Теперь паук нес на себе паучат. Но ведь пауки носят и коконы с
яйцами, из которых выводятся паучата. Вместо яиц положу в кокон дневник.
Он тяжел, мой дневник! Ну и что ж? Я читал когда-то, что вместо яиц клали
в кокон тяжелые дробинки и пауки их носили - носили ровно столько дней,
сколько надо, чтобы из яиц вышли паучки.
Но смогу ли я повести паука за собой? Нелегкое и опасное дело
предстоит мне - поймать, укротить паука, заставить нести груз. Трудно, но
можно.
Меня заполнила радость при мысли о том, что скоро я отправлюсь в
путь. Я приду туда, где люди смогут взять в руки мой дневник открытий.
Л и с т 5
Я стал присматриваться к повадкам пауков. Грозные пауки со страшными
крючьями, наполненными ядом; пауки, прижимающиеся к жертве, чтобы влить в
нее убийственный яд, - как страшны были эти пауки в первые дни моей жизни
в Стране Дремучих Трав! Какой испуг овладевал мною, когда в темноте пещер,
мимо которых я проходил, загорались огоньки - фосфоресцирующие,
переливающиеся злобой глаза паука! Я отбегал, прятался за деревья.
Помню, в один из первых дней я увидел, как из пещеры вылезло мохнатое
чудовище с розовыми ногами. Восемь ног. И на каждой словно тушью
нарисованы черные кольца; видно, поэтому розовые ноги казались еще
розовее. Было страшно, когда чудовище, увидев жука, подпрыгнуло и, показав
свое черное брюхо, грозно подняло передние лапы. Схватило жука. Вонзило в
него крючья, утащило в пещеру. Как я испугался тогда! Оглядывался - куда
бежать. Мне казалось, что из всех пещер на меня смотрят злобные огоньки и
подстерегают. Это было давно - в первые дни моей жизни в Стране Дремучих
Трав.
А теперь я ищу пауков, пытаюсь поближе познакомиться, узнать, как они
живут, кого боятся.
Выследив погребного паука и дождавшись, когда он оставит свое логово,
я сразу начал исследовать, как построено это жилище. Предо мной были
бастион, бойницы, каменные заставы - работа настоящего инженерного
мастера. Но для сооружения этой крепости погребной паук не оторвал ни
одной травинки от земли - он сцепил и спутал травы и переплел их паутиной.
Паутиной же скрепил соломинки и стянул различные колышки. Притаившись за
стенами своей крепости, он узнает о появлении врага по легкому трепетанию
паутины. Стены логова обиты шелковыми обоями - паутиной. Если обвалится
камешек, он застрянет в паутине и не ударит детенышей паука. От паутины же
паук отталкивается, как от трамплина, и кидается на врага.
В другой раз, под вечер, когда я возвращался домой, мимо меня прошло
огромное животное: черное с коричневыми полосами бархатное брюхо и темные
кольца на ногах. Это был тарантул. Сначала мне показалось, что у него на
спине горбы. Но потом присмотрелся получше и увидел: у тарантула, совсем
как и у того паука, которого я принял было в сумерках за движущийся стол,
сидят на спине маленькие тарантулы.
Вечер был спокойный и мягкий. Тарантул вынес детенышей на прогулку.
Покатал их на своей спине, а теперь возвращался с ними домой. Тарантул
исчез в щели между двумя камнями. Оттуда, из темноты щели, скоро
засверкали четыре глаза. Другие четыре - те, что поменьше, - не были
видны. Потом тарантул занялся своим туалетом: чистил передними ножками
щупальца и челюсти.
Ежедневно я следил за этим тарантулом, наблюдал и за другими пауками.
Не так много времени прошло, а я уже знал, как идет жизнь во многих
паучьих жилищах. Я появлялся то у одного, то у другого логова, осторожно
присматривался к инстинктам, нравам, повадкам пауков и думал о том, как
заставить ядовитого огромного паука слушаться и бояться меня, заставить
его нести мой багаж, как носит он яйца в коконе или детенышей.
Вот бы увидеть, кого страшится паук. И тогда я знал бы, как заставить
его нести мой багаж.
Время шло, и я дождался!
Л и с т 6
Это было в яркое, теплое утро. У логова одного из тарантулов, за
которым я следил, появилась оса. Светло-желтый костюм, приподнятые зыбкие
янтарные крылья. Гордая осанка, быстрые, решительные движения.
Оса-каликург!
Оса метнулась и вдруг предстала перед сидящим у щели пауком.
Рискуя каждую минуту поплатиться жизнью, я подбежал поближе к логову.
Сражение каликурга и тарантула! Тарантул поднялся почти вертикально.
Маленькие тарантулы, видно, остались там, в щели-логове. Оса то выпускала
из брюшка, то втягивала обратно свой стилет-жало. Тарантул опирался на
четыре задние ноги, бархат черного брюха блестел, четыре передние ноги
были вытянуты, ядовитые крючки широко раскрыты, и на их концах висели
капельки смертоносного яда. Оса-каликург вызова не приняла. Она только
встревожила тарантула. Паук, кажется, устал стоять вертикально - он
опустил все ноги на землю.
Каликург вился, скользил.
Тарантул разомкнул ядовитые крючки. Вот-вот он первый кинется на
каликурга.
Каликург то отступал, то наскакивал. Тарантулу это, видно, надоело -
он сделал несколько движений вперед. Оса отскочила. Так она выманила
тарантула из щели-логова и мгновенно заслонила ему вход в щель. Тарантул
неожиданно прыгнул, чтобы вцепиться в осу своими ядовитыми крючками. Но
она ловко увернулась и сразу же вонзила свой стилет в тарантула. Страшные
крючки паука с бисеринками яда беспомощно повисли. Остались не сомкнутыми.
Парализованы. Но паук еще был жив. По-видимому, оса ударила прямо в
нервный центр, двигающий ядовитыми крючками тарантула.
Оса плясала, держа жало вытянутым. Она обходила тарантула - выбирала
новую точку, чтобы нанести удар. Снова стилет осы вонзился, на этот раз в
нервный узел, который управляет движением ног тарантула. Он содрогнулся,
теперь его конечности уже не двигались. Он был окончательно парализован.
Оса не отходила от своей добычи и склонилась над жертвой. Она трогала
паука, проверяла концами своих челюстей, действительно ли метки удары
стилета, доподлинно ли безвредны ядовитые крючки тарантула, не сомкнутся
ли они.
Наконец оса потащила свою добычу. Я пошел следом. Оса-каликург
оставила парализованного паука и начала бегать около скалы, искала что-то,
потом возвратилась к тарантулу. Она схватила его и потащила за собой. Она
взбиралась на скалу, шагала через все препятствия и тащила за собой живую,
парализованную добычу.
Я продолжал следовать за осой. Она подбежала к какой-то щели.
Тарантула она оставила, а сама скрылась в этой щели. Я ждал. Вот она
наконец появилась и втащила тарантула в щель, а сама быстро выскочила
наружу и начала старательно заделывать вход камешками. Убедившись, что
щель никому не видна, оса-каликург умчалась.
Я отодвинул камешки и увидел: на брюшке тарантула приклеено белое
яйцо цилиндрической формы. Из этого яйца появится личинка каликурга. Она
вырастет, питаясь живыми соками парализованного паука. В тот день, когда
иссякнут живительные вещества тарантула, личинка его оставит.
Надо стать для пауков осой, и тогда можно будет заставить их бояться
меня. Надо притвориться осой - вот в чем дело!
Теперь я стал следить не только за пауками, но и за осами.
Сколько раз я видел: блестят из пещер на холме злые глаза пауков. И
вдруг - трепетание крыльев, прозрачных, отливающих желтизной крыльев. Оса!
Неустрашимый охотник за пауками появляется на холме. Легко пробегая по
откосу, оса на миг останавливается то у одной, то у другой пещеры. И
исчезают злые огоньки - их словно гасит трепетание легких крылышек.
Подальше, подальше от осы в глубь пещер забивались, прятались пауки.
Взмахи крыльев осы, быстрые движения, едва слышный шорох. А потом -
бросок. И вот уже она поволокла за ногу паука, которого парализовала
уколами жала.
И в тот день, когда я, раздобыв крылья осы, прицепил их себе на спину
и, взмахивая ими, прошел мимо входов в пещеры, - в тот день я увидел, как
потухли злобные огни. Пауки стали бояться меня, маленького человека.
Л и с т 7
Вперед, мой "верблюд"! На северо-восток. Туда, к беседке, где бывают
люди.
Я шел на северо-восток, держа на аркане животное. В коконе вместо яиц
- пачка листков дневника.
За спиной у меня был мешок из водонепроницаемого шелка, а в нем -
веревки разной длины. Конечно, раньше я назвал бы эти веревки шелковинками
гусениц. И много еще разнообразных принадлежностей моего быта было в
мешке.
Актеры бродячих театров - актеры давно прошедших лет - обычно перед
въездом в город, где давалось представление, делали привал. Надо было так
переодеться, чтобы поразить воображение, привлечь внимание горожан и
зазвать их на представление. Самые странные, неожиданные вещи доставали
актеры на привале. Но и эти актеры, много перевидавшие на своем веку,
раскрыли бы рот от изумления, если бы увидали все те вещи, которые я нес в
своем мешке.
Бережно и осторожно хранил я в мешке две пары крылышек осы. Такие же
светлые, отливающие легкой желтизной крылышки я привязал к плечам.
Нелегко было накинуть аркан на паука и заставить его идти к тому
месту, где был спрятан дневник. Но я подстерег паука, когда он пожирал
добычу. Из веревки я сделал большую петлю. Подкрался. Накинул. Затянул
осторожно вокруг головогруди паука. Держа конец длинной веревки в руке,
следил, ждал, скоро ли он кончит есть. Дождался. Попытался потащить его -
не удалось. И тогда я пошел на него. Трепетали, качались, шуршали у меня
за спиной крылья осы. Паук приподнялся, сверкнули бисеринки яда. Изо всех
сил упираясь ногами в землю, я крепко держал конец аркана. И все резче и
сильнее трепетали перед ним крылья осы. Удлинил поводок - паук бросился в
бегство. Но всюду перед ним - крылья осы. Паук притих. Перехватывая руками
туго натянутый поводок, я приблизился к нему почти вплотную, шурша и качая
крылышками. И паук подчинился. Я привел паука совсем близко к месту, где
лежал дневник. Здесь я долго и терпеливо ждал, не выпуская из рук поводка,
пока усталый паук успокоится и уснет. Быстро выкинул из его кокона яйца и
заменил их восковой пачкой - дневником. Паук проснулся и пошел. Не
выпуская из рук веревки, я осторожно повел его на северо-восток. Но паук
сразу же почувствовал, что с коконом, который он несет, что-то случилось.
Он остановился. Стал оплетать новой паутиной кокон (мой дневник), крепко
приплетать его к телу.
На северо-восток, мой "верблюд"! На северо-восток!
Л и с т 8
Мое путешествие по Стране Дремучих Трав только началось, а меня уже
тревожила и беспокоила дикая лесная даль. Паук, который нес кокон с
дневником, совсем не чувствовал, что кто-то держит его на длинном поводке
и осторожно тянет в определенном направлении.
Иногда лес становился редким. И я различал, как паук кидался, хватал
то личинку, то жука и пожирал добычу тут же на месте. Я в таких случаях не
мешал ему, отпускал поводок на всю длину. Когда на пути показался
пригорок, паук почему-то стал на него взбираться. Там он оплел куст
паутиной и повис головой вниз, ножки сложил на головогруди. Паук заснул. Я
улегся невдалеке, обмотав вокруг пояса конец длинного поводка, с
наслаждением вытянул ноги. Мое оружие - острый клинок из осколка раковины
- положил рядом.
Я шел. С каждым днем все больше привыкал к полутьме леса трав, стал
уже различать, в какие оттенки окрашивают полутьму огромные купола цветов
- синих, желтых, белых. Купола поворачивались над моей головой и следили,
следовали за солнцем. И в травах оживал древнегреческий миф о Клитии - о
трагической любви лесной нимфы Клитии к Солнцу-Гелиосу. Она неотрывно
смотрела с земли на того, кто мчится по небу в огненной колеснице.
Печальная и тоскующая нимфа превратилась в цветок. И цветок, увидя солнце
на небе, все поворачивает за ним свою головку - смотрит вслед солнцу.
Лучи солнца застревали где-то высоко над моей головой. И в первый же
день пути я то и дело останавливался и с недоумением спрашивал себя:
сколько часов я иду и который теперь час?
И вдруг - какая радость! - подняв голову, я будто услышал: "А ведь
скоро десять часов утра - пора спать!" Эти слова мне, конечно, почудились:
никто в лесу не говорил. Но зато я ясно увидел: высоко, совсем высоко надо
мной, медленно закрываясь, тяжело склонялась к земле - засыпала - голубая
корзинка дикого цикория. Да, дикий цикорий устал. Он ведь давно проснулся,
раскрыл голубую корзинку еще в пять часов утра. Теперь он засыпал. Я
видел, как в разных местах склонялись, засыпали голубые корзинки дикого
цикория: "Уже десять часов утра - пора спать..."
Так начался немой разговор цветов со мной, странником, который брел
через лес трав к людям.
Стало веселее. Идешь и сразу определяешь - теперь десять часов утра:
желтые головки козлобородника засыпают, медленно и тяжело склоняются к
земле.
Казалось, что цветы не только говорят мне, который час; но и
перекликаются друг с другом. Было три часа дня, когда я услышал (лучше
сказать - понял!), что цветок одуванчика, закрываясь, говорит рядом
растущей ястребинке: "Скоро ли ты уснешь?" - "Нет, я еще часок-другой буду
ловить солнечный луч", - отвечала ястребинка.
Да, нелегкое дело поймать солнечный луч. С какой сказочной быстротой
летит он! В одну секунду обегает земной шар восемь раз. Только сказочник
Андерсен смог серьезно рассказать, как человек отправился ловить солнечный
луч.
И еще мне показалось в первые дни путешествия, что травы
сопротивляются силе земного притяжения и тянутся, тянутся вслед за
солнечным лучом.
Я шел по лесу и, глядя на цветочные часы, подсчитывал, сколько шагов
я делаю в час, через сколько дней я выйду из леса. Я установил по
цветочным часам, когда мой паук засыпает, когда просыпается. И, чтобы
скорее закончить свое путешествие, я стал подергиванием поводка будить
пораньше мое вьючное животное.
Я видел, как некоторые цветы превращают день в ночь: днем спят, а к
вечеру просыпаются; видел, что иные цветы любят поменьше поспать, а другие
- побольше.
Но ночью и я и мое вьючное животное всегда отдыхали.
Л и с т 9
Остался позади лес трав. Я шел по пустыне. Ветер проносился над ней,
взметая песок, пыль. Вдали, направо, виднелись кручи гор. Местность была
вся изрыта оврагами. Там и здесь неожиданно возникали скалы. Их странная
форма и разнообразная окраска меня удивляли, поражали. Обойдя одну такую
круглую скалу, я спустился в овраг, а когда стал подниматься, услышал
чьи-то голоса, сливавшиеся в однообразный гул. Я выбрался из оврага,
привязал к дереву вьючное животное и побежал к горе, откуда доносились
голоса. Ветер со свистом врывался в глубокое ущелье. А там слышался
тяжкий, скорбный гул голосов, долгий стон, нестройный шум. Мгновениями
казалось - играет орган необычайной мощи, мгновениями - звучит
тысячеголосый хор. Я улучил минуту, когда ветер немного стих, и ползком
пробрался в ущелье. Гул и гуд сразу окружили меня. В полутьме я нащупал
высокий гладкий уступ, за ним другой, третий. Где-то между этими уступами
нарастал водопад звуков, голосов, шумов. Я остановился, перевел дыхание,
прислушался. Нет, это все не снилось мне. И ясно различал, как
человеческие голоса сливались в один гулкий зов. И я невольно крикнул:
"Иду на помощь!"
Л и с т 10
Вперед, мой "верблюд"! На северо-восток!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг