на случай необходимого вмешательства, но на долю Лии и Фады досталось
заполнить аппаратуру программами совсем иного содержания, которые они же и
должны были создать, применительно к облику Терры, к ее населению и совсем
в ином, чем мыслилось для Фаэтона, назначении.
- Мы выпустили два маяка в наиболее населенных местах планеты, а к
последнему маяку решили привлечь особое внимание. Фада старательно покрыла
его огнеупорным слоем, чтобы уберечь от пламени стартовых двигателей, и мы
не сразу выбрали для него место: не столь уж малодоступное, как полюса, но
и ненаселенное.
- А еще до этого вы с Фадой поссорились.
- Нет, это нельзя назвать ссорой, это была... Позвольте, а откуда
вам-то это известно? Ах да, ведь вы же - телепат! Нет, это была не ссора,
Фада ухитрилась ввести в программу импульсатора... Как я сказал? Вот ведь
знал только что, что это такое и - на тебе! - забыл. В общем, она ввела
какие-то технические сведения, а я настаивала, что нужно
ограничиться-чисто духовными инъекциями, чтобы не сбивать мирное и
трудолюбивое население Терры на путь Фаэтона.
- Ничего себе - мирное. Посетили бы они Терру лет двадцать назад,
нагляделись бы!
- Я настояла... то есть настоял на своем, но Фада выторговала все же
некоторую частицу наводящих сведений о каком-то комбинаторе. Утверждала,
что это будет способствовать развитию чисто умственных сил населения.
"Террианцы, - доказывала она, - очень не скоро еще достигнут такого
технического уровня, при котором смогут откупорить маяки, а к этому
времени они поднимутся нравственно настолько, что не обратят полученные
возможности во вред друг другу". Я согласилась. И тогда, выбрав наиболее
дикое место планеты, мы выпустили маяк всего лишь за секунду до включения
стартовых двигателей.
- А после этого вы установили импульсатор на Селене.
- Нет, это удивительно! Скажите, друг мой, как вам удается так здорово
читать мои мысли? Можно подумать, что вы подглядывали за мной откуда-то
из-за угла времени!
- Не удивляйтесь, доктор. Все это время я пробыл тоже Лией и пережил то
же самое, что и вы.
- Выходит, нам показали один и тот же фильм?
- Выходит так, и было бы странно, случись иначе.
- Так для чего же я вам все рассказывал?
- Я пытался перебить, но вы были так увлечены...
- А ведь и верно!
Кузьма Кузьмич, только что присевший, вновь вскочил, постоял, что-то
соображая, и задумчиво прошелся по комнате, заглянул в спальню, пощелкал
по стенке футляра и повернулся к хозяину.
- Достаточно удивительной и неправдоподобной выглядела эта вся история
в ваших рассказах, но пережить самому куда удивительнее. Я будто до сих
пор вижу, как корчится и пылает под нами тайга в момент старта с орбиты
Терры!
Но главное, пожалуй, не в этом. Вам не просто показывают фантастическое
кино, в ваши руки попало могущественное средство, представляющее
неоценимые возможности. Как вы собираетесь ими распорядиться, друг мой?
- Ну что я могу сказать, доктор! К догадке о возможностях вы были
подготовлены исподволь, с моих слов, а я все время был захвачен другой
стороной явления - его таинственностью. Я ломал голову над разгадкой
тайны, не вникая в оценку возможных последствий, Мне самому только
сегодня, вместе с вами открылась последняя - да и последняя ли еще? -
страница внеземной истории. Мне нужно время все это переварить и
выработать свою дальнейшую линию поведения.
- А у вас не закружится голова, не наломаете дров?
- Ох и подозрительный же вы, доктор! То вы меня собирались отдать в
руки психиатра, теперь раздумываете, нельзя ли придержать мне руки! Хорош
друг, нечего сказать.
- Вот видите, как вы опасны даже одной только своей способностью к
телепатии! А если взвесить все остальное, что вам досталось? Не
обижайтесь, но вы и в самом деле можете стать социально опасной личностью.
Вы сознаете, какая ответственность ложится на ваши плечи?
Олег Петрович почувствовал, что доктор на самом деле весьма встревожен
положением, что он даже расстроен, и хотя в ближайшее время предпринимать
несомненно ничего не станет, но оставлять его с таким бременем заботы на
душе показалось недопустимым. Олег Петрович сделал уже знакомое ему усилие
и заставил гостя выбросить из головы назревающую тревогу, а вслух сказал:
- Мне думается, у нас еще будет время обсудить перспективы, с маху это
не сделаешь. В любом случае я поставлю вас в известность о своих
намерениях, когда они возникнут, обещаю вам это. А пока не хотите ли вы,
что было бы весьма уместно, отпраздновать благополучный исход экспедиции
наших внеземных знакомых, которых, по гипотезе Казанцева, мы считали
погибшими при катастрофе еще в девятьсот восьмом году. Мне всегда было их
по-человечески жалко, а теперь самому кажется удивительным, что я так
легко поверил в катастрофу. Ну, посудите сами, могли ли существа, сумевшие
преодолеть чудовищное пространство Галактики и пределы времени, стать
жертвой случая у маленькой планеты. Да они, оказывается, не только
садиться, даже задерживаться возле Земли не стали: ведь это потребовало бы
громадных затрат энергии на торможение и последующий разгон. Они
рассчитали, что само Солнце затормозит их и повернет обратно, как любую
комету, а попутно выслали, так сказать, шлюпочку, чтобы на нас взглянуть,
вот и все.
- Да, капсула была невелика, а дел наделала столько, что земляне до сих
пор о ней помнят, - отозвался доктор, вполне успокоившись, и сел к
обеденному столу. - Кстати, не объясните ли мне, друг мой, зачем,
собственно, нам с Фадой потребовалось так снижаться перед стартом? Я
помню, пришлось включить защиту на полную мощность, чтобы предотвратить
сгорание капсулы от трения об атмосферу?
- В космонавтике и вычислениях сильна была Фада, а не я, - ответил Олег
Петрович, доставая из буфета бутылку с вином и фужеры, - но мне думается,
к снижению вынудила необходимость погашения орбитальной скорости капсулы
перед стартом на перехват корабля, а мне - то есть Лии! - это было только
на руку для уточнения съемок Терры с близкого расстояния. С этой же целью,
то есть для съемок, Лия, помнится, высветила земные ночи на протяжении
восьми ее оборотов.
- Верно, я не придал этому значения, но так оно и было.
- Как вы думаете, ограничиться нам сухим вином или выпить в честь
сегодняшнего события коньячку? Тут было бы уместно даже шампанское, но
разве можно было предусмотреть такой исход!
- Ограничимся сухим, крепкие я вам не разрешаю.
- Согласен. Тем более, что надо же нам еще и поспать сегодня.
Олег Петрович налил вина и поднял свой фужер:
- За Лию и за Фаду!
- И за чистых душой людей, - добавил Кузьма Кузьмич.
22
Олег Петрович все время помнил, что является не единственным
обладателем дара пришельцев, что есть где-то еще два маяка, наверняка тоже
"задействованных", потому что трудно было полагать, что их владельцы не
попытались проверить, что у них внутри! И если раньше сфера предположений
Олега Петровича была неопределенно велика, то теперь, после совместного с
доктором опыта, она ограничилась точной датой девятьсот восьмого года.
Олег Петрович вспомнил, как ему привелось там, по ту сторону фронта, не
раз слышать по радио выступления бесноватого фюрера. Да, судя по речам,
Адольф Шикльгрубер вполне мог сойти за бесноватого: чванливость,
эмоциональность, пренебрежение логикой, беспардонная самоуверенность и
грубость выражений выделяли фюрера из всех высокопоставленных немцев. Но
было в речах Гитлера нечто, способное произвести впечатление не только на
немцев. Была ли это лишь безудержная ярость или что-то другое? Не
способствовала ли Гитлеру могучая посторонняя сила, кроме хорошо известной
поддержки военных концернов?
На самом деле, разве не могли промышленные магнаты найти для своих
целей более подходящего ставленника, чем какой-то фельдфебель, взращенный
на пивных дрожжах, даже ничем себя не проявивший? Надо полагать, что и в
мюнхенских пивных стать главарем было не так уж просто, были же там
молодчики весьма решительные. А у Шикльгрубера - ни роста, ни физической
силы, ни подкупающей внешности, ни образованности, ничего геройского.
Скорей уж Кальтенбруннер или представительный и решительный Скорцени
способны были бы пробиться в лидеры, а вылупился невзрачный Шикльгрубер.
Почему?
Взвешивая все эти обстоятельства, Олег Петрович склонен был думать, что
успехи Гитлера затруднительно объяснить без вмешательства таинственной
силы. Действительно, попади ангел в руки бессовестного и жестокого
человека, использование дара пришельцев пойдет именно по такому пути.
Сначала этот негодяй подчинит себе и воспитает банду головорезов, потом
расчистит этой банде арену действий, навязав свою волю государственным
деятелям разных инстанций, а дальше начнет свертывать шеи неугодным людям
уже в массовом масштабе, руками бесповоротно подчиненных ему подлецов.
Да, в такую схему вполне укладывались минувшие события, да и сами
пришельцы, кажется, опасались такой возможности.
А как же проявился второй маяк? Может быть, он еще "не откупорен",
стоит где-нибудь в хранилище музея, в чьей-то коллекции, украшает комод
деревенского дома, а то и просто, никем не тронутый, в земле или на дне
реки?
Да и участь первого совсем еще не определена, ведь гибель владельца
вовсе не означает уничтожения маяка! Но тут у Олега Петровича имелись
веские соображения двоякого рода. Во-первых, логически вытекало, что
переход "задействованного" маяка в другие руки скорее всего сказался бы в
появлении какой-то новой выдающейся личности, а во-вторых, было и
фактическое обстоятельство, заставляющее думать, что маяк остался в
единственном числе. Олегу Петровичу присуща была наблюдательность и
аккуратность записей, благодаря чему он заметил, как изменилось действие
его ангела. Когда оно началось, продолжалось лишь одну ночь за день до
полнолуния, а последнее время ангел начал "работать" три ночи подряд -
точно в полнолуние. Усиливаться маяку было вроде бы не с чего, действие
генератора в мертвенных условиях Луны тем более не могло измениться.
Отсюда следовал вывод, что энергию солнца, аккумулированную генератором за
время лунного месяца, он выдавал сначала тремя импульсами,
распределяющимися на три цели поочередно, - отсюда, надо полагать, он и
назывался пришельцами импульсатором, - а теперь все три импульса стали
приходиться на одну и ту же цель, что могло означать только отсутствие
остальных маяков.
Иное объяснение не подвертывалось и, осознав это, Олег Петрович
почувствовал, что его ответственность возросла еще больше. Не использовать
оставшуюся возможность означало почти то же, что и обокрасть человечество,
но и поделиться с обществом подарком, попавшим в руки Олега Петровича, он
не мог: ведь это не глыба золота, которую можно разделить на части, и это
не представляло собой открытия или крупного изобретения, которые можно бы
опубликовать и реализовать.
Положение усугублялось еще и тем, что Олег Петрович был далеко не
молод, ему уже некогда было производить длительные опыты, например,
социального порядка, а передать дар в другие руки он опасался.
"Ах, если бы я располагал таким устройством, как Комбинатор Фады,
насколько проще было бы искать выход из положения!" - досадовал он и
поймал себя на том, что сожалеет об этом не впервые, с той лишь разницей,
что когда-то он мечтал о Комбинаторе для решения задачи о пришельцах,
решившейся само собой, а теперь предстала задача более существенная и
ответственная.
Но комбинатора у Олега Петровича не было, а была лишь "Шехерезада" и
энцефалограф, заполучить который удалось не без давления на главбуха
завода. Этот прибор по его прямому назначению Олег Петрович освоил не
сразу, он лелеял надежду на гораздо большее. Отдаленное смысловое сходство
каски энцефалографа с венцом, который надевала Фада при работе с
Комбинатором (тот венец, вероятно, снимал биотоки мозга), натолкнуло его
на мысль согласовать действие энцефалографа с "Шехерезадой", а для этого,
как ему казалось, нужно было найти ключ, позволяющий преобразовывать
кривые энцефалограммы в двоичный код программы компьютера.
Решение задачи, однако, никак не давалось, но однажды Олегу Петровичу
пришло в голову: "А что, если подключить выход энцефалографа
непосредственно к приемному устройству "Шехерезады", вдруг да сама
разберется что к чему".
Дождавшись, когда сотрудники разошлись, он так и сделал, но ничего
путного из этого не получилось. ЭВМ стала выдавать ленту с бестолковым
набором знаков.
"Дура безграмотная!" - обозлился Олег Петрович и даже лягнул машину.
Правда, осторожненько, чтобы не повредить ее "внутренностей". "Глупа не
она, а я, разве можно было ожидать иного результата!" - признался он и
ушел домой расстроенным.
Вот тут он и взялся за основательное изучение анатомии и физиологии, в
результате чего пришел к выводу о возможности диалога с машиной на языке
двухстороннего обмена электрическими импульсами, минуя перфорированные
промежуточные записи.
"По сути дела, - рассуждал он, - органы чувств - всего лишь датчики
импульсов, которые в конечном счете мозг перерабатывает в образы и звуки.
Так пусть он получит эти импульсы прямо от машины, не затрагивая органов
чувств".
Олег Петрович пока еще не задавался вопросом, на основании чего машина
будет формировать нужные импульсы, были бы хоть какие, лишь бы ощутить
свет и звук, не прибегая к зрению и слуху, но и это представляло непростую
задачу. Порой ему казалось, что у него действительно "голова трещит" от
напряжения, и тут он лишний раз убеждался, насколько благотворным является
переключение внимания и чередование работы разного вида. Ему было бы
гораздо тяжелее, не будь у него служебных дел и забот.
В отделе, впрочем, все складывалось весьма благополучно, и вовсе не
потому, что он "тащил его на себе", но участие в работе конструкторов
давало ему хорошую разрядку. Ему удалось привить большинству инженеров
вкус к работе, новаторской и углубленной, такой, которая доставляет
радость самим процессом и становится внутренней потребностью человека.
- Есть люди, которые собирают марки, а то и спичечные коробки, - сказал
ему как-то парторг. - Чушь собачья все эти хобби, они показывают только,
что такой человек не нашел своего призвания, он и тычется во что попало,
лишь бы создать видимость занятия. А у нас вон Погорельский уже пятое
авторское свидетельство получил, - вот в этом можно почувствовать радость
жизни...
"Да, уже и зима кончается, а я все это время так и не оформил даже ни
одной заявки!" - отметил про себя Олег Петрович, но не огорчился, понимая,
что от своего "ангельского хобби" ему не уйти, хотя оно порой тоже
смахивает в его глазах на "чушь собачью", что ему с задачей обратной
связи, может быть, не справиться, да и не очень ясно, следует ли тут
чего-то ожидать от самого себя.
- Не хватало тебе еще заниматься медицинскими науками! - фыркала Афина
Павловна, заставая его углубленным в посторонние, по ее мнению, книги. -
Хочешь примерить на себя белый халат и врачебную шапочку? Не поздновато
ли, да и зачем? Посмотри лучше, к лицу ли мне этот комбинезон. Сама сшила.
С понедельника у меня начнется месяц работы на фрезерном станке. Скажи,
берет мне надевать или кепку?..
Биология, однако, помогла Олегу Петровичу найти путь к решению
очередной задачи. Каску энцефалографа он разбил на участки датчиков и на
участки индукторов, разместив их согласно расположению соответствующих
секторов головного мозга, а паутинные провода от тех и других подвел
раздельно к приемной и выходной части "Шехерезады". Это была нелегкая
работа, так как делать ее он мог только сам, без чьей-либо помощи, и она
отняла у него чуть не всю зиму.
"Ну, - подумал он, надевая изготовленную наконец новую каску, - это
тебе не Афинин берет, сейчас произойдет не изведанное никем. Если убьет -
не жалко, пожил, записи в дневнике предостерегут других. А если сойду с
ума? С мозгом не шутят!"
Напоследок он тщательно выравнял перед заранее укрепленным на пульте
зеркалом каску по линиям лба и переносицы, словно по осям координат, и
вспомнил, как Афина примеряла берет.
"Будем считать, что эта каска мне к лицу", - подумал он и нажал кнопку
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг