Л и с т 44
Я разложил на песчаном сухом берегу листки, расправлял их. Клал
камешки на каждый листок. На некоторых листках строчки были смыты водой.
Потом, потом допишу, говорил я себе. А теперь пусть подсохнут листки. Но
тут же с опаской глядел я на солнце - не выгорят ли чернила? Вот и на
последний мокрый листок положен камень. Оглядел все, сел на согретый
солнцем песок и, вдыхая запах трав, запел. Я услышал, что в чаще трав,
подступавших к берегу, кто-то запел мне в ответ. Я пел все громче. И голос
мне отвечал громкой песней. "Какой знакомый голос!" - подумал я. И вдруг
мне показалось, что на реке уже не один голос, а хор голосов подхватил мою
песню. Звонко и стройно. Я умолк, прислушался. Ну конечно, эхо! Вовсе
никто в лесу не подпевал мне. И не было хора с реки. Игра эхо. Ах, мало ли
что может человеку показаться, когда он нечаянно найдет самое заветное,
самое дорогое!
Светило солнце. Река медленно текла мимо меня. Трещали цикады.
Говорила на разных голосах Страна Дремучих Трав. Я не помнил себя от
радости. Мне показалось, что я, маленький человечек, сейчас весело и бодро
зашагаю по траве, приминая и топча ее ногами, войду в городок Ченск и
крикну:
"Друзья, читайте эти листки! Сколько открытий, сколько разгаданных
тайн!"
Вот сейчас перескочу через Великую Медленную реку (ведь она маленький
ручеек), перескочу, перешагну...
Я решительно выпрямился, хотел встать. Вскрикнул, упал... Попытался
приподняться - и не удалось. Одно движение - и сразу же острая боль в
спине.
Беспомощно лег на землю. Все суставы были сдавлены, точно обручем.
Парализованы. Болела голова. Начало знобить.
Я сопротивлялся болезни, не давал чувству унизительной жалости к себе
овладеть моим сознанием. А высокие травы кивали мне тонкими верхушками.
Кружилась голова, как на взлетающих качелях. Что со мною? Почему заболел?
Так бывает от переохлаждения. Слишком долго и слишком часто бродил я по
дну реки.
Лихорадило. Болели мускулы, суставы. Похоже на острый ревматизм; все
клетки воспалены.
Когда-то в больнице я лечил больных салициловым натрием, или
"салицилкой", как говаривал фельдшер. Однако лучше всего помогал
муравьиный спирт. Но здесь разве я справлюсь с тем муравьем, который важно
прошел мимо меня, часто поводя усиками? И еще... еще - яд пчел. Их укусы
помогали больным ревматизмом. Но сегодня укус одной пчелы меня убьет.
Я вспоминал жалобы больных. Сопоставлял их болевые ощущения с моими.
Припомнился мне случай из практики. В больницу принесли мальчика, на
него было жалко смотреть - скрюченный, посиневший. Мать рассказывала, что
он подолгу не вылезал из пруда: все купался и купался. Я поставил диагноз:
радикулит. Что, если натереть мальчика, слегка ожечь его той травой,
которую уже сотни лет кожевники собирают для дубления кож - сумахом? Так и
сделал. Мальчик быстро поправился.
А не испробовать ли мне сейчас сумах? Листья непарноперистые, от
девяти до семнадцати крупногородчатых продолговато-ланцетных или
яйцевидных листочков. Но теперь для меня все выглядит по-иному. Найду ли,
узнаю ли?
И я пополз. Охал, вздыхал, но полз. Часто останавливался, поднимал
голову и вглядывался - не это ли растение передо мной. Нет. Но вот
качаются надо мной листья сумаха. Снова ошибка - не они... И опять полз.
Наконец, увидел: высоко надо мной стояли рыхлые зеленовато-желтые метелки.
Я стал присматриваться. Каждый из листочков больше моей головы. Я
представил их уменьшенными во много-много раз. Сумах!
Лежа на земле почти без движения, я смотрел на сумах и гадал: как же
достать пыльцу, цветок или листочек, один только листочек?
Время тянулось. Я все пристальнее глядел вверх. Увидел - один
листочек был надломлен. Стал ждать, скоро ли он свалится. Напрасные
ожидания! Под вечер на стебле появилась улитка в шарообразной раковине.
Обрадовался: а вдруг она со стебля переползет на черенок, где был
надломленный листочек. Опять ждал. Переползла. Какая удача! Листочек
сорвался, полетел, опустился на землю. Я дополз до него, подобрал, стал
растирать кусочек листочка между пальцами, прикладывал к больным местам и
втирал, втирал зеленую кашицу в тело. Кожа горела, покраснела, но через
несколько часов боль стала уходить.
Может быть, сумах ядовитый мне и помог, а впрочем, может быть, я
вылечился только потому, что через силу двигался, полз. Гимнастика -
прекрасное средство против некоторых форм ревматизма.
Л и с т 45
В это утро перламутровый свет заливал чащу трав. Я возвращался к
берегу, чтобы собрать из-под камней подсыхавшие листочки дневника и
уложить их в новый восковой пакет, а потом снова попытаться переправиться
с ним через Великую Медленную реку.
Алые с розовыми краями, душистые, шелковые ковры лежали на земле:
шиповник цвел и ронял свои лепестки. Темно-зеленые травы выстраивались в
длинные правильные аллеи. Где-то высоко голубели звезды незабудок.
Может быть, юноша придет сюда, соберет цветы шиповника и незабудки в
букет и, волнуясь, позабыв все приготовленные слова, протянет его дрожащей
рукой кому-то через низенький частокол палисадника. И ему в ответ блеснет
улыбкой девичье лицо. Березка качнет у их ног кружевами своих теней, и
ласточки с веселым звоном еще ниже пролетят над ними.
Но, если бы знали эти милые люди, как трудно было мне пробираться
сквозь чащу незабудок, как преграждали мне путь, нацеливаясь на меня, иглы
шиповника - темные, грозные копья!
Л и с т 46
Старый злой ветер жил в тех местах, где в бурю был опрокинут мой
плот, - в местах, которые кажутся такими тихими и спокойными: узенькая
песчаная полоска, лес задумчивых трав, ленивая волна реки.
Берег бурь и ветра...
В ранний утренний час, когда солнце не спеша, спокойно и торжественно
всходило над лесом трав, подступавших к прибрежной полосе, в такой час мне
часто чудилось: на той стороне реки, где каменные горы спускаются уступами
к реке, - там, в ущелье, находится постоянное жилище ветра. Оттуда он
вырывается и, расширяясь, пролетает через реку. Всегда в разных плащах,
смотря по погоде, - то в сером, когда на небе свинцовые тучи, то в темном,
перед грозой, то в золотистом, когда кругом радостно и светло, - всегда в
разных плащах (сколько их - не перечесть!) пролетает он через лес трав и
прибрежную желтую полоску и с воем и свистом исчезает. И вдруг, когда его
вовсе не ждешь, вновь появляется. Усталый и утомленный от множества дел,
проделанных им где-то далеко отсюда, в степях, морях, полях, он все же
гонит быстрых стрекоз, гнет к земле лес трав, поднимает волны на Великой
Медленной реке. Потом возвращается к скалам, в свое ущелье, чтобы
спрятаться, свернуться и уснуть.
Итак, я быстро шел к реке. Чем ближе к берегу, тем все чаще
приходилось мне пробираться через огромные овраги. На склонах оврагов
деревья-травы жалобно шумели. Вот из-за деревьев блеснула стальным цветом
река, покрытая темной рябью.
Л и с т 47
Выбравшись из последнего оврага, я увидел: на берегу крутится,
дымится песчаный столб. Гигантские травы, подступавшие к берегу, узкие и
длинные, как шпаги, содрогались, дрожали от основания до верхушек и
гнулись, касаясь песка. Все потемнело. Песчаный вихрь гулял по берегу и
завывал в чаще. Я кинулся к своим листкам.
Ветер срывал, катал камни с места на место, крутил и уносил листки
дневника. Они летали в воздухе, ложились на воду. Я метался по берегу, а
ветер носил их над моей головой, улетал с ними в чащу трав. Шумели,
качались травы. Отдельные странички плясали, прыгали по земле, но ни одной
я не поймал. Вот лист зацепился было за корень, торчащий из земли, но
ветер отогнал и его. Унес. Вытянув руки, я бежал, спотыкаясь, вдогонку, но
ветер поднял пыль, закрутил, рассыпал и ослепил меня.
А когда я протер глаза и осмотрелся, уже не видно было ни одного
листка. Только ветер летал, меняя свои очертания и формы, - летал, свистел
и выл.
Ничего, кроме ветра и пыли, на берегу не осталось.
Л и с т 48
Когда несколько дней назад в поисках лекарства я уползал с берега
реки в лес трав, стояла тихая и ясная погода. Конечно, я знал, что здесь
возникают неистовые ветры и бури, но, больной и слабый, разве мог я тогда
найти в себе силы, чтобы собрать из-под камней листки и спрятать их в
пещеру?
Я ушел с берега Великой Медленной реки. Ушел навсегда. Вернулся в
дом, где оставил бумагу, чернила, чтобы начать новый дневник, писать его
долгие годы. В тихие вечера, под звуки цикад, вспомню все, что было
записано в потерянном дневнике, все повторю, вновь запишу. И опять - в
дальний путь. Переправлюсь, непременно переправлюсь через реку. И передам
людям новый дневник.
Новый дневник
На этих сорока восьми листах я уже обрисовал историю моего последнего
путешествия по суше и по воде и обстоятельства, при которых пропал мой
дневник.
Этот новый дневник начинаю писать я, Сергей Думчев, взамен дневника,
унесенного бурей на берегу Великой Медленной реки. Той реки, которая
много-много лет назад была для меня только маленьким ручейком.
На этих страницах снова будет последовательно перечислено и объяснено
все, что я видел, наблюдал, открыл в Стране Дремучих Трав.
Припоминаю, как внезапно иссяк ветер, который с таким неистовством
разметал листки дневника. Так же внезапно, как и начался. И сразу все
кругом стихло. Осела пыль. Застыли в покое деревья-травы. Ни звука, ни
шороха там не раздавалось: обитатели трав, перепуганные ветром, еще долго
не решались подать какие-либо признаки жизни. Обеспокоенная река потекла
еще осторожнее и медленнее. Солнце стало светить мягко и отрадно.
Но не тихо было у меня на душе. Все потерять - горько и больно. Но
найти потерянное и снова потерять!.. Что же это? Потеря в квадрате?!
Ощущения, переживания, боль, горечь аршином не измеришь, цифрами не
подсчитаешь. Все так случилось потому, что я - маленький; мир вырос во
много-много раз. Вот и стал я во много раз беспомощней. Кричи, бранись,
плачь, - нет дела до меня ни шумящим деревьям-травам, ни Великой Медленной
реке, ни всегда немому солнцу.
Сейчас, все припоминая, вижу, как жалок я был, когда бежал за
последним листком и молил, упрашивал ветер - хоть этот, хоть один листок
донеси до людей. Какая глупая, смешная просьба! Ну, что из того, если
ветер и донесет до людей какой-либо листок. Ведь люди, читая его, ничего
не поймут. И как они его прочтут?
Вот некстати... Бумаги мало. Только начал писать новый дневник, а
бумага кончается. Придется прервать начатое дело, побывать у бумажных
ос...
Часть пятая
Ч Е Л О В Е К С П А С А Е Т Ч Е Л О В Е К А
НА БЕРЕГУ РЕЧКИ ЗАПОЗДАЛЫХ ПОПРЕКОВ
Итак, Думчев начал новый дневник и ушел за бумагой и чернилами.
Я кончил читать эти записи Думчева, когда солнце шло к закату и тени
деревьев-трав становились всё длиннее и длиннее.
"Что теперь делать?" - спросил я себя. Конечно, надо передать Думчеву
крупинку, возвращающую рост. А не лучше ли спрятать ее здесь, в
доме-пещере, под пнем, а потом уже искать Думчева? Все не так! Зачем
прятать то, что надо отдать? Ни на миг не расстанусь я с крупинкой,
возвращающей рост! Обмотав крупинку плащом, я решил идти с узлом за
спиной.
Думчев пишет, что он отправился за бумагой к бумажным осам. Гнездо
бумажных ос совсем рядом, в нескольких шагах от пня, около которого я
стою. Зачем же идти? Можно позвать. Я глубоко вздохнул, чтобы погромче
крикнуть, но тут вспомнил, что крик мой потонет в шуме трав, как писк
комара. Я ведь уменьшился, и поэтому пространство, которое отделяет меня
от Думчева, неизмеримо выросло. Мне придется идти к гнезду бумажных ос
долго, очень долго.
Я перенес записки Думчева в дом-пещеру и положил на место. В
последний раз посмотрел я при мягком, неживом свете гнилушек на листы,
исписанные рукой Думчева, и мысленно произнес: "Человек!" Это слово
звучало у меня в голове, когда я вышел из пещеры. И все вокруг стало не
таким страшным: "Здесь человек! Думчев!" И травы этой страны будто
подслушали, как я произнес про себя "человек", и приветливо, радостно
откликнулись. Я видел, как они, длинные и внимательные, благосклоннее
стали качать верхушками.
Какой поток чувств вызвали во мне записки Думчева! Тут и сострадание
к Думчеву, проделавшему такое опасное путешествие, и радость оттого, что
теперь, получив крупинку роста, Думчев вернется к людям. И еще радость
оттого, что меня теперь оставил страх перед обитателями этой страны,
страх, который угнетал и унижал. Теперь я был спокоен. Рядом со мной в
травах - человек! Теперь я смогу смотреть на все происходящее в Стране
Дремучих Трав, как на поучительное, занимательное зрелище. И как хорошо,
что загадка микрозаписок, оказавшихся у меня в Ченске, теперь разгадана!
Значит, вот в чем дело: не при помощи фотоаппарата кто-то уменьшал тексты,
а писала их маленькая, твердая рука человека. И записки, залетевшие ко мне
с букетом цветов в номер гостиницы, и записка о лечении туберкулеза - все
это листки из дневника Думчева, развеянные бурей.
Надо идти к гнезду бумажных ос, к Думчеву. А вдруг мы разминемся? Он
вернется сюда с бумагой, а я... я буду его искать где-то там. Оставить
здесь записку? На чем писать? Остаться ждать? Нет, какое жестокое слово:
"ждать"! Надо идти!
Я углубился в травы. Полный радостных предчувствий и дум, я шел, не
разбирая пути, и вдруг заметил, что солнце заходит.
Кажется, все было ясно и просто: идти к гнезду бумажных ос. Но куда?
На север, на юг, на запад, на восток? Этого я не знал. Смотрел на солнце,
на травы-деревья. Кто подскажет? И я пошел наугад, все отдаляясь и
отдаляясь от пня.
Я всматривался в даль, стараясь что-нибудь увидеть, разглядеть сквозь
чащу. Вслушивался. Откуда-то нарастал шум воды. Лес трав становился реже.
Наконец вышел на опушку. Блеснула речка. Она была совсем не широкая:
противоположный берег ясно виден. Конечно, это не Великая Медленная река,
подумал я, а речка Запоздалых Попреков, о которой пишет Думчев. Почему-то
я решил, что гнездо бумажных ос находится непременно на той стороне речки.
Надо искать переправу: наверное, Думчев где-то построил мост.
Медленно и осторожно шел я по краю высокого и обрывистого берега.
Местами речка бурлила, шумела, как поток. Отсюда я видел противоположный
низкий берег, покрытый наносами глины, песка, гальки и валунов.
По-видимому, весной и во время больших дождей речка разливается широко,
далеко, мощно.
Какой, однако, здесь странный запах! Словно я оказался на поле, где
разбрасывают навоз.
Река сделала крутой поворот, и на берегу вдруг выросла и покатилась
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг