пауков и гусениц, укладывает их в горшки. На эту свежую пищу оса
откладывает яичко и закупоривает бочку землей. Так и висят эти глиняные
крынки на ветвях кустов. Из яйца выходит личинка осы, кормится
заготовленной для нее свежей пищей, развивается. А когда превратится во
взрослое насекомое, выбирается из своего глиняного гнезда и улетает.
Пустые горшки падают на землю.
Я был очень голоден и слишком поспешно, суетливо и жадно ел. Думчев,
как всегда, сохранял свой обычный вид, полный достоинства и
сосредоточенности.
- Скарабеи... скарабеи... Что нужно человеку, чтобы выточить шар,
сделать его ровным, геометрически правильным? - спросил вдруг Думчев,
думая, наверное, о крупинке.
Я не успел ртветить.
- Знаю, знаю! - продолжал Думчев. - Вы скажете - нужен токарный
станок. Надо сочетать вращательное движение обрабатываемого предмета и
поступательное движение инструмента, снимающего стружку. А скарабей делает
свой шар круглым и правильным, даже не сдвигая его с места. Он его строит:
сидит на верхушке комочка навоза - основы будущего шара. Поворачиваясь во
все стороны, он берет челюстями из навоза кусочек за кусочком, накладывает
их на основание, наращивает, лепит, уминает, прижимает, выравнивает. Шар
готов - он круглый и ровный. Что ж! Пора! В поход на скарабеев!
ДУМЧЕВ ПЫТАЕТСЯ МЕНЯ РАЗВЛЕЧЬ
Нет, ничего не вышло из этого похода за второй крупинкой. Ровно
ничего! Напрасное путешествие! Гулял ветер по вершинам холмов, качал
редкие деревья-травы, все бил нас крупным градом песка. Мы стояли на
вершине одного холма. По ту сторону гряды была видна пепельно-серая,
лишенная растительности равнина. Пусто, одиноко и мрачно было там. И,
совсем как раньше, я подумал: эти холмы и песчаные горы - ведь это только
насыпи над норками разных мелких зверьков. Но где же, где же скарабеи?
- Скарабеи лепят свои шары ранней весной, - сказал Думчев, будто
угадав мои мысли. - По-видимому, шар с крупинкой укатила какая-то
запоздавшая пара жуков. Как же выглядели те скарабеи, которые укатили шар
за гряду? Опишите. Может, я их отыщу.
- Они были похожи на черных рыцарей, - сказал я.
- А нельзя ли точнее? Скарабеи ведь разные...
- Точнее? Не могу.
- Если бы скарабеи съели шар с крупинкой... - Думчев прищурился и с
легкой улыбкой посмотрел на меня, - то они стали бы, конечно, гигантами, и
мы их сразу бы увидели. Но так ведь не случилось. Следовательно, - уже
серьезно, без всякой иронии закончил Думчев, - следовательно, остается
предположить, что эти скарабеи, отложив в шар яйцо, закопали его в землю,
как они и делают обычно.
- Напрасное путешествие... - сказал я с горечью.
Мы стали спускаться с холма. Ветер дул нам в спину. Деревья невесело
шумели вслед. Нехорошо было у меня на душе. Я то и дело смотрел на свою
тень: она так устало и покорно согнулась и плелась вместе со мной!
Всякий раз, когда нам предстоял трудный перевал, Думчев брал меня за
руку и осторожно помогал взбираться.
- Я приглашаю вас ко мне на обед! - сказал Думчев. - Вы уже побывали
случайно в одном моем доме. Теперь прошу посетить другой дом, летний.
Через минуту он заговорил сам с собой:
- Слушай! Надо гостя повеселить, развлечь. Правда, дом, куда я
приведу своего гостя, сделан неважно. Я мог бы лучше построить и украсить
его. А если поставить у дома по краям ворот в угрожающей позе двух
тарантулов, гость, пожалуй, испугался бы. А сделать это совсем нетрудно:
взять и туго набить два чучела тарантулов. Дорожку во дворе следовало бы
выложить надкрыльями божьей коровки, как в старом доме. Материал надежный
и крепкий. И цвет подходящий: красный и желтый... - Думчев повернулся ко
мне: - Вот музыкой во время обеда я еще развлечь не смогу - музыкантов не
собрал.
- Какая музыка?
- Ведь у меня будет оркестр. Вдоль по кругу я уже разместил
домики-стойла. Каждое стойло закрыто плотно пригнанной дверью, но она
легко отворяется. В центре двора к моему пульту сходятся шелковые тросы,
привязанные к каждой двери. Стоя у пульта, я могу открывать двери то во
всю ширину, то оставляя маленькую щель; могу также открывать попеременно
то одну, то другую дверь, то сразу все. А в стойлах - оркестранты. Вот,
например, кузнечик. Превосходный смычок у него: зубчатая полоса, по форме
- точно изогнутое веретено, изрезанное наискось двадцатью четырьмя
треугольными зазубринами. Вот так инструмент! Кузнечик - левша!
- Почему левша?
- Он несет свой смычок на левой стороне надкрылья. Резонатор -
натянутая кожица. Он вибрирует при сотрясении всей рамки.
- Позвольте! Позвольте! - вскричал я. - Тут всё вместе: и смычок и
гусли.
- Да, стоило бы присмотреться музыкантам и скрипичным мастерам.
Состав оркестра, к сожалению, не весь подобран. Но зато я удивлю и обрадую
гостя кое-чем другим. Сразу с жары я введу его в комнату "фонтанов". Да!..
Скажите, пожалуйста, - обратился он ко мне, - вас разве не удивляет, что,
в сущности, водопроводы наши строятся так же, как строились и в древнем
Риме?
Я начал было разъяснять систему подачи воды под напором в
многоэтажные дома, но Думчев рассмеялся:
- Недалеко мы ушли от опытов древних! Даже не додумались до того, что
вода может сама подниматься вверх.
- Сама подниматься вверх? - переспросил я.
Думчев снисходительно усмехнулся:
- Вы же знаете, что в любом растении вода, поступающая из почвы,
поднимается вверх. Это не только потому, что растение втягивает в себя
воду по стеблю. Вода от корней идет сама по стеблю. Чего проще! Я взял
стебель растения. Он, конечно, состоит из системы тончайших полых
трубочек-волосков. Я установил этот стебель в пруду, вырытом у моего дома.
Конец стебля достигает окна второго этажа. Вода поднимается вверх и
останавливается.
- Понимаю, Сергей Сергеевич, вода поднимается вверх по законам
капиллярности.
- Да, да, законы природы! - сказал Думчев. - Наблюдайте природу - и
не станете вы тратить столько сил, труда и беспокойства, чтобы гнать воду
в верхние этажи.
Тут Думчев просто оговорился. Он перепутал в эту минуту все масштабы:
и рост нормального человека, и потребность в воде.
Мне надо было тут же возразить Думчеву, что вода в капиллярах,
конечно, может подниматься вверх лишь на ничтожную высоту. Капиллярной
воды не хватит человеку даже на одну ложечку чаю.
Но я не сказал об этом Думчеву. Ни единым словом не упомянул о том,
что за долгие годы жизни в Стране Дремучих Трав у него вполне естественно
выработались иные представления о расстояниях и объемах - совсем не те
представления, что у всех людей. И не следует ему с такой категоричностью
переносить свои понятия на тот мир, в котором живут люди.
Рассказав о своем водопроводе, Думчев перешел к тому, как освещается
его дом. Это свет без огня, без горения. Источники этого света в изобилии
имелись в Стране Дремучих Трав: светящиеся насекомые, бактерии, гнилушки.
Здесь, в Стране Дремучих Трав, не веришь даже тому, что сам видишь.
Все кругом так удивительно, что кажется недостоверным. В самом деле, какой
дом у Думчева? Я себе даже и представить не могу. Но слова Думчева о
необычном освещении были убедительны. Ведь я уже побывал в одном из его
домов. Эти размышления вызвали в памяти другую картину. Я увидел себя в
нашем театре. Мы слушаем доклад о новых источниках света, о применении их
при оформлении спектакля.
Помню, как докладчик сказал, что светляки навели ученых на мысль
использовать "холодный свет". Подсчитано, что у лампочки накаливания
только три процента энергии расходуется на излучение света, а остальное
уходит в воздух в виде тепла. А у светляков коэффициент полезного действия
достигает девяноста процентов!
Помню, как об этом писалось в одной газете:
"Если половину ламп накаливания страны заменить новыми источниками
света, то можно получить грандиозную экономию электроэнергии".
Мы ускорили шаги. Лес трав стал редеть. То там, то здесь были видны
просеки, аллеи и поляны, усаженные кустами, - плод труда и заботы
человека. Мы, по-видимому, приближались к летнему дому Думчева.
- Что это? - вырвалось у меня.
Из-за зелени кустов и редких деревьев блеснуло, загорелось, заиграло
невиданными цветами, красками и узорами гигантское панно.
ВЕЛИКОЕ ОТКРЫТИЕ ИЛИ ВЕЛИКОЕ ЗАБЛУЖДЕНИЕ!
- Удивились? - спросил Думчев.
- Нет, нет! - отвечал я. - Тут не то слово. Это не удивление. Я
очарован необычайным зрелищем!
- Только забор. Просто забор моего дома...
Действительно, было чем залюбоваться; ярко-желтые краски, словно
корки спелого лимона, переплетались здесь с огненными, неблекнущими
расцветками осенних листьев и с холодным сизо-голубым цветом, каким бывает
суровое северное небо. А ярко-белые пятнышки, черные кольца, фиолетовые
полосы были разбросаны в самых причудливых сочетаниях.
Солнце играло и освещало этот гигантский своеобразный театральный
занавес - "забор", как пренебрежительно назвал его Думчев.
Мы подошли поближе.
Из земли торчали косые балки. Они были усеяны твердыми, острыми,
колючими шипами.
- Ноги кузнечиков - подходящий частокол для моего замка, - пояснил
Думчев. - А между ними я протянул крылья бабочек. Вот эти ярко-желтые, как
лимон, - крылья бабочки-крушинницы; ярко-белая буква "С" - это изнанка
крыльев апрельской бабочки; череп и две кости - рисунок спинки бабочки
сфинкс антропос.
Цвета гармонически сливались и закрывали частокол.
Мы подошли к воротам.
Я смотрел и не мог насмотреться: створки ворот были точно из металла,
блестели хорошо начищенной бронзой. Казалось, неведомый мастер представил
мне на заборе и воротах самую удивительную гамму цветов - от красного до
фиолетового. Какая насыщенность цветом, какой блеск, какое богатство
оттенков! Меня особенно поразили золотисто-зеленые оттенки нижней части
забора.
И я воскликнул:
- Никогда не видел таких красок!
- Ворота сделаны из крыльев медного жука. Но не в этом дело! Здесь
люди с великой пользой для себя могут кое-что извлечь.
Что можно было ответить на это Думчеву?
Он спросил:
- Что вы видите здесь?
- Краски необычайной силы и яркости...
- Мой гость смотрел, видел и... ничего не увидел, - сказал Думчев,
глядя на красивые узоры своего забора.
Я ждал приглашения войти во двор, но Думчев не торопился:
- Вспоминаю! Скучным и однообразным был цвет домов в городах. Как
унылы и грустны дома осенью, когда идет мелкий дождик. Даже неожиданный
свет солнца, прорвавшийся сквозь тучи, делал их еще печальнее. Какого же
цвета теперь дома в городах? Не смывает ли дождь краску с ваших домов? Не
выгорает ли краска на солнце?
- Ремонт, новая окраска - и здание опять точно заново отстроено, -
растерянно отвечал я.
- Краски, бочки красок! Маляры с ведрами красок, архитекторы,
бесконечный труд... Смешивать и смешивать краски, чтобы получить в конце
концов блеклую, быстро угасающую, скучную окраску.
- Ну да! А как же?
Он продолжал:
- Пусть у людей зацветут и засверкают дома, улицы и города всеми
цветами радуги. Вот так, как играют на солнце красками и переливаются
прихотливыми оттенками крылья бабочек!
- Это невозможно!
- Нет, возможно! Мои цвета и краски совсем не те, к которым вы
привыкли. Поймите же меня: тут совсем другое. Это не краски из бадьи
маляра, здесь не химия и не пигменты! Это краски вечные, немеркнущие,
звонкие, такие, над которыми не властно время. Эти краски никогда не
выцветают. Всмотритесь! Ведь эти крылышки прозрачны!
Я всматривался, приглядывался, но все еще не понимал Думчева.
Он выжидательно глядел на меня и почему-то был не только серьезен и
сосредоточен, но, как мне показалось, грустен. Не оттого ли, что я не
понимал его?
Думчев говорит: вечные краски! Но ведь крылышки у бабочек хрупкие. А
живут бабочки несколько дней или неделю-другую.
Я стоял у многоцветного, лучезарного театрального занавеса, или, как
сказал Думчев, у "забора" его дома, с волнением прислушивался и
чувствовал: слова его идут от всего сердца, но сущность дела для меня
скрыта.
Но столько было искренности в голосе Думчева, что я было подумал:
"Тут нет ошибки!" Потом спохватился: "Нет, здесь ошибка. Не могут быть
краски вечны! И как же так? Ведь он говорит, что крылышки эти прозрачны.
Они, действительно, очень хрупки, нестойки. Нет, - решил я, - это странный
обман. Он сам себя обманывает. Это заблуждение одинокого человека,
затерявшегося на десятилетия в Стране Дремучих Трав".
Думчев смотрел на меня, ждал. И мне надо было что-то сказать.
- Никак не соображу, почему эти краски вечны? Что окрашено, то и
выцветает.
Качались, сгибались и, как всегда, шумели травы. Думчев уже не
смотрел на меня. Он пристально вглядывался в даль, точно рассматривал за
могучей зеленью шумящих трав какие-то узоры, видимые только ему одному. Он
говорил. Речь его была беспокойна и горестна.
- Что делать? Как разъяснить людям, что здесь совсем иные краски, чем
у цветов? Желтый лютик, синий василек, ярко-красный мак выцветают,
выгорают. А здесь не то, совсем не то! Как объяснить? Здесь природа красок
другая. Краски моего забора не увянут и не погаснут! Никогда! Оркестр в
театре создает бурю нарастающих звуков... Но где ответное нарастание
красок? Ах, эта декоративная "зелень" весны, намалеванная на фанере и
картоне. Меняется ли она вместе с музыкой оркестра? Нет! Краски застыли
раз и навсегда...
Я слушал и говорил себе: "Заблуждение человека! Ошибка, которую он
сам не видит и не замечает!"
Все глуше шумели травы, все ярче и живее горел и переливался красками
великолепный занавес, за которым был дом Думчева.
Я слушал и запомнил каждое его слово.
- Пояснить все это надо людям. И тогда краски, переливаясь и радуя
глаз человека, будут помогать ему трудиться, жить, будут ободрять,
утешать, вдохновлять его, как музыка, как песня... Входите! Входите же в
мой дом! - закончил Думчев, отодвигая бронзовую створку ворот.
Мимо нас пробежал муравей. Думчев посмотрел на него и с неожиданным
беспокойством схватил свою саблю - жало осы, кинулся к муравью и
воскликнул:
- Что случилось?! Что случилось?!
В его восклицании была тревога и озадаченность. Я не понимал, в чем
дело, и подбежал к Думчеву.
- Неблагополучно в Стране Дремучих Трав, - сказал Думчев и стал
громко считать, пристально глядя на антенны-усики муравья: - Пять, десять,
двадцать... Ого! Вот беда!
Потом он остановил еще одного муравья и опять стал считать:
- Пять... десять... тридцать... сорок взмахов антенн!
- Что за странный счет!
- Прятаться надо!
Думчев схватил меня за руку.
- Муравьи говорят... - прошептал он.
- Что вы! Что вы!
- Скорее домой! - вскричал Думчев. - Нет, нет! Не сюда, а в тот дом,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг