Но уже стемнело, и представление пришлось отменить. А ночью стремительный
межзвездный корабль унес птиц дальше, к другой звездной системе.
С тех пор осьминог тосковал по птице, а птица, хоть и не так сильно,
тосковала по осьминогу. Осьминог с радостью писал бы своей подруге письма,
но переводить их было некому - переводчики на острове всегда по горло
заняты, да и перевод стоит так дорого, что осьминогу он не по карману.
И тут как раз объявили галактический конкурс на создание нового языка -
космояза, или, как он еще называется, Интерлингвы.
Лупи-топи никогда не был силен в языках: он знал всего-навсего три или
четыре подводных наречия. Но ему так хотелось придумать способ, который
поможет общаться с любимой, что осьминог перестал есть, спать, плавать и
даже шевелиться - три недели он думал и наконец придумал самый простой и
удачный межзвездный язык. И когда жюри конкурса проверило все семнадцать
тысяч двести сорок конвертов, то компьютер и члены жюри единогласно
решили: победил участник конкурса, приславший свой труд под девизом "Для
нас нет преград". Оказалось, что великим изобретателем стал скромный
молодой осьминог с планеты Голоптуну-шэр.
Лупи-топи прославился в один день. К нему помчались корреспонденты и
любопытные туристы, он написал воспоминания о том, как впервые увидел
Шони-зи и как любовь к ней помогла ему преодолеть непреодолимые трудности.
Эти воспоминания принесли славу и ему, и самой танцующей птице Шони-зи.
Птица была рада, что такой милый осьминог прославился и прославил ее.
Они снова встретились и с тех пор больше не расставались.
На берегу острова Лупи-топи построил большой дом. Центральная комната
этого дома представляет собой круглый бассейн с выходом в открытое море.
Возле бассейна посажены большие деревья гзиго, на которых птицы с планеты
Трискада отдыхают и спят.
Теперь птица Шони-зи, если она не на гастролях, летает над островом, или
сидит на дереве гзиго, или купается в бассейне с осьминогом. И они
счастливы.
Вождиха произнесла короткую речь и улыбнулась.
Мужчина, тот самый, хромой, с обезображенным лицом, подошел к Пашке и
потрепал его волосы.
- Волосы, - сказал он. - Как солнце. Хорошо.
- Где твое племя? - спросила вождиха.
Пашка все это понял. Ну что тут сложного для пятиклассника?
- Племя. - Пашка ударил себя кулаком в грудь. - Не знаю. Папа-мама ам-ам
тигр. Племя нет.
И Пашка начал плакать, стараясь показать, как он расстроен.
Троглодиты очень сочувствовали Пашке. Одна маленькая девочка тоже
заплакала. Самый большой и сильный воин с низким лбом и волосатой грудью и
плечами подхватил Пашку на руки.
- Ты как зовут? - спросил он. - Ты плохо не надо.
- Пашка, - признался Гераскин.
- Пшшшк, - произнес воин и поставил Пашку на землю. - Нет понимать. Нет. -
Он обвел взором своих соплеменников и сказал, показав на вождиху: - Ма-ма!
Мама-у!
И все вокруг повторили хором это имя.
Вторым в племени мужчина считал себя. Поэтому он прорычал, ткнув себе в
живот пальцем:
- Гром.
И все стали изображать грохот.
- Все ясно, - остановил их Пашка. - Все понятно без перевода.
Мужчина постарше, с изуродованным лицом, оказался Тигром. Сидевшая у
костра старуха, которая почему-то невзлюбила Пашку, оказалась Тучей.
Может, когда-то она и была похожа на тучу, но теперь даже облачком ее не
назовешь.
Потом подошла очередь молодой охотницы, которая понравилась Пашке с самого
начала. И тут Пашка увидел, что из пещеры выходит точно такая же.
Близняшки!
Ора и Ура - так их звали. Почему у остальных имена что-то значили, а у
этих не значили ничего - разве поймешь? Потом из пещеры вышел еще один
мужчина, скорее молодой, чем старый, но немного горбатый и очень
печальный. Он укачивал на руках ребенка. Ребенок не плакал, а тихонько
подвывал. Вот тут Грому пришлось потрудиться, прежде чем он смог объяснить
Пашке, в чем дело. Оказывается, этот мужчина по имени Крот очень
расстроен. У него пропала жена, мать этого ребенка, у которого имени не
было. Имя человеку дают, когда он стал большой и всем уже ясно, что из
него вышло. Правильно они придумали, решил Пашка.
Женщина Большой Огонь ушла в лес и не вернулась. А трое детишек остались.
Вот ее муж и нянчит их. Никто не смеялся, и Пашка понял, что эти люди,
может, и не такие уж первобытные, если так переживают за других.
Теперь наступила Пашкина очередь.
- Пшшшк нехорошо, - сказал Гром.
И все, включая детей, которым еще даже не положено иметь имя, принялись
шуметь и измываться над добрым именем Гераскина. Оно казалось этим
троглодитам совершенно не подходящим для такого славного парня, как их
новый соплеменник.
Каждый норовил придумать Пашке имя, и со всех сторон неслись слова,
которые Пашка должен был угадывать. В конце концов остановились на имени
Седой. Хотя были имена и не хуже. Например, Палец, чтобы показать, как
Пашка одинок. Или Камыш, потому что Пашка высокий и худой. Гром хотел
назвать Пашку Снегом - наверное, из-за светлых волос.
Ну ладно, Седой так Седой.
Пашка вспомнил, что совсем забыл про съемки. Вот это глупо! Какую сцену
упустил! Неужели человечество никогда не увидит этих кадров?
Он попробовал заставить свою новую семью повторить знакомство, но его
никто не понял. Все разошлись по своим делам.
Пашка сделал вид, что осваивается в пещере, и никто его не останавливал.
Его признали своим и даже, очевидно, решили, что он специально заманил
сюда ленивца, чтобы было вкусненькое на ужин. А уж когда узнали, что он
сирота и у него нет своего племени, признали окончательно, и никто не
мешал ему ходить куда хочешь и смотреть на что хочешь. Пашка вдруг
подумал, что жить среди троглодитов даже лучше, чем среди цивилизованных
людей. Ни одна душа тебя не воспитывает, не учит, не заставляет заниматься
тем, чего ты делать не хочешь. И если бы в пещере не было так противно,
ему бы здесь понравилось. Но в пещере стояла удушливая вонь - ведь здесь
много лет жили совершенно немытые люди, которые к тому же не выбрасывали
объедки, а сваливали их в дальнем углу жилища.
Пашка снимал по очереди своих новых родственников, тихо повторял их имена,
чтобы потом не перепутать, затем снял кучу вонючих отбросов и подумал, что
обязательно научит троглодитов убираться. Дальше, в самую глубь пещеры,
Пашка сунуться не рискнул. Там было совершенно темно. Он стоял на границе
тьмы и слабого света, когда одна из близняшек - наверное, Ура, у которой,
в отличие от сестры, была родинка на щеке, - вдруг нагнулась, вытащила из
костра большой тлеющий сук и, светя им перед собой как факелом, подошла к
Пашке.
- Иди, - сказала она и уверенно направилась в темноту.
Пашка пошел следом.
- Эй! - вдруг сказала Ура.
Она ткнула факелом вперед, и Пашка чуть не кинулся бежать обратно: на них
смотрел гигантский, размером с ботинок, пауко-скорпион, который сидел
посреди неопрятной густой паутины, перекрывающей путь.
- Эй! - громче крикнула Ура.
И к ней тут же подбежала сестра-близняшка Ора, которая, видно, понимала
сестру с четверть слова. Она тоже несла факел.
Ура ткнула своим факелом в пауко-скорпиона. Тот, поднявшись на задние
лапы, принялся угрожающе водить клешнями в воздухе и вдруг прыгнул вперед.
Пашка от неожиданности сел на землю.
Однако он успел увидеть, как Ора на лету подхватила пауко-скорпиона и
открутила ему голову - одним движением.
- Седой! - закричала Ура. - Смотри!
Ора показывала ему убитого пауко-скорпиона, который еще шевелил страшными
клешнями, пытаясь ударить девушку когтем, расположенным на конце хвоста.
- Брось! - крикнул ей Пашка.
- Зачем брось? - удивилась Ора. - Еда. Вкусно.
Пашка хотел подняться, но рука его задела что-то скользкое. Он машинально
вцепился в это скользкое плотное "что-то", которое зашевелилось у него в
руке. От страха Пашка отбросил это скользкое в сторону и с испугом увидел,
как в воздух взлетела огромная белая гусеница. Ура поймала ее.
- Смотри! - закричала она. - Смотри, что нам добыл Седой.
- Ого! - сказала Ора, поедая пауко-скорпиона. - Седой - большой охотник.
Седой - везунчик.
И девушки поспешили обратно, поближе к входу в пещеру. Ура несла белую
гусеницу и факел, а Ора - факел и недоеденного пауко-скорпиона.
У костра их встретили остальные троглодиты.
Вы бы видели, какое поднялось веселье! Ура и Ора, перебивая друг дружку,
рассказывали, как они увидели пауко-скорпиона, чудище страшное и ядовитое,
но вкусное и полезное.
"Надо же, - подумал Пашка, который уже без труда понимал все разговоры, -
ведь был кто-то первый, кто осмелился схватить пауко-скорпиона и выяснить,
что он вкусный!" Сам Пашка решил, что есть эту гадость не будет. Не будет
он есть и скользкую гусеницу.
Но тут-то он и не угадал.
Девушки продолжали рассказывать, и Пашка понял, что, пока они занимались
своим обыкновенным девичьим делом - боролись с пауко-скорпионом, - наш
Седой отыскал в темноте редчайшее лакомство - гусеницу Ко. И сейчас будет
пир, а самый лучший кусок этой гусеницы достанется Седому. Потому что,
несмотря на молодость и на то, что он пришел из чужого племени, он
оказался славным охотником и добытчиком. Он смог разглядеть в густой
листве большущего ленивца, а потом в полной темноте пещеры поймал белую
гусеницу Ко, которая не попадалась никому уже три зимы.
Тут же гусеницу передали Маме, и та собственноручно занялась ее разделкой.
Пашка с ужасом думал, что, если его все-таки заставят есть эту пакость,
его вырвет, и он сразу себя выдаст: троглодиты догадаются, что он шпион, и
убьют его.
Пока Пашка пытался изгнать из головы эти печальные мысли, Мама оторвала
гусенице голову, и Пашка увидел, что из скользкой твари закапала какая-то
желтая жидкость.
Мама приложила обезглавленную гусеницу к губам и глотнула. Лицо ее стало
добрым, помолодевшим и даже симпатичным.
Она передала гусеницу Пашке. Троглодиты смотрели на него. Пашка понимал,
что ему пришел конец, но он был гордым человеком и решил бороться до
конца. Он поднес к губам гусеницу - скользкую колбасу с желтой жидкостью
внутри - и, зажмурившись, высунул язык, чтобы попробовать. Вырвет или не
вырвет?
И языку своему не поверил! Это был самый обыкновенный мед.
Гусеница оказалась полна меда. Не гусеница, а склад, где древние пчелы
хранили мед. Но про то, что это пчелиный склад, Пашка узнал позже, из
рассказа хромого Тигра, самого мудрого человека в племени.
С великим облегчением Пашка сделал глоток меда и вернул гусеницу Маме. Та
обвела племя взором - все смотрели на гусеницу в ее руке - и протянула ее
Грому.
И все пробовали мед по очереди, только злой старухе почти не досталось.
"Что ж, для начала получается неплохой фильм, - решил Пашка. - Ричард
лопнет от зависти".
Глава шестая
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
Пашка собирался погулять по окрестностям, проверить, не осталось ли здесь
случайного динозавра. Он знал, конечно, что динозавры давно вымерли, но
ведь бывают же исключения. И если Пашке удастся увидеть живого динозавра,
он сделает великое открытие.
Ему давно хотелось сделать великое открытие, но всегда не хватало
чуть-чуть. То кто-то другой успевал его сделать раньше, то открытие
срывалось в самый решительный момент.
Пашка вышел из пещеры и направился к реке. Кстати, в реках иногда водятся
крокодилы пострашнее динозавра.
Но Пашка не успел далеко отойти. Его окликнула Мама.
- Седой! - позвала она и протянула какой-то камень. Пашка не понял, зачем
ему камень, поэтому подумал, что, может, такими камнями троглодиты
динозавров убивают.
- Спасибо, - сказал Пашка и взял камень, похожий по форме на фасолину с
ладонь размером, оббитый и чуть заостренный с одного края. Таким никого не
убьешь.
Пашка собирался продолжить свой путь, но Мама взяла его за шиворот, если,
конечно, у шкуры бывает шиворот, и повернула лицом к ленивцу, который
лежал на земле. Ребятишки во главе с противной старухой пилили и кромсали
его шкуру.
- Давай-давай, - сказала Мама. - Работать.
- Ну вот, - расстроился Пашка, - не успели превратиться в людей, а уже -
работай, работай! Работай и будешь с уродским горбом!
- Работай хорошо, - возразила Мама. - Работа - кушай, не работа - не кушай.
- Где-то я этот лозунг уже слышал, - сказал Пашка.
- Работай - хорошо. Много кушай! - прошипела злобная старуха, и Пашке
показалось, что она издевается над ним.
Надо бы ответить ей, конечно! Но он здесь в гостях, так что придется быть
вежливым. Пашка подчинился и пошел работать, чтобы кушать.
Он присел на корточки возле ленивца и стал смотреть, как трудятся
остальные. Работали ребята ловко.
Сначала они разрезали шкуру, потом начали подрезать ее, чтобы снять с туши.
Пашка попробовал делать как все, но его кремень все время соскальзывал.
Ребята бросили работу и принялись смеяться, глядя на Пашкины усилия.
- Чего ржете, как жеребцы? - рассердился Пашка. - Неужели не видите, что
это не скребок, не ножик, а просто булыжник. У вас-то скребки лучше,
фирменные!
Каким-то образом старуха поняла эту длинную речь и молча протянула Пашке
собственное орудие. Они обменялись, и Пашка тут же понял, что бабкин
скребок не острее, чем у него, только скользкий от крови.
Когда у Пашки ничего не получилось и с новым скребком, ребята просто от
смеха покатились. Но старуха прикрикнула на них, и они умолкли, а старуха
подошла к Пашке, взяла его ладонь своими сухими сильными пальцами и стала
водить его рукой, чтобы научить Пашку пользоваться скребком. Пашка не
сопротивлялся, не то совсем засмеют. Он постарался сделать так, как
показала старуха, и - не сразу, правда, - у него стало получаться.
"В конце концов, - подумал Пашка, - у меня за плечами пять классов школы и
еще тридцать тысяч лет. Я знаю миллион разных вещей, о которых вы и
представления не имеете. Я вас могу только жалеть - какую первобытную
некультурную жизнь вы ведете".
Вот, например, этот скребок. Ну что бы его не сделать железным, то есть
ножом? Надо будет рассказать им, как делать железные ножи.
- Железо, - сказал он старухе. - Железо хорошо. Мы бы этого ленивца в два
счета разделали.
Старуха кивнула, теперь она ничего не поняла. Может, подумала, что Пашка
благодарит ее за науку.
"Ну а если железа у вас пока нет, - продолжал мысленно размышлять Пашка, -
мы можем заострить скребок по-другому. Как это сделать? Наверное, надо
найти большой камень и об него молотить!"
Поскольку работа над разделкой ленивца шла своим ходом, а от Пашки пользы
было мало, никто не стал возражать, когда новенький троглодит отошел в
сторону, сел над самым обрывом, где лежала каменная плита, и принялся
молотить по этой плите своим скребком.
От его ударов сыпались искры.
Он молотил, молотил, в раж вошел, разозлился и тут почувствовал, что его
кто-то, крепко схватив за ухо, поднимает. Пашка постарался обернуться, но
было больно, и он лишь по голосу догадался, что это Мама.
Она взяла с плиты скребок и стала его крутить в свободной руке.
- Ой, плохо! - зарычала она. - Скребок хороший, Седой плохой. Зачем
скребок ломал? Зачем тупой делал? - И отвесила Пашке подзатыльник.
И поскольку ему давно никто, кроме мамы, не давал подзатыльников, Пашка
вспылил и кинулся на нее с кулаками. Он все равно не воспринимал ее ни как
настоящую женщину, ни как вождиху, а считал большой обезьяной.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг