Кир Булычев.
Корона профессора Козарина
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Люди как люди".
OCR spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Когда я сошел с электрички, уже стемнело. Шел мелкий бесконечный
дождик. Оттого казалось, что уже наступила осень, хотя до осени было еще
далеко. А может, мне хотелось, чтобы скорее наступила осень, и тогда я
смогу забыть о вечерней электричке, этой платформе и дороге через лес.
Обычно все происходит автоматически. Ты садишься в первый вагон метро,
потому что от него ближе к выходу, берешь билет в крайней кассе, чтобы
сэкономить двадцать шагов до поезда, спешишь к третьему от конца вагону,
потому что он останавливается у лестницы, от которой начинается
асфальтовая дорожка. Ты сходишь с дорожки у двойной сосны, потому что если
пройти напрямик, через березовую рощу, то выиграешь еще сто двадцать шагов
- все за месяц измерено. Длина дороги зависит от того, насколько у тебя
сегодня тяжела сумка.
Шел дождик, и, когда электричка ушла и стало тихо, я услышал, как капли
стучат по листьям. Было пусто, словно поезд увез последних людей и я
остался здесь совершенно один. Я спустился по лестнице на асфальтовую
дорожку и привычно обошел лужу. Я слышал свои шаги и думал, что эти шаги
старше меня. Наверное, я устал, и жизнь у меня получалась не такой, как
хотелось.
Я возвращался так поздно, потому что заезжал к Валиной тетке за лампой
синего цвета для Коськи, только в четвертой по счету аптеке отыскал
шиповниковый сироп, должен был купить три бутылки лимонада для Раисы
Павловны, не говоря уже о колбасе, сыре и всяких продуктах - там двести
граммов, там триста, - вот и набралась сумка килограммов в десять, и
хочется поставить ее под сосну и забыть.
Я сошел с асфальтовой дорожки и пошел напрямик по тропинке через
березовую рощу. Тропинка была скользкой, приходилось угадывать ее в
темноте, чтобы не споткнуться о корень.
Я согласен бегать после работы по магазинам и потом почти час трястись
в электричке, если бы в этом был смысл, но смысла не было, как не было
смысла во многом из того, что я делал. Я иногда думал о том, как
относительно время. Мы женаты полтора года. И Коське уже скоро семь
месяцев, он кое-что соображает. И вот эти полтора года, с одной стороны,
начались только вчера, и я все помню, что было тогда, а с другой стороны,
это самые длинные полтора года в моей жизни. Одна жизнь была раньше,
вторую я прожил теперь. И она кончается, потому что, очевидно, умирает
человек не однажды, и, чтобы жить дальше и оставаться человеком, нужно не
тянуть, не волынить, а отрезать раз и навсегда. И начать сначала.
Я поскользнулся все-таки, чуть не упал и еле спас лампу синего света.
Правый ботинок промок; я собирался забежать в мастерскую, но, конечно, не
хватило времени. Я вошел в поселок, здесь горели фонари, и можно было идти
быстрее. У штакетника металась белая дворняга и захлебывалась от ненависти
ко мне. Это, по крайней мере, какое-то чувство. Хуже нет, когда чувства
пропадают и тебя просто перестают замечать. Нет, все в пределах нормы,
видимость сохраняется, тебя кормят, пришивают тебе пуговицы и даже
спрашивают, не забыл ли ты зайти в мастерскую и починить правый ботинок.
Так недолго и простудиться. Дальнейший ход мыслей довольно элементарен.
Если я простужусь, то некому будет таскать из Москвы сумки.
Дача Козарина вторая слева, и за кустами сирени виден свет на террасе.
Раиса Павловна сидит там и трудится над амбарной книгой, в которой
записаны все ее расходы и доходы. В жизни не видел человека, который так
серьезно относился бы к копейкам. И меня сначала поразило, что Валентина,
такая беззаботная и веселая раньше, нашла с ней общий язык. Может, скоро
тоже заведет амбарную книгу и разлинует ее по дням и часам?
Мы сняли эту дачу, потому что ее нашла Валина тетка. Дача была старой,
скрипучей и седой снаружи. Раньше там жил профессор Козарин, но он года
три как умер, и дача досталась его племяннице Раисе, потому что у
профессора не было других родственников. Все вещи принадлежали когда-то
профессору, Раиса закинула их в чулан, словно хотела вычеркнуть его не
только из жизни, но из памяти тоже. Не знаю, был ли у нее когда-нибудь
муж, но детей не было точно. Коську она не любила, он ее раздражал, и,
если бы не эта дружба с Валентиной, нам бы с Коськой несдобровать. Дача
была небольшая: две комнаты и терраса. Не считая кухни и чулана. Раиса
рада была бы сдать все, но комнату пришлось оставить себе - она развела
огород, а за ним надо следить. Мы как жильцы Раису не очень устраивали, но
у нее не было выбора - дача далеко от станции и от Москвы, ни магазинов,
ни другой цивилизации поблизости нету, а Раиса заломила за нее цену, как
за дворец в Ницце, и в результате, как разборчивая невеста, осталась ни с
чем. Пришлось соглашаться на нас.
Я перегнулся через калитку, откинул щеколду и прошел по скользкой
дорожке к дому, нагибаясь, чтобы не задеть сиреневых кустов и не получить
холодного душа за шиворот. Раиса сидела за столом, правда, не с амбарной
книгой, а с фармацевтическим справочником, любимым ее чтением. В ответ на
мое "здравствуйте" она сказала только:
- Опять загулял?
Мне хотелось метнуть в нее три бутылки лимонада, как гранаты, но я
поставил бутылки в ряд перед ней, и она рассеянно сказала:
- А, да, спасибо.
Так королева английская, наверно, говорила лакею, который принес
мороженое. Тут вошла Валентина и изобразила радость по поводу моего
приезда:
- А я уж волновалась.
Наверно, она могла отыскать какое-то другое приветствие, и все
кончилось бы миром, но я-то знал, что она не волновалась, а блаженно
вязала или дремала в теплой комнате, пока я тащился сюда, и думала о том,
что вот кончится лето и ее тюремное заключение на даче, и она наконец
встретит своего принца. А может, даже об этом не думала. Она живет в
спокойном, растительном состоянии и выходит из него только под влиянием
неприязни ко мне.
- Гулял я. - Мне было любопытно следить за ее реакцией. - Выпили с
Семеновым, потом хоккей смотрели.
Валентина скептически улыбнулась и облила меня волной снисходительного
презрения. Глаза у нее были не накрашены, и оттого взгляд оставался
холодным. А я стоял и учился ненавидеть эти тонкие пальцы, лежащие
равнодушно на столе, и прядь волос над маленьким ухом. Это трудная школа -
куда легче ненавидеть самого себя.
- Ты устал, милый, - сказала Валентина. - Настоялся в очередях?
- Да говорю же, что пил с Семеновым!
Как мне хотелось вывести ее из себя, чтобы потеряла контроль, чтобы
вырвалось наружу ее настоящее, злобное и равнодушное нутро!
- Удивительно, - проскрипела Раиса, - юноша из хорошей семьи...
- Какое вам дело до моей семьи!
И я сразу представил себе, как они хихикают с Валентиной, когда моя
супруга рассказывает ей, как мой отец пытался запретить мне жениться на
Валентине. Он сказал тогда: "Ты ни копейки не заработал за свою жизнь и
хочешь теперь, чтобы я кормил и тебя, и твою жену?" Потом, глядя в
прошлое, я понял, что расчет Валентины был на нашу квартиру, на отцовскую
зарплату и благополучную жизнь. Ведь когда отец сказал все это, она
быстренько пошла на попятный. Она умело замаскировала свои мысли
беспокойством о моем институте: "Тебе надо учиться, твои идеи бросить
институт, уйти со второго курса, работать и снимать комнату не выдержат
испытания. Нам будет трудно". Она отлично сыграла свою роль. Ей было
нечего терять, разве только койку в общежитии. С ее внешними данными она
могла выбрать квартиру получше нашей. И желающие были, я-то знаю.
Первые три-четыре месяца казалось, что стенок между нами не существует.
Валентина работала, я работал, комнату мы нашли, и на вечерний я перешел
без скрипа. Но тут в перспективе замаячил Коська, а когда Валентина ушла с
работы и Коська материализовался, стало и в самом деле нелегко. Ей тоже.
Она еще как-то рассчитывала на мое примирение с отцом, ради моего блага,
как она объясняла, чтобы не платить за комнату и не ждать, что хозяйке
надоедят ночные сцены, которые умел закатывать Коська, и она попросит нас
покинуть помещение. Но я был упрям. Я тогда начал догадываться о ее игре,
вернее, ее проигрыше, но все на что-то надеялся.
- Мне нет никакого дела до вашей семьи, - поджала губы Раиса. - Я имею
в виду ту семью.
Другими словами, до моей - этой - семьи ей дело есть. Хороший
стандартный союз двух гиен против одного зайца.
- Как Коська? - спросил я, чтобы не заводиться.
- Спит, - сказала Валентина и поджала губы, точно как Раиса. Валентина
легко поддается влияниям.
Раиса поднялась, собрала бутылки и, прижав их к животу книгой, поползла
к себе. Вообще-то террасу она нам сдала и получила за это деньги, но
предпочитала проводить время на ней.
Я заглянул в комнату к Коське. Сын спал, и я поправил на нем одеяло.
Коська ни на кого не похож, и поэтому те, кто хочет сделать мне приятное,
уверяют, что он моя копия, а Валентинины тетки и подруги повторяют на все
лады: "Валечка, какое сходство! Твой носик, твой ротик! Твои ушки!"
Ребенку, говорят, плохо расти без отца. Хорошо бы Валентина
согласилась, когда мы разведемся, оставить Коську со мной. Я знал, что
мать согласится получить меня обратно с сыном. Она его любит. Она из тех,
кто считает Коську моей копией. Да и Валентине он не нужен - грустное
свидетельство жизненного просчета. Когда она наконец отыщет свое счастье,
у нее будут другие дети. Мне же больше ничего не надо. Я поймал себя на
том, что думаю о разводе как о чем-то решенном.
- У тебя ботинок промок? - с издевкой спросила Валентина, входя за
мной. - Ты ведь к сапожнику не успел?
- Угу, - сказал я, чтобы не ввязываться, в разговор. Я был весь накален
внутри, нервы плавились. Сейчас она найдет способ побольнее упрекнуть меня
в бедности.
Она нашла.
- Знаешь, Коля, - сказала она лицемерно. - Пожалуй, я обойдусь без
плаща. Мой старый еще в норме. А ботинки тебе нужнее.
Я поймал ее взгляд. Глаза были холодными, издевающимися. Слова хлынули
мне в горло и застряли клубком. Я закашлялся и бросился к двери. Валентина
не побежала за мной, и я ясно представил, как она стоит, дотронувшись
пальцем до острого подбородка, и загадочно улыбается. Удар был нанесен
ниже пояса, запрещенный удар.
Был уже одиннадцатый час, и, хоть назавтра намечалась суббота, когда
можно понежиться, я решил лечь пораньше. Устал. Лечь я могу на террасе,
как всегда, все равно Валентина в комнате с Коськой, на случай
перепеленать его, когда проснется. Но надо было идти в комнату за бельем и
подушкой. А этого делать я не хотел. Мог сорваться. Поэтому я достал
"Коррозию металлов" - увлекательное чтение в таком настроении - и принялся
за книгу. Валентина вскоре заглянула в щелку и спросила шепотом (Коська
что-то возился во сне), буду ли я пить чай. Я на нее зашипел, и она
спряталась. Я понял: Валентина что-то задумала, иначе бы давно оказалась
на террасе и мурлыкнула бы раза два, чтобы привести меня в смирное
состояние. Пока, до осени, я ей нужен. Таскать сумки и угождать по
хозяйству.
Скоро двенадцать. Заскрипела в дальней комнате кровать Раисы, хозяйка
укладывалась, ей рано вставать - кур кормить. У меня слипались глаза. Ни
строчки я не запомнил из "Коррозии". У меня в душе коррозия, это я
понимал. И понимал еще, что в двадцать один год можно начать жизнь снова.
Валентина тоже не ложилась. Она планировала новые унижения для меня,
ждала, когда я не выдержу и приду за подушкой. Нет уж, не дождешься. Я
посмотрел на свою ладонь - она была в крови. Значит, убил комара и сам
этого не заметил. Дождик стучал по крыше, и ему вторил ровный шум струйки
воды, сливавшейся с водостока в бочку у террасы. Мне даже нечем было
накрыться - пиджак, еще не высохший, висел где-то на кухне над плитой.
Взять, что ли, скатерть со стола? А почему бы и нет? Могу же я доставить
утром удовольствие Раисе, когда она сунется на террасу и увидит, как я
использовал рыночное произведение искусства с четырьмя оскаленными
тигровыми мордами по углам. Я поставил пустую тарелку и прочую посуду на
пол и только взялся за угол скатерти, как Валентина подошла к двери - мне
слышен каждый ее шаг, особенно ночью. Я успел раскрыть книгу.
- Коля, - сказала она тихо, - ты занят?
- Я работаю, - отрезал я. - Спи.
Наверно, я потом задремал за столом, потому что очнулся вдруг оттого,
что дождь кончился. И было очень тихо, только шелестели шаги Валентины за
дверью. "Как она ненавидит меня!" - подумал я почти спокойно. Большая
ночная бабочка билась о стекло веранды. Я бесшумно шагнул к дивану и, не
погасив света, тут же заснул.
Проснулся я довольно рано, хотя Раиса уже беседовала со своими
драгоценными курами под самой верандой. Было солнечное и ветреное утро,
скрипели стволы сосен, и в углу веранды жужжали осы. Я не сразу понял,
почему я сплю вот так, словно на вокзале. Первые несколько секунд у меня
было отличное настроение, но тут квантами стали возвращаться мысли и слова
вчерашнего вечера, и я сбросил ноги с дивана - мне не хотелось, чтобы
кто-нибудь увидел меня. В комнате было тихо, я заглянул туда. Семья спала.
Только Коська делал это безмятежно, а Валентина - сжавшись в комок и
спрятав голову под одеяло, - даже во сне она избегала моего взгляда.
Я взял полотенце и зубную щетку и спустился в сад, к умывальнику,
висевшему на стволе сосны. Пока я мылся, Раиса неслышно подкралась из-за
спины и прошелестела:
- Сладко спите, голубки, без молока останетесь.
Она не здоровается, и я не буду. Но в ее ехидной фразе был здравый
смысл. За два дома жила бабка Ксения, у которой мы брали молоко. Я, не
говоря ни слова, подхватил с террасы бидон и пошел к калитке. Я шел и
удивлялся себе: я был спокоен. И не мог сразу понять причины своего
спокойствия. И только когда возвращался обратно, понял, в чем дело:
оказывается, пока я спал, принял решение. Как будто решил во сне задачу,
которую не мог решить несколько дней подряд. Сегодня я поговорю с
Валентиной. И скажу ей все. Так можно откладывать разговор на годы. Есть
семьи, в которых кто-то тоже откладывает такой разговор. Год откладывает,
два, пять, а там уже поздно.
Валентина уже вскочила. Она звенела посудой на кухне и, услышав, как я
поднимаюсь по лестнице на веранду, крикнула оттуда:
- Молодец, что про молоко догадался!
Расшифровать эти слова было легче легкого. Значит, Раиса сообщила, что
без ее напоминания я оставил бы ребенка без молока.
Сначала я хотел сказать о разводе прямо за завтраком и даже придумывал
первые слова, но испугался, что Валентина примет мои слова с полным
равнодушием - это она умеет - и скажет только: "Пожалуйста". Мне хотелось,
чтобы она почувствовала то, что чувствую я, хотя бы пять процентов от
этого. И я старался держать себя за завтраком в норме, и, когда Валентина
рассказывала мне, как Коська вчера отвертел пупсу голову, я послушно
улыбался.
- Ты сыт? - спросила Валентина, допивая кофе.
- Разумеется, - ответил я и потянулся за "Коррозией металлов". Она
намекала на то, что я съедаю больше, чем зарабатываю. Кроме того, в любой
момент она могла спросить, хорошо ли я провел ночь. "Коррозия металлов"
нужна была мне как ширма. Мне надо было сообразить, когда начать разговор.
- Коль, - сказала Валентина, - у меня к тебе есть серьезное дело.
Только не обижайся.
У меня оборвалось и упало сердце. Я никак не предполагал, что Валентина
опередит меня. Неужели она нашла себе нового принца? Может, с помощью
Раисы Павловны, услужливой старшей подруги? Почему я сам не заговорил до
завтрака!
- Да, - сказал я равнодушно. Мне казалось, что у меня шевелятся волосы
- так метались в голове мысли.
- Я обещала Раисе Павловне, - сказала Валентина, - сделать одну вещь.
Мы ей многим обязаны... ну, в общем, ты понимаешь...
Я ничего не понимал. Я сжался, как собака перед ударом, но при чем
здесь Раиса?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг