Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Что случилось?
     - Что, что?
     Воронцова откинулась на спинку стула, очки сдвинулись на кончик носа.
На лице были испуг, замешательство, недоумение.
     - Смотрите! Читайте!


                                                            "Л и с т  1022

     ...Итак,  все ясно.  Туберкулез излечим.  Как врач,  я пришел к этому
пониманию после ряда  наблюдений,  о  чем  подробно записал на  предыдущих
листках дневника.
     Все знают:   туберкулезная   бацилла  окружена  оболочкой.  По  своим
химическим  и   физическим   свойствам   эта   оболочка   подобна   воску.
Протеолитические ферменты,  гидролизирующие белки и полипептиды не в силах
воздействовать  на  восковую  оболочку  туберкулезной  бациллы,  и  потому
организм  человека  не  в  силах  справиться  с этой бациллой.  Нет такого
лекарства,  которое помогло бы расщепить восковую  оболочку  бациллы.  Это
известно  всем  врачам.  Но  в эти дни я наблюдал рядом со мной насекомое,
которое питается воском и переваривает его.  Так разве не  ясно,  что  это
насекомое  обладает  ферментом,  который может разрушить восковую оболочку
туберкулезной бациллы,  расщепить жиры оболочки.  Это насекомое - гусеница
пчелиной   моли   Galleria   mellonella.   Я  предлагаю  вливать  больному
туберкулезом  кровь  гусениц.  Не  сомневаюсь:  ферменты  крови   гусеницы
разрушат жиро-восковую оболочку бациллы, и организм человека легко одолеет
обезжиренное тело бациллы.  Бич  человечества  -  туберкулез  -  исчезнет!
Galleria    mellonella   легко   разводить:   необходима   соответствующая
температура  и  большое  количество  вощины.  Но  странная   участь,   моя
невероятная судьба, о чем я уже писал в листах 2 - 12..."


     Доцент Воронцова смотрела в  микроскоп и  читала это письмо спокойно,
раздельно и  четко.  Прочитав фразу о невероятной судьбе и странной участи
врача, который писал эти записки, она откинула голову от микроскопа:
     - На этом обрывается текст!
     Напряженная тишина водворилась в кабинете.  И, когда Степан Егорович,
чтобы зажечь верхний свет,  подошел и  повернул выключатель,  шаги  его  и
щелчок показались мне резким стуком, а свет загоревшейся лампочки заставил
вздрогнуть.
     Наклонясь  над  микроскопом,  Степан  Егорович  молча  прочел  ту  же
записку, а потом рассудительно сказал:
     - Теперь  надо  сравнить,  сличить с  той  запиской,  которую студент
Белянкин подобрал там же с букетом цветов...  Вот-вот,  спасибо. Увеличьте
свет, Серафима Васильевна, что-то не в фокусе... Спасибо. Да, одна и та же
рука,  один и тот же почерк,  и один и тот же способ уменьшения при помощи
фотоаппарата.
     Взволнованный,   я   наклонился  над   микроскопом,   пытаясь  что-то
рассмотреть, прочесть, но ничего не увидел.
     Рядом со мной Степан Егорович говорил:
     - Вот что безусловно:  мысль об  излечении туберкулеза таким способом
весьма оригинальна.  Писал не  дилетант.  Врач.  Специалист...  Туберкулез
теперь успешно вылечивают стрептомицином,  паском и другими медикаментами.
С успехом применяют хирургическое вмешательство...  Какой же врач этого не
знает? А тут вдруг: лечение туберкулеза ферментами гусеницы пчелиной моли.
Повторяю: предложение весьма оригинальное, но и весьма запоздалое.
     - Юному дачнику подарили микрофотоаппарат,  а  увеличитель забыли,  -
смеясь,  заметила Серафима Васильевна,  -  и  вот  наш  юный фотограф стал
забавляться.   Снимал,  мудрил  над  чем  ни  попало.  Разные  ребусы  про
Эратосфена,  старые  письма,  записки,  выписки  из  старинных медицинских
журналов...  Попался бы рецепт о ращении волос на лысине,  сфотографировал
бы и этот рецепт.
     Рассеянно я  слушал их  разговор,  пытался повернуть какой-то  винт в
микроскопе,  наклонялся над ним, но опять ничего не увидел и с нетерпением
стал оглядываться.
     - Что,  не видно?  -  заметила наконец Воронцова. Она молча повернула
один, другой винт микроскопа. - Теперь хорошо?
     - Да, да! Спасибо!
     - А вот другой, новый листок, который вы сегодня принесли с паучком.
     И  под стеклами микроскопа обозначился острый,  несколько старомодный
почерк  с  легкой  вязью,  с  наклоном вперед,  с  буквой "ять",  с  "и  с
точкой"...
     "Странная участь,  моя невероятная судьба",  -  читал я  слова и не в
силах был оторвать от них глаз.  Я  вчитывался в  слова,  всматривался,  и
стало мне казаться,  будто слова звучат, будто их кто-то произносит совсем
рядом со мной глухим,  старческим голосом.  Казалось,  микроскоп не только
увеличил линейные масштабы слов на  бумаге,  но  и  создал звуковую ткань,
создал тот  объем  живого слова,  которое,  согреваясь и  накаляясь теплым
дыханием   человека,   вырывается  наружу,   звучит,   заставляет  думать,
чувствовать, трепетать сердца слушателей.
     "Странная участь, моя невероятная судьба..."
     И передо мной возникла в подробностях одна история, которую я услышал
ночью  в  поезде,  подъезжая  к  Ченску.  Один  неизвестный  мне  пассажир
рассказывал о  странной судьбе какого-то  доктора,  жившего давным-давно в
Ченске.  Все в этом рассказе было как будто бы и достоверно,  но настолько
необычно и неожиданно, что вызывало во мне недоверие к рассказчику. Теперь
же,  здесь, его слова вдруг ожили и крепко связались с записками, лежащими
под микроскопом.
     "Странная участь, моя невероятная судьба..."
     - Позвольте же, - сказал я, обращаясь к Серафиме Васильевне и Степану
Егоровичу,  -  передать вам историю одного доктора,  который жил в Ченске.
Мне кажется, что эта история проливает свет на записки. Ее я услышал ночью
в поезде.
     - Спросонок? - иронически спросила Воронцова.
     - Вы недалеки от истины. Проснулся на верхней полке вагона и слышу...
Вы ведь знаете,  я  ехал сюда,  в  Ченск,  чтобы сесть на пароход и  -  на
курорт...


                             НОЧНОЙ РАЗГОВОР

     Толчок.  Проснулся.  Поезд стоял.  С верхней полки вагона было видно,
как за окном в темно-синем небе остановилась луна.
     На  последней  станции  луна  медленно  и  осторожно  выплывала из-за
водокачки.   Но  поезд  тронулся,  и  она  сразу  же  вдруг  проплыла  над
водокачкой,  над деревьями у  платформы и пустилась провожать его.  Бежала
луна в  небе хлопотливо и деловито,  все время заглядывала в окна вагона и
остановилась теперь,  когда поезд тоже остановился. Она пристально глядела
в окно,  на поезд:  скоро ли он пойдет?  Ждала.  А под ней в степи кое-где
рассеивался туман, серебрилась трава.
     - Почему мы стоим? - спросил чей-то молодой голос на нижней полке.
     Я  прислушался.  Видно,  я  очень крепко спал и  не  слышал,  как эти
пассажиры появились в  купе.  А  кто-то  внизу,  старческим кашлем отделяя
слово от слова, ответил:
     - Ждем встречного...
     Наступила та напряженная тишина,  которая бывает,  когда глухой ночью
поезд вдруг останавливается в пути и, как живое существо, чего-то ждет.
     - И  вы,  Алексей Митрофанович,  знали его?  -  нарушил тишину тот же
молодой голос.
     - Даже неоднократно лично разговаривал. Ченск был тогда забытым богом
городком.  Учтите -  царское время!  Еще тогда с  японцами не  воевали.  И
железная дорога верст  за  семьдесят от  Ченска проходила.  Одним  словом,
заштатный, захолустный городок. Все здесь друг друга знали.
     - И всегда доктор таким странным был?
     - Его за что в  городке чудаком считали?  За то,  что писем из Москвы
боялся.  Почтальон подаст письмо из Москвы,  а  он в руки не берет.  Точно
змей в запечатанном конверте лежит.  Все знали:  письма,  не вскрывая,  он
отсылает назад в  Москву.  Я  бы  сам это за странность посчитал,  если бы
вдруг  совсем случайно не  оказался свидетелем,  так  сказать,  отчаянного
момента жизни доктора...  И  все  мне  открылось.  После этого вот момента
никто в городе доктора не встречал. Исчез, словно сквозь землю провалился!
А тут разные слухи пошли...
     - Ну  и  дела...  Про такое книжки пишут,  -  проскрипел чей-то новый
голос в темноте.
     - Так что же случилось? - нетерпеливо спросил молодой.
     Старик закашлялся долгим, мучительным кашлем. Он, видно, хотел что-то
сказать,  отбивался от  кашля.  Я  свесил  голову с  верхней полки,  чтобы
услышать конец этой истории.  Сколько таинственного наслушаешься в  долгие
дни пути и  на  палубах пароходов и  в  вагонах поездов.  Всегда находится
старик,   который  был  очевидцем  самых  невероятных  событий,  и  всегда
находятся благодарные слушатели.
     За окном,  как и раньше,  молча стояла в небе луна. Степная речка при
луне казалась неподвижной.  Осторожно склонялись темные кусты к  блестящей
воде.
     Наконец старик заговорил:
     - Вы спрашиваете,  что с доктором случилось?  Скажу.  Не торопите.  А
пока прошу приметить:  тогда какое время было?  Чуть человек живет не  как
все -  в чудаки запишут.  Так было и с доктором. А за что? Первое - за то,
что не садился за стол в карты играть с акцизными чиновниками; второе - за
то,  что аппарат изобрел и летать по воздуху вздумал.  Опыты разные делал.
Деньги за  лечение не брал,  а  жалованье либо на опыты все уходило,  либо
лекарства больным за свой счет в аптеке покупал...
     Я слушал  старика  и думал:  начатая история не будет досказана.  Она
просто придумана. Рассказчик сам не знает конца, не знает, что случилось с
доктором,  а просто предается воспоминаниям далекого прошлого.  Или, может
быть,  старик дома не избалован вниманием,  надоел своими разговорами? Над
ним даже посмеиваются внуки,  а здесь, в этом вагоне, где за окном застыла
тишина степи, слушают его с большим интересом. И действительно, старик все
дальше  и  дальше  отходил  от  начатой  им  истории:  он говорил о нравах
чиновников и купцов в городке, рассказывал о том, сколько времени когда-то
уходило,  чтобы стекла в лампах были чистые и фитили хорошо заправлены. Он
говорил... говорил...
     - Да, в ту ночь я у приятеля задержался. Помню, большая гроза была. С
ливнем.  А когда дождь кончился,  я домой пошел.  И еще помню - на горе, в
монастыре, одиннадцать пробило.
     "Одиннадцать пробило", - повторил я машинально в полудремоте вслед за
стариком.
     И,  уже  не  слушая его,  дорисовал в  своем  воображении захолустный
ночной городок после дождя: когда ливень кончился, наверное, сразу же небо
очистилось от туч; умытые дождем звезды стали большими и начали пристально
смотреть  на  мокрые  крыши  заснувшего  городка.   Вот  смолк  последний,
одиннадцатый удар  колокола;  и  еще  тише  стало кругом,  но  совсем ясно
слышно,  как на деревьях,  в  палисадниках,  скатываясь и падая с листа на
лист, постукивают тяжелые капли.
     Еще с  вечера у каждого домика прогремели болты ставней,  проскрипели
засовы ворот;  все запечатано, закрыто, заперто. Где-то невзначай начинала
лаять собака и сразу умолкала.  Опять тишина, стук капель. Доски тротуаров
мокрые,  и  поэтому шаги запоздалого прохожего -  старика,  который теперь
ведет свой рассказ (тогда он был еще молодым), - его шаги слышались совсем
приглушенно...
     Таким я представил себе спящий ночной городок.
     Но о чем же еще там,  внизу,  говорит этот старик? О скрипке? О какой
скрипке?..
     - ...И  вдруг  скрипка!  Вот  иду  я,  а  совсем близко скрипка стала
слышна.  Играет она так жалобно, будто разбудить кого-то боится и сдержать
обиду не  может.  Остановился я.  Из-за сиреневого куста вижу -  доктор на
скрипке играет. Свеча на столе горит. Совсем было заслушался, все на свете
забыл.  И  так бы  до  утра все слушал,  если бы  на улице совсем рядом не
зазвенели бубенцы. Посмотрел - к домику доктора фаэтон подъезжает. Лошадей
я сразу узнал.  Тогда в Ченске мещанин такой был,  Иван Федосеевич,  коней
под седло напрокат давал и  раза два в  неделю фаэтон за семьдесят верст к
станции подавал и встречал московский поезд,  пассажиров в город привозил.
И вот вижу я - слезает высокий господин. С кокардой на фуражке. Идет прямо
в сени.  Доктор играет,  ничего не видит, а приезжий уже перед ним стоит и
руку на скрипку кладет.
     "Здравствуйте!"
     "Простите, я вас не знаю..."
     "Вы  письма наши назад отсылали.  Вот они.  Читайте!  Ответ дайте!  Я
подожду".
     "Оставьте меня в покое!"
     "Я   доверенный   торгово-промышленного  банка   "Братьев   Дутовых".
Позвольте  вам   напомнить,   что,   будучи   студентом  последнего  курса
Московского университета,  вы  утеряли  рукопись с  разными  проектами.  И
объявление  изволили  дать  о  потере.  За  любое  вознаграждение  умоляли
вернуть".
     "Да, так было".
     "А дальше? Договаривайте, договаривайте!.."
     "Рукопись с проектами мне принес хозяин трактира, где я ее уронил".
     "Хозяин вам сказал:  "Вот,  мол,  проектики... Я показывал их знающим
людям,  и  говорят -  большие деньги  на  этих  выдумках заработать можно.
Только вот  беда:  ни  один ваш проектик не  закончен.  Начато -  брошено,
начато -  брошено.  А  как всякий проект до  выгоды довести -  только один
человек может знать,  только тот,  кто  их  придумал".  И  еще  вам хозяин
сказал,  что описи и копии с проектов для порядка сняты.  А толку что? Все
это пока мертвый капитал.  И хозяин вам отдал все ваши проекты в подлинном
виде. Не так ли?"
     "Да!"
     "А вознаграждение? Деньги в банк от вас по обязательству, по векселю,
ведь не поступили?"
     "Никому не обязан я давать отчет в своих поступках".
     "Напоминаю:  у  вас денег тогда не  было.  Их  нет и  теперь.  Хозяин
трактира вас пожалел, согласился взять вексель на тысячу рублей".
     "Да, так было. Но по какому праву вы так разговариваете со мной?"
     "Вот вексель. Платите!"
     "Оставьте,  сударь,  меня в покое!  Вексель я выдал не вам, а хозяину
трактира. Мы тогда договорились. Он будет ждать".
     "Договорились!..  Вот  его  передаточная надпись на  векселе.  Теперь
владелец векселя - банк "Братьев Дутовых". Протест учинен. Платите!"
     "Дайте срок... обождите! Я расплачусь... через месяц".
     "Отсрочек не будет!"
     "Неделю, одну неделю! И я расплачусь".
     "Не верю!"
     "День... Только один день дайте сроку!"
     "Знаете что?  Банк возвратит вам вексель,  а  вы  письменно в  пользу
банка откажитесь от своих проектов.  Не скрою -  за границей готовы к делу
приспособить один проектик. Ждут".
     "Дайте срок... Я подумаю, один день..."
     "Теперь двенадцать без четверти.  В  девять утра я  здесь буду.  Либо
проекты, либо по векселю платите!"
     Приезжий  вышел.  Скрипнули  ступеньки  крыльца.  Широко  расселся  в
фаэтоне.  Бубенцы зазвенели, и все стихло. Дождь опять начался, да сильный
такой. Я домой поспешил...
     Утром  в  городе  все  ахнули  -   доктор  исчез.  Как  сквозь  землю
провалился.  Стали искать,  выспрашивать.  Пастух видел,  как кто-то очень
рано  шел  к   беседке,   что  у   пасеки  за  городом.   Стали  пасечника
расспрашивать. А он отвечает: "Видел!.. На заре прошел человек... А что за
человек -  не разглядел...  Погода была пасмурная,  пчелы не вылетали, я и
заснул. Знать ничего не знаю, ведать не ведаю".
     Стали тогда присматриваться к  следам.  После дождя они хорошо видны.
Но за ручьем следы кончались...
     Старик рассказчик закашлялся.  В  купе все еще было темно.  Но где-то
далеко стал бледнеть край неба,  светлее стали кусты у речки, а вода в ней
уже перестала блестеть.
     Я подумал,  что таинственное исчезновение героя -  наилучшее сюжетное
завершение  всей  истории.   Но  там,  внизу,  слушатели  стали  требовать
подробностей.
     - Была ли записка?

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг