цехах, а пока они там находятся, кто-то должен будет замещать их в бюро,
то есть требовалось, по-видимому, увеличение штатов, на что в верхах идут
весьма трудно. Возможно, что и процент брака в цехах повысится. Да и
неизвестно еще, согласятся ли сами конструкторы отбывать такую практику,
найдутся белоручки, скажут, что не для того институты кончали, чтобы в
грязи возиться.
- А заставлять не надо, - пояснил Олег Петрович. - Нет такого закона,
не говоря уже о том, что из-под палки не работник. И штат бюро увеличивать
не надо, если удастся обеспечить бюро компьютером. Это компенсирует убыль
работающих в нем.
Главный инженер присвистнул и переглянулся с начальником
планово-экономического отдела:
- Ничего себе, облегчил задачу! Мы не в Чикаго, у нас компьютеры в
магазине не продают, их министерство штуками распределяет, да и то не для
всех!
- Будем добиваться. Я не завтра начну посылать конструкторов к станкам,
съезжу в министерство, договоримся о сроках. А автоматики
интеллектуального труда в любом случае не избежать - рано или поздно.
Лучше пораньше...
Решаться хотя бы на частичную ломку устоявшихся порядков всегда
нелегко, но, усмотрев в последней фразе оттяжку дела на неопределенный
срок, дирекция дала принципиальное согласие и успокоилась: "Когда добьется
компьютера - годы пройдут".
А Олег Петрович, не откладывая, начал "прощупывать почву" в своем бюро.
Совещания не собирал, а переговорил с каждым по отдельности, и оказалось,
что уговаривать никого не потребовалось.
За всеми этими событиями и хлопотами Олег Петрович совсем забросил свою
машину, но управившись с неотложными делами, вспомнил и о ней. Когда-то
еще при жене, собрал он по чертежам журнала "Техника молодежи"
микролитражку. Времени, средств и труда угрохал на нее уйму, а получилось
нечто такое, что даже жена не согласилась сесть в эту машину:
- Ездить на ней, может быть, и возможно, только останавливаться никак
нельзя, - засмеют.
Да, вид у нее был столь неказистый, что окрестные ребята сразу прозвали
ее "букарахой", по-видимому, от слова букашка, только пострашнее. Правда,
весной Олег Петрович несколько облагородил ее, но все равно казалось, что
во внешнем виде машины чего-то недостает.
"Эмблему какую-нибудь, что ли, ей приделать спереди", - пришло ему в
голову, но какую - не мог придумать, пока не вспомнил о статуэтке ангела.
Еще ко Дню Советской Армии подарили ему настольную лампу. Олег Петрович
снял с ангела свою электротехнику и сунул его в тумбочку стола, а вот
теперь полез туда за инструментами и догадался: "Вот же она - подходящая
эмблема. Поставить ангела перед ветровым стеклом, он же будет отбивать и
встречных мошек".
С установкой фигурки он провозился до сумерек и первый раз в этом году
выехал опробовать машину. По городу, как всегда, он ехал очень осторожно
и, только выбравшись на шоссе, прибавил газу. Впрочем, у "букарахи", как
ни дави на железку, больше шестидесяти километров обычно не получалось. На
этот раз над капотом красовался ангел, как бы летящий перед ветровым
стеклом и отблескивающий красноватым светом от подымающейся слева полной
луны. Места шли знакомые: сперва вдоль реки, на берегу которой у разных
кустиков он не раз сиживал с удочкой, потом попалась деревня, где ночевал
при шефских походах, потом обширные поля, на которых немало было им
выкопано картошки и срублено кукурузы, с каждым годом отнимавшей у
картофеля все больше и больше гектаров земли.
"С такой роскошной эмблемой следовало бы ехать побыстрее", - подумалось
Олегу Петровичу, и он с удивлением заметил, что стрелка спидометра не
задержалась у привычной черточки. Она доползла до семидесяти, восьмидесяти
и замерла только около ста километров в час.
"Что за диковина! - удивился Олег Петрович. - Ведь кроме
профилактической подтяжки, регулировки да окраски, я ничего не делал,
откуда же такая прыть?"
И еще больше удивился он, когда его вскоре запросто обогнал какой-то
самосвал. "Это - на такой-то скорости!"
Тут впереди показались строения знакомого ему поселка - Дворики, и он
сообразил, что пройденное расстояние явно не соответствует скорости, а
когда перевел взгляд на спидометр, увидел, что тот показывает привычные
шестьдесят, хотя он и не убавлял газа. И тут ему показалось, что рядом
кто-то знакомо рассмеялся. "Начинается!" - заключил он и опасливо
покосился на соседнее сидение. Там никого не было.
Проехав Дворики, Олег Петрович некоторое время раздумывал и решил уж,
осторожности ради, вернуться домой, а "букараха" тем временем подошла к
длинному крутому подъему, из-за которого вставало зарево огней встречной
машины, находившейся еще за бугром. Разворачиваться было поздновато, лучше
сначала перевалить через гребень, но когда Олег Петрович подъехал ближе,
из-за гребня вырвалась машина, идущая по его полосе. Левая полоса была
свободна, и у Олега Петровича уже дернулись руки, чтобы свернуть туда, но
рядом скомандовали: "Направо, только направо", - и руль повело вправо,
будто вмешался кто-то сильный и решительный. Слева, слегка чиркнув по
борту, проскочила встречная машина, а на секунду позже левее выкатилась
из-за гребня еще одна. Под правым колесом "букарахи" промелькнул обрез
кювета, но рывок руля удержал ее на обочине.
"Сукин сын!" - обругал Олег Петрович первого водителя, сделавшего обгон
перед самым перевалом, и, остановившись, уставился на правое сидение.
Только теперь до него дошло, что смех и голос принадлежали его отцу,
потому и показались такими знакомыми. Но рядом никого не было.
"Ну, спасибо, отец, валяться бы мне сейчас на шоссе среди обломков,
если бы не твоя сильная рука!" - подумал Олег Петрович, приходя в себя. -
Но как он мог сообразить, куда следовало повернуть?
Осмотрев при свете луны царапину на борту, Олег Петрович развернул
"букараху" и осторожно поехал домой, с горечью думая, что ему теперь
придется, видимо, расстаться с рулем. Пока разная "чертовщина"
приключалась с ним в стенах его квартиры, это еще можно было терпеть, а уж
теперь не миновать обращения к медицине. Эдак он, чего доброго, может
оказаться опасным для окружающих.
"Но что за странный вид помешательства, никогда не слышал о таком и в
книжках не читал. И ведь надо же было этому приключиться тогда, когда дела
наладились, когда обнаружились во мне необыкновенные способности, и жизнь
стала наполненной, стремительной и радостной!" - перекатывались в нем
недоуменные мысли, и до того было досадно отказываться от открывшихся
перспектив, что едва очутившись в своей квартире, он передумал: "К
психиатру только попади, а выберешься ли, неизвестно". Недалеко, в
районном городке, был у него знакомый врач Кузьма Кузьмич Лавров,
заведовал там больницей. Когда-то они жили по соседству, дружили семьями,
но разъехались и давненько уже не виделись. Вот к нему-то и нужно было
съездить, посоветоваться, прежде чем принять окончательное решение. Кузьме
Кузьмичу пора бы, кажется, уже быть на пенсии, но это не меняло дела.
"А может, его и в живых нет, а я только и вспомнил о нем, как и о
Груне, когда самому приспичило. За столько-то лет не нашел свободного
времени, чтобы проведать его просто так, без всякой личной нужды. А еще
приятелями были! Правда, и он меня не навестил ни разу, но это не
оправдание. Так или иначе, еду к нему в ближайший выходной с ночевкой,
чтобы наговориться вдоволь", - подумал Олег Петрович.
В эту ночь ему снова снилось что-то о космических пришельцах, сам он
опять был Лией. Помнилось, что шел какой-то спор, однако подробности сна,
как это часто бывает, не сохранились, выветрились.
17
Кузьма Кузьмич, неизменно приветливый, с располагающим округлым лицом,
украшенным маленькими усиками, с ладно сложенной невысокой фигурой,
живчик, отличный собеседник, весь какой-то уютный, приятный, наверное, а
молодости очень нравился женщинам, о которых, однако, не распространялся,
всячески демонстрируя привязанность к своей жене Вере Михайловне. Семьянин
он был превосходный, а гостей, к которым был расположен, принимал с
неизменным радушием, может быть, не всегда искренним, но на этот раз
несомненно идущим от всей души.
- Дорогуша мой, наконец-то! - обрадованно воскликнул он, завидя Олега
Петровича, и распахнул руки, будто собирался задушить его в объятиях.
Однако не обнял - "слюнявостей" он избегал, по-мужски твердо пожал руку
гостя и продолжал:
- Какими судьбами? Надо же так долго не показываться! Верочка, отругай
его хорошенько за пренебрежение старыми друзьями и приготовь нам
что-нибудь получше.
На правах главного врача Кузьма Кузьмич занимал хорошенький одноэтажный
больничный домик с четырьмя комнатами, одна из которых служила ему
кабинетом, куда он и отвел своего гостя. Здесь, как и на прежней квартире,
пахло геранью, предпочитаемой хозяином за фитонцидные свойства, и повсюду
- в альбомах, на стенках, в коробочках и ящичках - находились фотографии и
слайды, выдававшие привязанность Кузьмы Кузьмича к этому занятию. Чего он
только не снимал! У него можно было встретить снимки язвы желудка,
спортивных соревнований, всех актеров кино, демонстраций, рыболовных
походов, а всего больше - портретов пациентов. Кузьма Кузьмич считал себя
физиономистом и даже пытался вывести некоторые закономерности в этой
области. Фотографировал он мастерски и любил похвалиться. Он и сейчас с
ходу рассыпал перед гостем десятки карточек:
- Не хотите ли для начала обозреть мою самую свежую продукцию? Тут есть
недурные сюжетики. Например, этот больной прибыл к нам еле тепленький, из
могилы вытаскивали, а здесь он же через три месяца после выписки две
двухпудовки выжимает. Обратите внимание на мускулатуру плеча и грудные
мышцы! А это Ирочка, дочка. Как сформировалась, не правда ли?
Олег Петрович осведомился о том, как живется хозяевам, и узнал, что
Вера Михайловна в прошлом году ушла на пенсию, но уже стала скучать и не
прочь бы вернуться в школу. Кузьма Кузьмич тоже достиг пенсионного
возраста, но расставаться с больницей не собирается, тем более что Ирочка
вот уже третий месяц работает в ней после окончания института и ее надо
"поднатаскать".
- Ну, а как вам, дорогой мой, жилось все эти годы, как ваши дела
складываются, все ли благополучно? - поинтересовался Кузьма Кузьмич в свою
очередь. Олег Петрович сообщил только о своем повышении по службе и,
выслушав неизбежные поздравления, сразу сказал, что приехал с серьезным
делом.
- О делах - после. Мы с вами, дорогой мой конструктор, сначала по
капельке пропустим микстурки за столом, потом вас Вера Михайловна покормит
хорошенько с дороги, а то вы, я вижу, совсем отощали на общепитовских
харчах. А вот уж потом...
- Нет, нет, - запротестовал Олег Петрович. - Мне надо посоветоваться с
вами о моем здоровье, а для этого, как я понимаю, надо быть трезвеньким,
так что вы попридержите Веру Михайловну, чтобы не хлопотала.
- Что вы говорите, милочка, у вас что-нибудь серьезное?
- Боюсь, что да.
- Даже так! Тогда, действительно, сначала - дело. Веруша! Не торопись,
пожалуйста, мы задержимся на полчасика, рассчитай, чтобы не остыло, -
крикнул Кузьма Кузьмич, приоткрыв дверь, и снова повернулся к гостю.
- Раздевайтесь, говорите, на что жалуетесь, сейчас я вас осмотрю, - и
полез в письменный стол за фонендоскопом, термометром и прибором для
измерения давления.
- Кузьма Кузьмич, мое заболевание не требует осмотра, - попытался
остановить его Олег Петрович, но тот распорядился по-своему.
- Раздевайтесь, голубчик, не капризничайте, пожалуйста, начинать всегда
нужно с проверки общего состояния...
Затем последовали приказы: "дышите", "не дышите", "повернитесь",
"нагнитесь" и тому подобное. Когда дошло до замера давления, Кузьма
Кузьмич недоуменно поднял брови.
- Что, очень плохо? - спросил Олег Петрович.
- Наоборот, дорогуша! У вас давление, какого я не встречал у людей
вашего возраста. Но что вы сделали со своим сердцем? Оно торопится, как у
молодой девушки, идущей на первое свидание. А нуте-ка, попрыгайте! Выше!
Чаще! Стоп! Давайте руку.
И снова Кузьма Кузьмич смотрел на секундомер озадаченно.
- Одевайтесь! - сказал он наконец и, сев в кресло, пожал плечами: -
Какое-то особенное у вас сердце стало, даже не пойму. Отличное состояние
организма, вам можно бы марафон бегать, заниматься штангой или
боксировать, если бы сердце шло помедленнее. Вы много курите?
- Нормально. Пачку в день.
- Слушайте, дорогуша, бросьте вы это глупое занятие, пожалейте свое
редкостное сердце, оно того стоит.
- А зачем?
- А вы сделайте мне такое удовольствие. "Зачем?" Без курения дольше
проживете и вкуснее, знаю по собственному опыту. Когда я бросил, я
помучался недельки три, а потом меня словно живой водой сбрызнули, такой
интересной стала жизнь, так заинтересованно стало все восприниматься,
будто обновили!
- Уж вы скажете!
- А вы попробуйте! Что, характера не хватает?
- Вижу, ну вижу же, что подначиваете, а я вот возьму и... соглашусь.
- Ну и молодчага! А я возьму и поверю. Однако вернемся к вашей жалобе,
в чем она, обижаться вам вроде бы не на что.
- Есть на что, доктор. Меня тревожит моя психика. Стало со мной
давненько уже твориться такое, что меня весьма беспокоит. - И Олег
Петрович рассказал о своих видениях. Кузьма Кузьмич, выслушав, подумал,
крутя в пальцах трубочки фонендоскопа, а Олег Петрович уловил: -
"Невропатологу бы тебя показать, дружище, заработался, видно", но вслух
сказал:
- Я не припоминаю, чтобы кто-то видел себя во сне женщиной, но
допускаю. Один пациент говорил, что он во сне собакой побывал, так что это
несущественно. И повторяемость снов случается. Академик Павлов утверждал,
что видения сна представляют собой несколько искаженное отображение
пережитого, и в таком ракурсе ваши сны не выходят из ряда вон. Фантастика
последних лет перенасыщена космосом, из нее вы и надергали сны.
- Позвольте...
- Не спорьте. Даже имя Зор к вам пришло, если мне не изменяет память,
из "Туманности Андромеды", читали?
- Конечно.
- Проверьте и убедитесь. А у Низы в том же произведении сердце делает
одно сокращение за сто секунд. Вот вам на основе этого и привиделись
персоны с замедленным темпом жизни. Убедительно?
- Пожалуй. Но у меня очень уж складно виделись. Знаете, мне и еще
кое-что снилось, только уж не так связно, а отрывочно. Ведь бывает, что
проснувшись, забудешь сон, а потом вдруг вспоминается что-то, выплывает из
подсознания.
- Любопытно. А что именно выплывало?
- Это было не как в кино, а словно вложили в меня, что у Лии были
напряженные споры с Зором о развитии Терры, о которой им Наблюдатель тоже
сообщил немало. Зор предостерегал от вмешательства в судьбы Терры,
ссылаясь на гибель Фаэтона, но Лия настояла на необходимости этого
вмешательства.
- Очень странное противопоставление одного и того же. Как же это у них
выглядело?
- Лия утверждала, что их предки допустили ошибку, снабдив население
Фаэтона техническими знаниями, не позаботившись о их моральном уровне. Это
несоответствие и привело к катастрофе.
- Резонно. И она убедила?
- Тут, наверное, решал не один Зор, но будто бы согласились сделать
выборочный опыт. Лия записала на кристалле что-то, касающееся интеллекта
ее и Фады - как именно, я не знаю - и добилась согласия на установку на
Селене генератора этой записи с тем, чтобы выбросить на Терру прицельные
маяки. Что из этого должно получиться, до меня не дошло, знаю только, что
Лия бралась осуществить это сама, для чего ей выделили разведочную
капсулу, на которой она и должна была все это сделать, пока астероид
проделает свой путь вокруг Гелиоса. Когда я был Лией, этот генератор
представлялся мне устройством довольно элементарным, но теперь я помню
только, что он - импульсного действия.
- Он на Селене, до него не дотянешься, а каковы маяки, вы не запомнили?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг