Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Мудреного ничего нет, что к полуночи ресторан был полон и  Бескудников,
и Боцман-Жорж, и многие еще, кто пришел поздновато, места на веранде в  саду
уже не нашли, и им пришлось сидеть в  зимнем  помещении  в  духоте,  где  на
столах горели лампы под разноцветными зонтами.
     К полуночи ресторан загудел. Поплыл табачный дым, загремела  посуда,  А
ровно в полночь в  зимнем  помещении  в  подвале,  в  котором  потолки  были
расписаны ассирийскими лошадьми  с  завитыми  гривами,  вкрадчиво  и  сладко
ударил рояль, и в две минуты нельзя было узнать ресторана. Лица  дрогнули  и
засветились,  заулыбались  лошади,  кто-то   спел   "Аллилуйя",   где-то   с
музыкальным звоном разлетелся бокал, и тут  же,  в  подвале,  и  на  веранде
заплясали. Играл опытный человек. Рояль  разражался  громом,  затем  стихал,
потом с тонких клавиш  начинали  сыпаться  отчаянные,  как  бы  предсмертные
петушиные крики.  Плясал  солидный  беллетрист  Дорофеин,  плясали  какие-то
бледные женщины, все одеяние которых состояло из тоненького  куска  дешевого
шелка, который можно было  смять  в  кулак  и  положить  в  карман,  плясала
Боцман-Жорж с поэтом Гречкиным Петром, плясал какой-то приезжий  из  Ростова
Каротояк,  самородок  Иоанн  Кронштадтский  -  поэт,  плясали  молодые  люди
неизвестных профессий с холодными глазами.
     Последним заплясал какой-то с бородой, с пером  зеленого  лука  в  этой
бороде, обняв тощую девочку лет шестнадцати с порочным лицом. В волнах грома
слышно было, как кто-то кричал командным голосом, как в  рупор,  "пожарские,
раз!".
     И в полночь было видение. Пройдя через подвал,  вышел  на  веранду  под
тент красавец  во  фраке,  остановился  и  властным  взглядом  оглядел  свое
царство. Он был хорош, бриллиантовые  перстни  сверкали  на  его  руках,  от
длинных ресниц ложилась тень у горделивого носа, острая холеная борода  чуть
прикрывала белый галстук.
     И утверждал новеллист Козовертов, известный лгун,  что  будто  бы  этот
красавец некогда носил не фрак, а белую рубаху и кожаные  штаны,  за  поясом
которых торчали пистолеты, и воронова крыла голова его  была  повязана  алой
повязкой, и плавал он в Караибском море, командуя бригом, который ходил  под
гробовым флагом - черным с белой адамовой головой.
     Ах, лжет Козовертов, и нет никаких Караибских морей, не слышен плеск за
кормой, и не плывут отчаянные флибустьеры, и не гонится за  ними  английский
корвет, тяжко бухая над волной из пушек.  Нет,  нет,  ничего  этого  нет!  И
плавится лед в стеклянной вазочке, и душно,  и  странный  страх  вползает  в
душу.
     Но никто, никто из плясавших еще не знал, что ожидает их!
     В десять минут первого фокстрот грохнул и прекратился, как будто кто-то
нож всадил в сердце  пианиста,  и  тотчас  фамилия  "Берлиоз"  запорхала  по
ресторану. Вскакивали, вскрикивали, кто-то воскликнул: "Не может  быть!"  Не
обошлось и без некоторой ерунды, объясняемой исключительно  смятением.  Так,
кто-то предложил спеть "Вечную память", правда, вовремя  остановили.  Кто-то
воскликнул, что нужно куда-то ехать. Кто-то предложил  послать  коллективную
телеграмму. Тут же змейкой порхнула сплетня и как венчиком обвила покойного.
Первая - неудачная любовь. Акушерка Кандалаки. Аборт. Самоубийство (автор  -
Боцман-Жорж).
     Второе - шепоток: впал в уклон.........................................

СТЕПА ЛИХОДЕЕВ

     Если бы Степе Лиходееву в  утро  второго  июля  сказали:  "Степа,  тебя
расстреляют, если ты не откроешь глаз!" - Степа ответил бы томным и  хриплым
голосом:
     - Расстреливайте, я не открою.
     Ему казалось, что сделать  это  немыслимо:  в  голове  у  него  звенели
колокола, даже перед закрытыми глазами проплывали какие-то коричневые пятна,
и при этом слегка тошнило, причем ему казалось, что  тошнит  его  от  звуков
маленького патефона. Он старался что-то припомнить. Но припомнить мог только
одно, что он стоит с салфеткой в руке и целуется с  какой-то  дамой,  причем
этой даме он обещал, что он к ней придет  завтра  же,  не  позже  двенадцати
часов, причем дама отказывалась от этого, говорила: нет, не приходите.
     - А я приду, - говорил будто бы Степа.
     Ни который час, ни какое  число,  -  этого  Степа  не  мог  сообразить.
Единственно, что он помнил,  это  год,  и  затем,  сделав  все-таки  попытку
приоткрыть левый глаз, убедился, что он находится у себя и лежит в  постели.
Впрочем, он его тотчас же и закрыл, потому  что  был  уверен,  что  если  он
только станет смотреть обоими глазами,  то  тотчас  же  перед  ним  сверкнет
молния и голову ему разорвет на куски.
     Он так страдал, что застонал...
     Дело было вот в чем.
     Степа Бомбеев был красным  директором  недавно  открывшегося  во  вновь
отремонтированном помещении одного из бывших цирков театра "Кабаре".
     Впоследствии, когда уже случилась беда, многие интересовались вопросом,
почему Степа попал на столь  ответственный  пост,  но  ничего  не  добились.
Впрочем, это и не важно в данное время.
     28-летний Степа Бомбеев лежал второго июля  на  широкой  постели  вдовы
ювелира Де-Фужерэ.
     У Де-Фужерэ была в громадном доме  на  Садовой  прекрасная  квартира  в
четыре комнаты, из которых она две сдавала, а в  двух  жила  сама,  избегнув
уплотнения в них путем фальшивой прописки в них двоюродной  сестры,  изредка
ночующей у нее, дабы не было придирки.  Последними  квартирантами  Де-Фужерэ
были Михаил Григорьевич Беломут и другой, фамилия  которого,  кажется,  была
Кирьяцкий. И за Кирьяцким и за Беломутом утром ежедневно приезжали машины  и
увозили их на службу. Все шло гладко и бесподобно, пока два года тому  назад
не  произошло  удивительное  событие,  которое   решительно   ничем   нельзя
объяснить. Именно, в двенадцать часов ночи явился очень вежливый  и  веселый
милиционер к Кирьяцкому и  сказал,  что  ему  надо  расписаться  в  милиции.
Удивленный Кирьяцкий ушел с милиционером, но не вернулся. Можно было думать,
что и Кирьяцкого и милиционера унесла нечистая  сила,  как  говорила  старая
дура Анфиса - кухарка Де-Фужерэ.
     Дня через два после этого случилось новенькое: пропал  Беломут.  Но  за
тем даже никто и не приходил. Он утром уехал  на  службу,  а  со  службы  не
приехал. Колдовству стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь.
Беломут, по счету Анфисы, пропал в пятницу, а  в  ближайший  понедельник  он
появился глубокой и черной ночью. И появился в странном виде.  Во-первых,  в
компании  с  каким-то  другим  гражданином,  а  во-вторых,   почему-то   без
воротничка, без галстука и небритый  и  не  произносящий  ни  одного  слова.
Приехав, Беломут проследовал вместе  со  своим  спутником  в  свою  комнату,
заперся с ним там минут на  десять,  после  чего  вышел,  так  ничего  и  не
объяснив, и отбыл. После этого  понедельника  наступил  вторник,  за  ним  -
среда, и в среду приехали  незваные  -  двое  каких-то  граждан,  опять-таки
ночью, и увезли с собой и Де-Фужерэ, и Анфису, после чего уж вообще никто не
вернулся. Надо  добавить,  что,  уезжая,  граждане,  увозившие  Де-Фужерэ  и
Анфису, закрыли дверь на замок и на этот замок привесили сургучную печать.
     Квартира простояла закрытой десять дней, а после десяти дней  печать  с
двери исчезла и в квартире поселился и зажил Михаил Максимович Берлиоз -  на
половине Де-Фужерэ, а на половине Беломута и Кирьяцкого поселился Степа.  За
два этих года Берлиоз развелся со своей женой и остался  холостым,  а  Степа
развелся два раза.
     Степа застонал. Его страдания достигли наивысшего градуса. Болезнь  его
теперь приняла новую форму. Из закрытых глаз его потекли зеленые бенгальские
огни, а задняя часть мозга окостенела. От этого началась такая адская  боль,
что у Степы мелькнула серьезная мысль о самоубийстве - в первый раз в жизни.
Тут он хотел позвать прислугу и попросить у  нее  пирамидону,  и  никого  не
позвал,  потому  что  вдруг  с  отчаянием  сообразил,  что  у  прислуги  нет
решительно никакого пирамидону. Ему нужно было крикнуть и позвать Берлиоза -
соседа, но он забыл, что Берлиоз живет в той же  квартире.  Он  ощутил,  что
лежит в носках, "и в брюках?" - подумал несчастный больной. Трясущейся рукой
он провел по бедрам, но не понял - не то в брюках, не то не в брюках,  глаза
же он открыл.
     Тут в передней, неокостеневшей части  мозга,  как  черви,  закопошились
воспоминания вчерашнего. Это вчерашнее прошло  в  виде  зеленых,  источающих
огненную боль, обрывков. Вспомнилось начало: кинорежиссер Чембакчи  и  автор
малой формы Хустов, и один из них  с  плетенкой,  в  которой  были  бутылки,
усаживали Степу в таксомотор под китайской стеной. И все. Что дальше было  -
решительно ничего не известно.
     - Но почему же деревья?.. Ах-ах... - стонал Степа.
     Тут под деревом и выросла эта самая дама, которую он целовал. Только не
"Метрополь"! Только не "Метрополь"!
     - Почему же это было не в "Метрополе"? - беззвучно спросил сам  у  себя
Степа, и тут его мозг буквально запылал.
     Патефона, никакого патефона в "Метрополе" быть не  может.  Слава  Богу,
это не в "Метрополе"!
     Тут Степа вынес такое решение, что он все-таки откроет глаза,  и,  если
сверкнет эта молния, тогда он заплачет. Тогда он заплачет и будет плакать до
тех пор, пока какая-нибудь живая душа не облегчит  его  страдания.  И  Степа
разлепил опухшие веки, но заплакать ему не пришлось.
     Прежде всего он увидел в полумраке спальни густо покрытое  пылью  трюмо
ювелирши и смутно в нем отразился, а затем кресло у кровати и в этом  кресле
сидящего ,,неизвестного. В затемненной  шторами  спальне  лицо  неизвестного
было плохо видно, и одно померещилось Степе, что это лицо кривое и злое.  Но
что незнакомый был в черном, в этом сомневаться не приходилось.
     Минуту тому назад не могло и разговора быть о том, чтобы Степа сел.  Но
тут он поднялся на локтях, уселся и от изумления закоченел. Каким образом  в
интимной спальне мог оказаться начисто посторонний человек в черном  берете,
не только больной Степа, но и здоровый бы не объяснил. Степа открыл рот и  в
трюмо оказался в виде двойника своего и в полном безобразии. Волосы  торчали
во все стороны, глаза были  заплывшие,  щеки,  поросшие  черной  щетиной,  в
подштанниках, в рубахе и в носках.
     И тут в спальне прозвучал тяжелый бас неизвестного визитера:
     - Доброе утро, симпатичнейший Степан Богданович!
     Степан Богданович хотел моргнуть глазами, но  не  смог  опустить  веки.
Произошла пауза, во время которой язык пламени лизнул изнутри голову  Степы,
и только благодаря нечеловеческому усилию воли  он  не  повалился  навзничь.
Второе усилие - и Степа произнес такие слова:
     - Что вам угодно?
     При этом поразился: не только это был не его голос,  но  вообще  такого
голоса Степа никогда не слышал. Слово "что" он произнес дискантом,  "вам"  -
басом, а "угодно" - шепотом.
     Незнакомец рассмеялся, вынул золотые часы и, постукав ногтем по стеклу,
ответил:
     -  Двенадцать...  и  ровно  в  двенадцать  вы  назначили  мне,   Степан
Богданович, быть у вас на квартире. Вот я и здесь.
     Тут Степе удалось поморгать  глазами,  после  чего  он  протянул  руку,
нащупал на шелковом рваном стуле возле кровати брюки и сказал:
     - Извините...
     И сам не понимая, как это ему  удалось,  надел  эти  брюки.  Надев,  он
хриплым голосом спросил незнакомца:
     - Скажите, пожалуйста, как ваша  фамилия?  Говорить  ему  было  трудно.
Казалось, что при произнесении каждого слова  кто-то  тычет  ему  иголкой  в
мозг. Тут незнакомец улыбнулся обольстительно и сказал:
     - Как, и мою фамилию забыли?
     - Простите, - сказал Степа, чувствуя,  что  похмелье  дарит  его  новым
симптомом, именно: полог кровати разверзся, и Степе показалось, что  он  сию
секунду слетит вниз головой в какую-то бездну.  Но  он  справился  с  собой,
ухватившись за спинку кровати.
     -  Дорогой  Степан  Богданович,  -   заговорил   посетитель,   улыбаясь
проницательно, - никакой пирамидон вам не поможет. Ничего, кроме  вреда,  не
принесут и обливания холодной водой головы.
     Степа даже не  удивлялся  больше,  а  только  слушал,  мутно  глядя  на
пришельца.
     - Единственно, что поднимет вас в одну минуту на ноги, это  две  стопки
водки с легкой, но острой закуской.
     Степа был хитрым человеком и, как он ни был болен,  однако,  сообразил,
что нужно сдаваться. Он решил признаться.
     - Признаюсь вам, - с трудом ворочая языком, выговорил он, - я вчера...
     - Ни слова больше, -  ответил  визитер,  и  тут  он  отъехал  вместе  с
креслом, и Степа, тараща глаза, как младенец на свечу, увидел, что на  трюмо
сервирован поднос, на коем  помещался  белый  хлеб,  паюсная  икра  в  вазе,
маринованные белые грибы и объемистый ювелиршин графин  с  водкой.  Доконало
Степу то обстоятельство, что графин был запотевший.
     Незнакомец не дал развиться Степиному удивлению до болезненной  степени
и ловким жестом налил Степе полстопки водки.
     - А вы? - пискнул Степа.
     - С удовольствием, - ответил незнакомец.
     Он налил себе полную стопку.
     Степан трясущейся рукой поднес стопку  ко  рту,  глотнул,  увидел,  что
незнакомец выплеснул целую стопку водки себе в рот, как выплескивают помои в
лохань. Прожевав ломоть икры, Степа выдавил из себя:
     - А вы что же... закусить?
     - Я не закусываю, благодарю вас, - ответил незнакомец.
     По настоянию того же незнакомца Степа выпил  вторую,  закусил  грибами,
затем выпил  третью,  закусил  икрой  и  тут  увидел,  что  произошло  чудо.
Во-первых, Степа понял, что он может свободно говорить,  во-вторых,  исчезли
зеленые пятна перед глазами,  окостеневший  мозг  расправился,  более  того,
Степа тут же сообразил, что  вчерашние  деревья  -  это  значит  на  даче  у
Чембакчи, куда его возил Хустов. Поцелованная дама была не жена  Хустова,  а
не известная никому дама.
     Дело происходило в Покровском-Стрешневе.  Все  это  было  так.  Но  вот
появление совершенно неизвестного человека в  спальне,  а  вместе  с  ним  и
появление водки с закуской - это было все-таки необъяснимо.
     - Ну что ж, теперь вы,  конечно,  припомнили  мою  фамилию?  -  спросил
незнакомец.
     Степа  опохмелился  так  удачно,  что  даже  нашел  возможность  игриво
улыбнуться и развести руками.
     - Однако! - заметил незнакомец, улыбаясь ласково, - я чувствую, дорогой
Степан Богданович, что вы после водки пили портвейн.  Ах,  разве  можно  так
делать?
     - Я хочу вас попросить... - начал Степа искательно и не  сводя  глаз  с
незнакомца, - чтобы это... между...
     - О, не беспокойтесь! Вот разве что Хустов...
     - Разве вы знаете Хустова? - спросил Степа возвращенным голосом.
     - Я видел его мельком у вас в  кабинете  вчера,  но  достаточно  одного
взгляда на лицо Хустова, чтобы сразу  увидеть,  что  он  сволочь,  склочник,
приспособленец и подхалим.
     "Совершенно верно", -  подумал  Степа,  изумленный  таким  кратким,  но
совершенно верным определением Хустова. Но тут тревога закралась в его душу.
Вчерашний день постепенно складывался из разрозненных клочков, и  все  же  в
памяти зияла черная дыра.
     Этого незнакомца в черном берете,  в  черном  костюме,  в  лакированной
обуви, с острой бородкой  под  медным  подбородком,  со  странным  лицом,  с
беретом с крысьим хвостиком решительно не было во вчерашнем дне. Он не был в
кабинете у Степы.
     - Доктор Воланд, - сказал  незнакомец  и,  как  бы  видя  насквозь  все
смятение Степы,  все  объяснил.  Выходило  со  слов  незнакомца,  что  он  -
специалист по белой магии, вчера был у Степы в кабинете и заключил со Степою
контракт на выступление в подведомственном Степе "Кабаре", после чего, когда
уже помянутый Воланд прощался с уважаемым  директором,  тут  и  явились  эти
самые Чембакчи и Хустов и увезли Степу в Покровское.
     И  сегодняшний  день  был  совершенно  ясен.  Увозимый  Степа  назначил
иностранному артисту свидание у себя в двенадцать часов. Иностранный  артист
явился. Иностранный артист был встречен приходящей прислугой Грушей, которая
со свойственной всем приходящим  прислугам  откровенностью  все  и  выложила
иностранному артисту: первое, что Михаил  Александрович  Берлиоз  как  вчера
ушел днем, так и не вернулся, но что вместо него приезжали  двое  и  сделали
обыск, а что если артисту нужен не Берлиоз, а Степа, то  этого  Степу  вчера
ночью привезли двое каких-то, которых она не знает, совершенно  пьяным,  так
что и до сих пор он лежит, как колода, так что  она  не  знает,  что  с  ним
делать, что и обед он не заказывал...
     Тут иностранный артист послал ее в дорогой  магазин,  велел  ей  купить
водки, икры и грибов и даже льду, так что все оказалось понятным. И  тем  не
менее на Степу было страшно смотреть. Водка,  лед,  да...  привезли  пьяным,
да... Но самое основное - никакого контракта  вчера  Степа  не  заключал,  и
никакого иностранного артиста не видел.
     - Покажите контракт, - сказал Степа.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг