты об этом и не думал.
Андрей не ответил, потому что Глаша была права. И даже более чем
права. Не два дня - три часа назад он не думал, что так будет. Он
любовался Лидочкой, никак не полагая, что и ее можно так же обнимать, как
Глашу. Любовался, но не желал.
А Глаша заговорила вновь, словно читала текст:
- Я думаю, что ты увидел здесь другую девушку, молодую, нежную, но то
чувство, которое ты испытываешь к ней, в тебе еще не связано с любовью
плотской. Ты разделил как бы любовь надвое. То, что тебе и помыслить
трудно с ней, ты испытал ко мне.
- Ничего подобного, - возмутился Андрей, поражаясь тому, что Глаша
прочла его мысли.
- Я не обижаюсь. Если бы я не захотела, ничего бы не было.
Она притянула Андрея к себе и стала целовать. Андрею было душно, ее
поцелуи щекотали, и Глаши было слишком много, как будто Андрею дали
большой шоколадный торт, первый кусок которого поедаешь с жадностью, но
потом задумываешься - протянуть ли руку за вторым. Но сравнение с тортом,
так и не успев толком оформиться в голове Андрея, забылось, так как от
поцелуев Глаши и тесного прикосновения ее груди, ее бедер, живота в Андрее
возникла дрожь вожделения, и он стал отвечать на ее поцелуи, становясь все
настойчивее и грубее, и тогда Глаша стала уступать, обволакивать его,
раскрываясь навстречу, горячо и влажно...
Когда Андрей лежал, вытянувшись и стараясь не прикасаться к слишком
горячему телу Глаши, она лениво поднялась с постели, подобрала с пола
брошенное платье и панталоны и сказала, будто ничего не было:
- Отдохни, Андрю-юша, поспи немного. Тебе ехать долго.
- Спасибо, - сказал Андрей. Он был опустошен, не мог шевельнуть
пальцем и благодарен Глаше, что она первой поднялась и ушла.
Она выбежала, не одеваясь и прижав к груди свои вещи, босые ноги
простучали по коридору. Андрей не знал, хорошо ему или плохо, да и не
желалось думать. Кровать тихо покачивалась, словно на волнах. Потом Глаша
заглянула снова, она была уже одета. Она принесла влажное махровое
полотенце и спросила:
- Можно, я оботру тебя? Будет прохладнее.
- Спасибо, - сказал Андрей.
Глаша обтирала его нежно, быстро, как ребенка. Андрею сразу стало
легче дышать. Глаша откинула штору.
- Спасибо, - сказал Андрей.
- Ты спи, спи, милый мой. - Глаша наклонилась и коснулась губами
Андрюшиной щеки.
- Спасибо, - повторил он и мгновенно заснул.
Его разбудила Глаша.
Она сидела на стуле у кровати, видно, давно сидела, глядела на
Андрея.
- Андрю-юша, - сказала она тихо, - вставай, через полчаса автобус.
Андрей от ее голоса вскинулся, уселся на кровати, увидел совсем
близко ее лицо и сразу все вспомнил. Лицо было таким милым и глаза такими
любящими, что Андрей сразу сказал:
- Я останусь здесь. Я с тобой останусь.
- Глупости, - сказала Глаша, чуть улыбнувшись. - Ни к чему тебе здесь
оставаться. У тебя своя жизнь.
Андрей резко поднялся, и в голове все пошло кругом. Пришлось
опереться на подставленную руку Глаши - та словно знала, что будет,
протянула ее.
- Перегрелся ты немножко, - сказала Глаша быстро, словно не хотела,
чтобы Андрей возражал ей. - Ну ничего, ветерком продует, придешь в себя.
- Глаша!
- В следующий раз приедешь, поговорим.
И Андрей сразу, с готовностью, подчинился этому решению.
- Я бы чаю выпил, - сказал он. - Можно?
- Ты компот выпей. - Глаша показала на стакан, стоявший на столике у
кровати. - Я самовар не поставила, а теперь времени нет. Пора тебе.
- Ты хочешь, чтобы я уехал?
- Да, - сказала Глаша, - хочу. Так всем лучше.
Андрей хотел ее поцеловать, и Глаша покорно подставила ему губы, но
отозвалась на его ласку без страсти.
- Не сердись, - сказал Андрей.
- Может, это ты на меня сердиться будешь. Мне-то что сердиться. Что
было - то было.
- И все-таки ты жалеешь?
- Господи, ну и приставучий ты! - вдруг рассердилась Глаша. - Я ни о
чем не жалею. И если обо мне вспомнишь, так и знай.
Она говорила это упрямо, будто себя убеждала. Будто кому-то еще,
невидимому, хотела доказать.
Андрей выпил компот. Компот был слишком сладким.
- Я долго спал? - спросил он, одеваясь. Он не стеснялся своей наготы
перед Глашей.
- Полчаса проспал. Ничего, в автобусе доспишь, там сиденья со
спинками.
- Ты меня словно гонишь.
- Гоню.
- Почему? Ты меня не любишь?
- Я тебя люблю больше... больше, чем... дозволено. Не удивляйся,
потом поймешь. Но и меня постарайся понять.
Глаша помогла сложить в чемодан вещи, даже не забыла, положила туда
связку крупного красного лука, который так любит тетя. Потом вдруг
спохватилась. А письмо где? Где письмо Сергея Серафимовича. Конверт где?
Где конверт с деньгами?
Конверт лежал на полу, у кровати, и Андрей сразу вспомнил, почему он
оказался там. "Как странно, - думал он, застегивая сорочку. - Мы
разговариваем, словно ничего особенного не произошло. Она даже ворчит. А я
сейчас уеду, словно так и надо".
Глаша буквально вытолкала Андрея из дома.
- Ты только-только дойти успеешь. Только-только.
Андрей спустился в сад. Глаша несла чемодан следом. Филька замахал
хвостом, но не подошел попрощаться. Он измучился от жары. Легкий теплый
ветерок шевелил листья винограда. Велосипед отчима стоял прислоненный к
стене, он был в пыли, Глаша довела Андрея до калитки.
- Ну, с Богом, - сказала она.
- Я к тебе приеду, - сказал Андрей. - Зимой приеду. На Рождество. Не
к нему, а к тебе, ты понимаешь?
- Посмотрим, - сказала Глаша. - Да и говорить так нехорошо.
Андрей хотел поцеловать ее. Глаша уклонилась.
- Не надо, - сказала она. - Мы с тобой свое отцеловались.
Она стояла в калитке и смотрела вслед, пока он не скрылся за
поворотом. Андрей обернулся, увидел, что она стоит, помахал рукой. Глаша
подняла руку, и рука упала. Глаша плакала.
- Я вернусь! - крикнул Андрей.
Ветерок с Ай-Петри, скатываясь к морю, принялся разгонять дневной
зной. Навстречу попадались люди, проехал в гору извозчик. На нем сидел
давешний рыбак в соломенной шляпе. Он узнал Андрея и погрозил ему пальцем.
Рыбак был пьян и весел.
И эта встреча как бы ножом отрезала то, что было в доме отчима,
потому что рыбак был там, на море, рыбак был тогда, когда рядом плыла
Лидочка, и над рыбаком они вместе смеялись. Встреча с ним сейчас была как
бы напоминанием свыше, укором, которого Андрей до того не ощущал.
Очевидно, если существовали какие-то нити, что связывали его с доброй
Глашей, то с каждым шагом они истончались и ослабевали, так что случайная
встреча с рыбаком, происшедшая, когда нити превратились в паутинки,
оборвала их мгновенно и отбросила Андрея на берег моря.
Это возвращение было неприятным, потому что Андрюша изменил своей
прекрасной даме, чего ни один порядочный рыцарь в давние времена себе не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг