- Вы, видно, не понимаете, о чем я говорю, - возразил Думчев. -
Человек еще до ваших красок заметил чернильно-ореховую муху и те странные
наросты, которые она делала на растениях, - чернильные орешки... Простая
вещь - чернила, а какой скачок сделала с их появлением человеческая
культура. Наблюдать, исследовать жизнь насекомых. Здесь столько богатств!
- Чернила - это мелочь, - возразил я.
- Насекомое прокалывает лист, - продолжал Думчев, оставив без
внимания мои слова, - откладывает яичко, потом образуется орешек, в
котором живет личинка. И люди стали приготовлять из этих дубовых орешков
чернила. А бумага? Бумажные осы подсказали человеку, как производить
бумагу из древесины. Бумага из льняного тряпья стоила слишком дорого. А
культура человечества требовала много, очень много удобного и дешевого
материала для письма - бумаги. Осы уже миллионы лет выскребывают своими
челюстями волоконца дерева, растирают их в мелкий порошок и, выделяя
клейкую жидкость, слепляют бумажный шарик. Этот шарик они прессуют
челюстями, превращают его в тоненькую пластинку. И материал для стен их
жилищ готов. Только лет сто назад был открыт секрет производства бумаги из
древесины. И на такой бумаге мы сейчас пишем и печатаем книги. Ведь это
технический переворот, огромный скачок культуры вперед!
Мы шли дальше.
Я думал: какое странное торжественное выражение было на лице Думчева,
когда он заговорил о чернильных мухах, о бумажных осах, а вот когда я ему
протянул крупинку роста, он будто ее и не заметил. "Почему?" - спрашивал я
себя. Смутная, пугающая догадка пришла мне в голову: неужели страстность и
одержимость исследователя, открывателя победили в нем желание вернуться в
большой мир? Неужели он не хочет расставаться со Страной Дремучих Трав?
Вдруг Думчев остановился и заговорил сам с собою:
- Надо думать, что молодому человеку (это он говорил обо мне) совсем
не легко тащить в плаще тяжелый груз. Но мешок мой до отказа набит
картоном. А надо, чтобы у нас руки были свободны.
Он повернулся ко мне:
- Не лучше ли спрятать наши вещи в надежное место? Будет легче идти.
Мы спрячем их в гнезде халикодомы.
Это слово - "халикодомы" - он произнес с глубоким уважением.
Думчев отошел в сторону, прошел через открытую полянку и остановился.
Высоко в небо упиралась вершиной огромная голая, лишенная зелени
каменная гора. К горе прилепилось белесоватое полукруглое сооружение. Оно
в нескольких местах было просверлено. Подойдя ближе, я увидел, что
отверстия эти гладкие и круглые.
- Лучшего места для хранения вещей не найти, - сказал Думчев. - Мы
перед жильем халикодомы, пчелы-каменщицы. Молодые пчелы, пробив крыши
своих гнезд и общий свод, улетели. Сейчас там пусто, все здесь будет в
сохранности.
Думчев взял из моих рук узел, поправил за спиной мешок с картоном и
стал легко взбираться на гору. С горы он перебрался на прилепившееся к ней
белесоватое сооружение.
Я едва-едва вскарабкался вслед за ним. Все вещи Думчев опустил на
длинных веревках в отверстие свода сооружения, а затем заложил отверстие
камнями.
- Надеюсь, вы запомните это место? - спросил он.
- Но это невозможно!
- Учитесь топографии у пчел.
- Топографии? При чем тут топография? Здесь инстинкт. Результат
миллионов лет приспособления. Но инстинкт слеп! До крайности ограничен,
всегда автоматичен!
Я сказал это резко. Но разве я хотел быть резким? Однако сам я
почувствовал, что получилось обидно и назидательно.
Думчев решительно возразил:
- Вздор! Пчела всегда без ошибки находит свое гнездо.
- Да, это так! - уже запальчиво вскричал я. - Но перенесите это же
гнездо в сторону, пусть совсем близко, так, чтобы пчела видела его, и она
не узнает свое же гнездо. Она возвращается только к тому месту, от
которого отлетела. Здесь инстинкт. А вы сказали: человеку надо учиться у
пчелы, подражать ей. Ведь это нелепо! В безбрежном океане человек найдет
человека. Разум создал компас и другие сложнейшие инструменты.
Угрюмая складка легла возле губ Думчева. Наступило тягостное
молчание.
Потом Думчев сказал:
- А все же человек учился у пчелы-халикодомы. Она приготовила цемент.
Из цемента построила вот это жилье для своего потомства.
Известково-глинистая земля, смоченная слюной пчелы, "схватывается" на
воздухе и затвердевает навсегда! - Думчев почти выкрикнул это слово -
"навсегда".
По-видимому, он был очень уязвлен моим замечанием, что людям нечему
учиться у халикодомы.
Я молчал.
Мое молчание он принял за возражение. С каким-то вызовом, не глядя на
меня, он продолжал:
- Она, эта скромная пчела-каменщица, преподнесла человеку в дар тайну
цемента.
Я попытался возразить Думчеву, но он резко прервал меня:
- Древний человек был весьма наблюдателен. Египтянин заметил:
халикодома строит свое гнездо на камне из цемента. И строители египетских
пирамид обратились к цементу. В этом они подражали халикодоме. Цемент
скрепил пирамиды навсегда! До наших дней!
- От некоторых пирамид осталась груда развалин, - возразил я.
При этом я почему-то вспомнил подпись под рисунком пирамиды в одном
альбоме по истории древнего Египта: "Не суди обо мне низко по сравнению с
каменными пирамидами, потому что меня строили так: глубоко в болото
погружали жердь, затем ее вынимали и собирали прилипший к ней ил; из этого
ила сделаны мои кирпичи".
Эту надпись одного фараона на пирамиде я прочел вслух Думчеву.
- Знаю, знаю! - сказал Думчев. - Пирамида Асихиса. Хвастовство не
помогло - она рассыпалась. Но раскопки установили, что для скрепления
кирпичей египетские строители тоже употребляли известковый вяжущий раствор
- цемент халикодомы. У нее учились.
- Сергей Сергеевич, строительство пирамид древними египтянами - дело
истории. Уже открыты новые вяжущие материалы - портландцемент,
гидравлический цемент. Цемент дал возможность создать новый строительный
материал - бетон. Теперь люди строят из железобетона здания, огромные
мосты, перекрытия... И вовсе не пчела подсказала изобретение железобетона.
Думчев вслушивался, он повторял едва слышно:
- Железобетон... бетон... гидрав... Не понимаю...
- Согласитесь же со мной, Сергей Сергеевич, - сказал я тихо. -
Человеку нечему учиться ни у этой пчелы, ни у других насекомых - у этих
живых машин.
- Что? Как вы сказали?
- Все эти насекомые - живые машины! Низшие организмы!
Какой болью исказилось лицо Думчева! И я понял: горькая обида легла
между нами.
Мы спустились на землю. Вот и случилось, сказал я себе: не сдержался
и причинил боль тому человеку, к которому привязался еще тогда, когда не
знал и не видел его. А ведь я так искал, ждал встречи с ним в этой Стране
Дремучих Трав! Он спас мне жизнь... А вот я нанес ему обиду.
Я шел вслед за Думчевым. Солнце уже было совсем высоко. Я все хотел
сказать, что чувствую себя виноватым перед ним, но не знал, с чего начать.
КОГДА В ВОДЕ НЕ ТОНЕШЬ
Шумела речка Запоздалых Попреков, к которой мы приближались, и вот
уже из-за деревьев-трав блеснули ее бурливые воды.
- Через речку мы переправимся на плоту. Он привязан здесь, у
поворота. На том берегу мы пойдем по следам скарабеев. Настигнем их,
отберем вторую крупинку обратного роста, - сказал Думчев.
Длинными баграми (сухими иглами сосны) мы оттолкнулись от берега и
поплыли.
Опытной рукой Думчев направлял плот к берегу. Вдруг мне послышалось,
что недалеко кто-то ударяет веслами по воде. Оглянулся и... засмотрелся.
Рядом с плотом плыли огромные водяные чудовища - живые "лодки" с веслами
на уключинах. Эти "лодки" с большими пристальными красными глазами то
высматривали что-то в воде - замирали и двигались очень медленно, то сразу
устремлялись вперед. Весла, обросшие щетинками, били по воде, и с
неизмеримой быстротой "лодки" неслись по глади реки. Гибель наша была бы
неминуема, если бы хоть одна из "лодок" задела на ходу наш плот - он
мгновенно перевернулся бы.
- Наблюдайте! Гладыш - прообраз весельной лодки. Задние ноги этого
водяного насекомого - весла - держатся точно на уключинах, и концы их
покрыты щетинками. Сильнее толкайте плот! - крикнул Думчев. - Гладыш
настигает!
И почти тут же волна окатила нас. Плот закачался, завертелся. Думчев
перебежал на другой конец плота. Равновесие трудно было восстановить. Плот
сильно заливало водой. Он накренился, и один его край ушел под воду.
Думчев выровнял его.
Опасная минута прошла. Думчев спокойно говорил, работая багром:
- Кто знает, не подсмотрел ли первобытный человек, как передвигается
по воде гладыш? Посмотрел - и научился делать весла с уключинами...
Думчев не договорил. Толчок снизу! Плот встал отвесно, и мы оба
оказались в воде.
Волны захлестывали нас и относили в сторону.
- Гладыш рядом! Ныряйте!
И Думчев исчез под водой. Я нырнул за ним.
Видение ли это? Под водой предо мной возник необычайный хрустальный
терем. В этом тереме, на стволе какого-то дерева, спокойно сидел Думчев и
знаками приглашал меня к себе.
Нет, это не видение! Вот и я оказался под прозрачным, точно
хрустальным колоколом.
"Аргиронета! Серебрянка!" - сообразил я, вспомнив все, что читал о
подводных аэростатах в записках Думчева.
- Дышите здесь спокойно, как на земле, - услышал я ровный голос
Думчева, когда устроился рядом с ним на стволе.
Я стал осматриваться. Сквозь прозрачную оболочку терема, в котором мы
сидели, я видел, как толстые стволы незнакомых мне подводных деревьев
тянулись со дна речки, сплетались, переплетались, дрожали в зыбкой воде и
уходили ввысь. Длинные боковые стебли стлались по течению, точно уплывали
куда-то далеко-далеко.
Видно, мало стало места на земле могучей растительности Страны
Дремучих Трав, и она ринулась в воду.
Вдруг за густыми переплетами водорослей, совсем недалеко от нас, я
увидел горящие глаза. От ветки к ветке, от ствола к стволу потянулись
канаты.
Мы сидели на сучках подводного дерева, скрепленных паутиной, и
наблюдали странную, прихотливо-разнообразную жизнь подводного царства. Меж
стволов, стеблей и ветвей мелькали тени каких-то животных. То плавно, то
резко они рассекали воду.
- В этом колоколе мы можем пребывать спокойно, - сказал Думчев. -
Понимаете ли вы, что это сооружение спасло нас от беды? Водолазный
колокол, - указал он на сетку, сотканную аргиронетой из паутины, - паук
постепенно освобождает его от воды и заполняет воздухом. Каждый пузырек
воздуха, прикрепленный к паутине, вытесняет, как это известно из физики,
равный объем воды. Теперь вы не сомневаетесь, что человеку незачем было
мудрить там, где был перед ним уже готовый образец природы?
"Что за вздор!" - хотел я сказать. Но вспомнил наш недавний разговор
о цементе, вспомнил об обиде, которую нанес Думчеву, и промолчал.
Он снова обратился ко мне, но я сослался на свое незнание водолазного
дела.
Вынырнув из колокола, мы всплыли на спокойную гладь воды. А потом с
большим трудом вскарабкались на обрывистый берег.
- Итак, начинаем охоту за скарабеями, - сказал Думчев. - Ведите же
меня туда, где в последний раз видели скарабеев с шаром, в котором была
крупинка.
Я всматривался, размышлял.
- Видел я скарабеев два раза. Один раз, когда они закатали крупинку в
шар, покатили этот шар за гряду холмов, а другой раз на этом берегу. С
крутого обрыва я и свалился в речку.
- Где же вы свалились? Укажите место.
Я повел Думчева вдоль берега:
- Там был обрыв... изгиб... поворот реки, - говорил я.
Думчев привел меня на крутой обрыв:
- Это было здесь? Или, может, вон там, у того изгиба? Там тоже обрыв.
Или налево - у поворота реки?
Я не знал, что ответить. Все обрывы и изгибы реки были для меня здесь
схожи.
- Не смущайтесь! Укажите мне хоть направление, по которому вы из леса
пришли к речке, - сказал Думчев.
Я повел было Думчева в ту сторону, где какой-то куст и стоящее рядом
с ним дерево показались мне знакомыми. Подошел поближе и увидел, что
ошибся. Проплутав по берегу, я убедился, что мне не найти того места,
откуда я свалился, спасаясь от скарабеев.
Но мог ли я отказаться от поисков крупинки, цена которой -
возвращение в большой мир? И в эту минуту я подумал, что здесь, на берегу,
возможно, были совсем другие скарабеи. А похитители остались там, за
грядой холмов. Предположение неожиданное и ничем не обоснованное. Но
расстаться с этим предположением не мог, а может быть, не хотел: оно меня
успокаивало, выводило из мрачного состояния. И я поверил в собственную
выдумку.
Своими мыслями я поделился с Думчевым. Он посмотрел на меня
пристально и внимательно:
- Вы предлагаете поход за гряду холмов? Хорошо. Я согласен.
НЕОЖИДАННЫЕ ВОПРОСЫ ДУМЧЕВА
Чем дальше мы шли, тем больше я начинал раздумывать: ведь Думчев
собирается раздобыть чернила и, видимо, остаться в Стране Дремучих Трав,
продолжать исследования и заново писать свой дневник. Все это тягостно,
непонятно. И почему он уклоняется от разговора о главном, о возвращении?
Почему не спрашивает о моих дальнейших намерениях?
Наверное, вид у меня был понурый и растерянный. Я об этом догадался
потому, что Думчев с беспокойством часто оборачивался и поглядывал на
меня. Он остановился и, желая отвлечь меня от мрачных мыслей, сказал:
- Вы, конечно, знакомы с нотной грамотой?.. Так знайте: уже
подсчитано количество ударов крыла насекомого в минуту.
Я не сразу понял, о чем он говорит.
- Слышите? Летит пчела... Она издает при полете звук... Прислушались?
- Ля!
- Правильно. И это соответствует четыремстам сорока двойным
колебаниям в секунду. Прислушайтесь же к новым звукам.
- До!
- Этот звук соответствует тремстам тридцати колебаниям крыльев пчелы
в секунду. Не четыреста сорок, а триста тридцать, на сто десять меньше.
Пчела, видно, сильно утомлена. В Стране Дремучих Трав, закрыв глаза, я в
любую минуту по звукам знаю все, что делается вокруг меня: утомлены ли,
обеспокоены ли обитатели, летят ли с ношей или налегке, куда направляются.
Здесь я проверил таблицу высоты звуков, производимых разными насекомыми. С
таблицей я ознакомился еще давным-давно, в лаборатории. Насекомые взмахами
крыльев рождают разные звуки. Частые взмахи - одной высоты, редкие взмахи
- другой. Еще с детства я научился определять высоту звуков различного
тембра. Ведь всякий музыкант сразу скажет, какой высоты ноту взяла певица
или певец. Здесь все это мне пригодилось. Крылья здешних обитателей! Что
может быть интереснее и поучительнее для людей, чем наука о крыльях и
полетах!
Думчев, резко повернув в сторону, повел меня к полянке, видневшейся
сквозь чащу трав. К дереву на краю полянки было привязано крылатое
существо.
Думчев подошел поближе и начал объяснять. В рассказ вплетались
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг