отгадать мысли директора, а он мне и предлагает:
- Как бы вы, Олег Петрович, отнеслись к предложению занять место Льва
Васильевича?
Вот уж этого я никак не ожидал! Никому не пришло в голову не только
выдвинуть меня, скажем, депутатом, но даже доверить сбор членских взносов
в профсоюз. Единственное, что мне регулярно доверяли, - это уборку
картофеля в подшефном колхозе. Этого мне перепадало вдосталь каждый год, а
чтобы повысить в чине, нет, о таком я забыл и думать. Поэтому предложение
меня озадачило настолько, что я долго не мог ничего ответить и только
поводил плечами, а директор, неправильно истолковав мое молчание, добавил:
- Я вижу, вас не очень прельщает перспектива взвалить себе на плечи
конструкторское бюро. Я понимаю, что при сдельном проектировании вы, если
поднатужитесь, заработаете даже больше, чем завбюро, но чего-то стоит ведь
и престиж, и перспектива, и степень самостоятельности! Дело в том, что
завод, как вам известно, расширяется, будут сдвиги и по административной
линии. В частности, есть решение утвердить на заводе вместо должности
заведующего конструкторским бюро должность главного конструктора, так что
вы не просто унаследуете место Льва Васильевича, но можете в ближайшее
время предстать в новом качестве.
Вот тут до меня наконец кое-что дошло.
- А как же обстоит дело с Львом Васильевичем? - спросил я.
- С ним все обстоит благополучно, но он уходит на пенсию.
- Позвольте, но и я тоже не так далек от пенсионного возраста.
- На пятилетку-то можно рассчитывать вполне и нас это устраивает, а
дальше видно будет.
- А не лучше ли все же сразу ориентироваться на молодого, чем снова
перестраиваться через несколько лет? У нас есть способная молодежь,
скажем, Погорельский...
- Ну что вы! Не тот опыт, не те знания. Я согласен, он - из подающих
надежды, но ему не хватает вашей выдумки, конструкторского навыка,
инженерного подхода, А вы возьмитесь и подготовьте, тогда посмотрим.
- А что думает по этому поводу Лев Васильевич?
- Мы с ним советовались, разумеется, он тоже счел нужным остановиться
на вашей кандидатуре. "А главное, вашу кандидатуру выдвинуло Управление",
- уловил я мысль директора, и все постепенно стало вырисовываться в особом
свете. Я вспомнил, как во время последней моей командировки мне стоило
некоторых трудов защитить наш аппарат, причем эта защита далеко не во всем
согласовывалась с моими собственными убеждениями. Во многом я сделал бы
его иначе, но приходилось отстаивать доверенные мне ведомственные интересы
завода, и несколько раз во время спора я сожалел, что не мне принадлежала
ведущая роль, что не в моей воле было создать аппарат по-своему.
"Поставьте меня во главе дела, тогда и спрашивайте!" - думалось мне не
раз. И как знать, не это ли настойчивое побуждение повлияло на то, что
меня теперь выдвигают.
- Что ж, Владлен Федорович, вам виднее, но давайте сразу же
определимся. Я согласен занять должность главного конструктора завода,
только чтобы это было без всяких промежуточных этапов. А завбюро я не
стану: времени остается мало.
"О! Это, кажется, уже смахивает на вымогательство", - уловил я мысль
директора, но идти на попятный было незачем, и поэтому я добавил:
- Вот так и сообщите в Управление.
Директор, очевидно, не заметил, что я заговорил об Управлении первым,
без повода с его стороны, и коротко заключил:
- Ладно, я сообщу, а там уж пусть решают сами.
Через несколько дней из Управления пришел приказ о моем назначении
главным конструктором. Я был доволен и польщен. Она обрадовалась еще
больше.
И вот настал час прощания с моим прежним рабочим местом. Я придирчиво
проверил ящики стола, оставив в них некоторые справочные таблицы,
безжалостно уничтожил эскизы и расчеты, которые уже никому не понадобятся,
и вынес в мусорный ящик плотно набитую корзину. Потом сдал книги в
техническую библиотеку, а Люсе - свои чертежные принадлежности, и стойло,
прослужившее мне без малого восемь лет, осиротело.
Впрочем, не оно мне служило, а я ему, но все же расставаться с ним было
немножко жалко, - ведь я знал здесь все, вплоть до последней царапины на
столе и до наспех сделанных карандашных пометок на краях чертежной доски
кульмана. Лишенная последнего моего чертежа, исколотая по углам
бесчисленными кнопками, эта доска как бы освободилась от многотонного веса
разных машин и аппаратов, которые я нагружал на нее за проведенные здесь
годы. Когда и кто станет перед ней после меня, чья спина будет маячить
перед глазами Афины Паллады?
Потом я пошел принимать дела у Льва Васильевича. Он сидел за письменным
столом нахохленный и, не поднимаясь, кивнул:
- Садитесь. Может, покурим для начала?
Я молча сел напротив него и достал папиросы, он закурил сигарету в
мундштуке. В первый раз я закурил в бюро, не выходя на лестничную клетку,
я больше вообще не стану туда выходить, не положено по чину.
Лев Васильевич тоже приготовился к передаче дел; на письменном столе
громоздилась груда папок, а из шкафа с неприкрытой дверкой выглядывали два
ящичка картотеки, корзина была до верху заполнена обрывками бумаги. Льва
Васильевича проводили на пенсию еще накануне, в заводском клубе, где его
чествовали как старейшего работника завода.
Много времени на передачу дел не потребовалось, так как все работы бюро
были мне известны, подписали акт, принял ключи.
- А карандаш свой я вам не оставляю, - улыбнулся Лев Васильевич. - Его
мне подарили сотрудники десять лет назад, когда вас здесь еще не было. Я
теперь приделаю к нему цепочку и повешу дома над кроватью, как шашку
отставного кавалериста.
- Зачем вам вздумалось уходить, взяли бы да и остались.
- Нет смысла. У каждого есть свой предел. Узнаете, не вам меня утешать.
Тут Лев Васильевич встал и, забрав мусорную корзинку, ушел из кабинета,
а я сел в его кресло. Он прав, а я почему-то не чувствую приближения к
этому пределу, я вообще ни в чем еще не ощущал надвигающуюся старость, а с
тех нор, как в мою жизнь вошла Она, мне кажется, что я вновь молод, бодр и
способен еще на многие дела и переживания. Неужели перелом лет наступит
так внезапно и резко или мои сроки находятся еще довольно далеко? Нет, Лев
Васильевич, теперь я еще покручусь, может, я еще первой половины своего
срока не израсходовал!
16
Свою деятельность в новом качестве Олег Петрович начал с того, что дня
через три после приема дел определил курс руководства, которого он
намеревался придерживаться.
За полчаса до звонка он вышел из кабинета в общий зал, встал по
традиции за Люсин стол, пригласил сотрудников и "провозгласил декларацию",
как назвала это Афина Павловна.
- Хочу вас поставить в известность об основном принципе, которому я
намерен следовать в нашей работе, и услышать ваше мнение по этому поводу.
Обходить всех каждый день, как это делал Лев Васильевич, я не намерен.
Практика такой опеки мне не по душе, от инженеров можно, на мой взгляд,
ожидать большей самостоятельности. Заявляя так, я осуждаю не Льва
Васильевича, а довольно распространенную тенденцию. Вглядитесь в штамп,
например, этого чертежа и подумайте, для чего, собственно, в нем
предусмотрено столько подписей?
Олег Петрович поднял со стола Люси заготовленную заранее светокопию,
приколол на стенке и стал показывать.
- Смотрите: "разработал, проверил, техконтроль, нормоконтроль, ведущий
руководитель, чертил, утвердил" и тэ-дэ, вплоть до подписей копировщицы,
главного инженера, а теперь еще и главного конструктора завода. Это же не
штамп чертежа, а платежная ведомость или список участников круговой
поруки!
Я знаю, конечно, что не Лев Васильевич все это придумал и даже не
директор; и уж если кто-то там на заоблачных высотах канцелярской пирамиды
счел нужным ввести в штамп все эти графы, мы обязаны их заполнять. Но это
совсем не значит, что каждая последующая подпись снимает ответственность
со всех предыдущих, и тем более с основного конструктора. Конструктор
создает машину, с него и должен быть весь спрос. Зато ему же должна быть
предоставлена и широкая самостоятельность.
Олег Петрович подкрепил свою точку зрения примерами из недавних
разработок и предложил задавать вопросы и высказываться.
- Что же, поживем - увидим, - первым отозвался парторг. - Не совсем
ясно только, как вы представляете себе ваше собственное руководство.
- Я думаю, - ответил Олег Петрович, - здесь вряд ли уместны заранее
заготовленные шаблоны. Я буду, разумеется, давать целевые установки при
распределении работ. Какое-то представление об ее конечном виде у меня
должно сложиться еще до этого, но разработчик волен представлять ее
по-своему. Если наши представления разойдутся, мы будем спорить, не
договоримся, вовлечем в спор других. Кроме того, у нас есть ведь всегда
проектное задание, рамок которого мы должны придерживаться.
- А если вас переспорят? - подал голос Погорельский.
- Обращусь за консультацией на сторону.
- Вдруг да и там вас не поддержат, тогда как?
- Тогда поступлю согласно собственному убеждению.
- Ага! Значит, власть примените, пойдете против всех?
- А как же иначе! Непременно, если меня не убедят. Но я прибегну к
этому только в последней стадии, а не буду то и дело вмешиваться и водить
вас на помочах. Другое дело, если кто-то захочет посоветоваться со мной,
когда возникнет сомнение: в таких случаях - милости прошу - привлекать
меня без всякого стеснения к своей работе, прямо к кульману.
- Что же, поживем - увидим, проверим на практике, - повторил парторг,
как бы заключая обсуждение.
Организационная установка главного конструктора не вызвала какого-либо
возражения и у остальных.
Новая метла по-новому метет, - было мнение большинства.
Больше недели после этого Олег Петрович просидел в своем кабинете
одиноко, составляя и сверяя разные планы, прикидывая, как лучше
распределить работу и обдумывая предстоящие конструкции. Ему уже начало
казаться, что складывается, тревожное положение, при котором он работает
на отшибе, а бюро действует само по себе. Его так и подмывало выйти из
кабинета и по собственному почину, вопреки своей установке, пройтись вдоль
кульманов, вглядеться в чертежи, но он сдержался.
И вот один из конструкторов не уложился в проектное задание,
"забуксовал" и позвал Олега Петровича на консультацию. Потом другой стал
сдавать свои чертежи и, наткнувшись на возражения, привлек к защите трех
товарищей, которые после некоторого спора, вынуждены были признать, что
работа оказалась "неважнецкой", что над ней надо еще сидеть и сидеть.
И инженеры стали поговаривать, что при Льве Васильевиче было спокойнее
и удобнее, что тот хотя и "висел над душой" и был "занудой", зато
"вправлял мозги" ежедневно, благодаря чему переделки, если и случались,
были мелкими.
До Олега Петровича эти суждения доходили через Афину Павловну, о
близости с которой никто не догадывался, и потому говорили при ней не
сдерживаясь. Она и рада бы не говорить об этом, да сама придерживалась
того же мнения.
Но вот и она пригласила главного конструктора к своей работе. Он долго
стоял у ее кульмана, расспрашивал, потом забрал все чертежи и ушел в
кабинет, сказав:
- Подумаю. А вы, Афина Павловна, помудрствуйте пока, не подвернется ли
другая исходная схема, получше выбранной вами.
Часа через три он вернул чертежи и заявил, что не видит возможности
исправить работу, что ее надо делать заново, и опасается, не пришлось бы
все дело вообще передоверить другому инженеру.
Афина Павловна, скрипнув зубами, сдержалась, не затеяла спора. Она
промолчала, убрала забракованную работу и ушла, удивив Олега Петровича,
который знал, что с ней считались, как с эрудированным инженером, она
могла рассчитывать на поддержку.
Зато какую сцену она устроила вечером! У нее имелся уже отдельный ключ,
и она вошла не позвонив. Олег Петрович лежал на полу, стараясь линейкой
достать из-под дивана отскочившую пуговицу.
- Проклятый выскочка! - воскликнула она и от порога запустила в него
снятой с ноги туфлей. - Честолюбец! Ничтожество, дорвавшееся до крохотной
власти! - продолжала она. Подбежав к буфету, схватила сахарницу, смахнув
попутно тарелку и вазочку для варенья. - Негодяй! - Олег Петрович еле
успел отклониться от метко запущенной в него посудины.
- Как я взгляну теперь в глаза товарищей: ты опозорил меня! Ну, если ты
умней, зачем было ждать, почему не вмешался, не поправил заранее...
Тут Олег Петрович все-таки достал пуговицу и, присев у дивана, взглянул
на разъяренную Афину Павловну.
- Перестань! - негромко, но с нажимом произнес он и протянул ей
пуговицу. - Пришей, Фина, пожалуйста, к пиджаку, а я пока подмету осколки.
Афина Павловна чуть не задохнулась от возмущения, но вдруг сникла,
словно с разбега уперлась во что-то.
- Господи, что это со мной? - перевела она дух и взяла пуговицу, не
вдруг найдя место для блюда. - Я обязательно надавала бы тебе пощечин,
если бы ты не лежал, а сейчас у меня почему-то весь пыл пропал. Хорошо, я
пришью твою проклятую пуговицу, но, Олег, скажи, ради бога, неужели тебе
было не жалко меня?
- Фина, милая, поверь, что я не мог сделать для тебя исключение, а ты и
сама могла бы избежать всех неприятностей, вдумайся ты в дело поглубже. Ты
же очень способная, ты просто понебрежничала в самом начале работы, не
знаю уж почему. Пошевели мозгами и создашь шедевр, уж я-то тебя знаю!
- Замасливаешь, да?
- Да нет же, тебе стоит захотеть, за тобой и не угонишься. Ты только не
контролируешь себя, все делаешь под настроение. К тому же очень свыклась,
как и другие, с повседневными проверками Льва Васильевича.
- Ладно. Не знаю, чем ты берешь, вещий Олег, но тебе невозможно
противоречить. А только помяни и ты мое слово, не все смирятся, как я,
нарвешься ты со своим методом...
Но Афина Павловна не угадала. Первое время конструкторов удерживало
любопытство, а потом самолюбие: "Как, это я-то не способен!" - появился
вкус к свободному поиску, к новаторству, к самостоятельности.
А Олег Петрович тем временем начал одолевать администрацию и свой штат
сомнительной идеей совмещения профессий.
- Строго говоря, - объяснял он Владлену Федоровичу, - ничего
существенно нового я не открывал, все это давно применяется при обучении в
вузах в виде рабочей практики. Разница только в том, что студенты проходят
ее на каком-то отвлеченном предприятии, не на том, куда попадут
инженерами, а я нахожу нужным ввести ее на месте основной работы,
совместить инженерную профессию с рабочей.
- И как вы это представляете конкретно? - поинтересовался главный
инженер, присутствующий на этом совещании.
- Очень просто. Я нахожу необходимым, чтобы каждый конструктор хотя бы
один месяц в году проработал рабочим на изготовлении того самого, что он
натворил на бумаге. Пусть попробует своими руками, каково овеществлять его
идеи. Вспомните случай с Бахметьевым, когда он спроектировал такой корпус,
который не за что было ухватить при всей нашей оснастке и потому отливки
пришлось возить для обточки на Ильинский завод за двести с лишним
километров? А сколько было возни с фрезеровкой посадочных мест на барабане
центрифуги из-за того, что не представляли технологическую цепочку!
Это не потому, что они плохие конструкторы. Они оторваны от рабочего
места, поскольку сами на этих станках не работали.
- Позвольте, - удивился главный инженер, - но если по вашей идее
инженер будет изготовлять, уже сконструированное, исправлять конструкцию
будет уже поздно, заготовки-то не переделаешь и заявки не изменишь!
- Не совсем так. Столкнувшись с трудностями на собственном горьком
опыте, конструктор, во-первых, оценит их не только как рабочий, а с высоты
своих инженерных знаний, и в дальнейшем не повторит своих промахов. А
во-вторых, не исключено, что будет смысл переделать чертежи для следующей
серии или партии изделий с большей, вернее, с лучшей направленностью.
- Да, в этом есть определенный смысл, - поддержал директор, - беспокоит
другое...
Предполагаемое "орабочивание" инженеров, как правило, не имевших
рабочей квалификации, не сможет существенно увеличить выпуск продукции в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг