непроницаемо. Он смотрел прямо перед собой. Ну, и черт с ним! Чересчур
легко и просто досталось молодым то, что пришлось нам когда-то завоевывать
трудом и кровью...
Профессор меня принял не в том, большом, хорошо известном по
телепередачам кабинете, где проходили ученые советы, а в маленькой рабочей
комнате. Старомодный деревянный стол, три жестких стула и стеллаж, туго
набитый справочниками. Попасть в эту комнату считалось почетным. Здесь
Градж работал, здесь, выключив все видиорации, он впрягался в науку и
властно тащил ее за собой. На шаг, на полшага...
Он встал из-за стола, седой и красивый. Крепко пожал мне руку,
всматриваясь в лицо небольшими, зоркими глазами. Потом кивнул на один из
стульев:
- Садитесь.
Я было взялся за спинку стула и вдруг вспомнил, что у него надломлена
ножка и Градж все никак не соберется сказать, чтобы стул починили. Я
улыбнулся этому первому испытанию памяти Старика и сел на соседний стул.
- Так,- сказал Градж.- Курите?..- Из стола вынырнул металлический
штатив: две сигареты и ярко-красный огонек электрозажигалки. Я с
удовлетворением затянулся крепким и ароматным дымом.
- Так,- вторично сказал Градж.- Значит, памятью Старика владеете
свободно. Его привычки также перешли к вам. Рассказывайте. Не торопясь. По
порядку.
Когда я закончил рассказ, а комнате синели сумерки, в которых
светились два красноватых огонька сигарет. Градж зажег старомодную лампу
под широким зеленым абажуром.
- Я считаю, что опыт был преждевременным. Старик поторопился. Вам,
мальчик, придется туго. Если ваш интеллект достаточно силен и самостоятелен
- грозит раздвоение личности. Понимаете, двое в одном. Это называется
шизофренией. И вам придется лечиться. Если же интеллект Старика сильнее, вы
будете жить его памятью и чувствами. А думаете, легко в двадцать два года
обладать памятью старика?
- Но ведь не просто старика,- улыбнулся я,- а памятью Старика...
- Не хвались! - неожиданно крикнул профессор, ударив ладонью по
столу.- Я же знаю, что ты сидишь в этом мальчишке. Все сам. Всегда сам.
Желание облазить все планеты, сделать все открытия, прожить две жизни. Три!
Десять!! Мне давно известны твои бредовые идеи бессмертия. Рано. Да и вряд
ли нужно.
- Тише едешь - дальше будешь! -насмешливо перебил я. (Точнее не я, мне
и в голову не могло прийти, что можно так разговаривать с Граджем. Я был
просто рупором Старика).- Некогда! Понимаешь, некогда. У меня нет
института, где бы я по крохам передавал ученикам свои знания. Я их отдал
сразу.
- А кто тебе мешал работать на Земле? После истории с женщиной,
которую ты любил и которую бросил, ты сокращал, как мог, свое пребывание на
нашей планете. А ты бы хотел иметь все - и бродячую жизнь космонавта, и
любовь, и науку, и учеников...
- Не смей говорить о Зейге! - заорал я.- Это в конце концов нечестно!
Это никого, кроме меня, не касается!
- Извини,-тихо сказал Градж.-Я не хотел делать тебе больно.- Он
опустил голову.
- Что ты будешь делать дальше? - спросил профессор.
- Работать. Продолжать опыты. У тебя в институте.
- Пожалуйста. Можешь опять занять квартиру, где жил между своими
полетами.
- Это еще зачем? Я буду жить у родителей. Они ждут меня.
- У родителей? - удивленно поднял брови профессор.-Ах да...- Градж
улыбнулся.- Судя по нашему разговору, Март, шизофрении можно не бояться.
Старик вселился в вас цепко.
Он обошел стол и тяжело оперся рукой о мое плечо.
- Тебе будет нелегко, мальчик. Очень нелегко. Помни, двери этой
комнаты всегда для тебя открыты. Не стесняйся, приходи. Всегда, когда
нужно.
Градж нажал кнопку видиорации.
- Вертолет к четвертой площадке. Вас отвезут к родителям, Март...
V
Если бы вы знали, как чудесно просыпаться на своей кровати. Старой,
знакомой кровати, которая не выгибается под вами, эластично повторяя любой
поворот тела, а чуть-чуть сопротивляется, упругая, словно живая. Утро
входит в комнату теплым прямоугольником солнечного света. Кружкой холодного
молока. Ласковым голосом мамы.
Вечер кончается бубенчиками - позывными знакомой с детства
телепередачи. Побпескиванием толстых отцовских очков над глянцем книжных
страниц. Ароматом крепкого чая над расписными чашками.
Я отдыхал, отдыхал каждой клеточкой тела. Валялся на теплом песке у
речки. Загорал до черноты, не вспоминая ни об облучении, ни о
радиации-первой опасности при ярком свете любой звезды. Дни тянулись лениво
и медленно, а проходили почему-то быстро.
Мама только всплеснула руками, впервые увидев у меня в зубах дымящуюся
трубку. А потом я ненароком подслушал ее разговор с отцом.
- Оставь мальчика в покое,- говорил отец,- пусть курит, если уж привык
к этому в космосе. Мы с тобой, мать, прожили жизнь на давно обжитой,
удобной планете.
А сын не захотел наследовать нашу профессию - выращивать хлеб. И не
удивительно. О чем ему с детства кричали телегазеты, радиокниги? Техника,
дальние планеты, космос... Ты видишь, как он устал в последнем полете.
У него глаза бывают порой такие всезнающие, старческие... Помнишь, как
Март любил книги? А теперь возьмет, полистает, усмехнется и ставит на
место. Словно все уже давно знает.
- Может быть, мальчик неудачно влюбился? - испуганно спросила мама.
- "Ищите женщину?" - усмехнулся отец.- Может быть, но скорее всего, он
просто устал. Очень устал...
На другое утро мама вошла в мою комнату, притворила за собой дверь. Я
сидел на постели, окна были открыты, и глаза блаженно щурились от
заливающего комнату солнечного света.
Мама села рядом со мной, обняла и, притянув мою голову к своему
теплому и мягкому плечу, спросила:
- Что ты будешь делать после отдыха, Март?
Я видел близко-близко ее лицо, иссеченное лучиками мелких морщинок,
встревоженные глаза. И мне почему-то захотелось заплакать, уткнувшись
лицом, как в детстве, в ее добрые колени.
- Я буду работать в институте Граджа.
- Ты шутишь, мальчик,- улыбнулась мама.- У Граджа работают крупные
ученые, а ты всего-навсего механик.
- Я буду работать у Граджа,- голос мой звучал почему-то высокомерно и
нетерпеливо.
- Ты сделал важное открытие? - взволновалась мама.- И тебя пригласили
в институт?
- Я буду работать у Граджа,- повторил я в третий раз.
Мама, вздохнув, ушла. А я почему-то заплакал, с силой вдавливая лицо в
подушку. Откуда я знаю, что буду делать. Старик не мешал мне дома. Он
словно отпустил меня на каникулы (очевидно, мои воспоминания детства
оказались сильнее), но откуда я знаю, что будет дальше, когда я переступлю
порог лаборатории?
VI
Когда я начал работать, пришлось поселиться при институте Граджа, в
квартире Старика. Маленькая комната с жесткой, как стол, кроватью и
длинным, как кровать, столом. Я ничего не менял здесь, только на голой
стене повесил портрет Старика.
Старик стоял на плитах космодрома в скафандре, но без шлема. Ветер
трепал его коротко остриженные волосы.
А из-за спины вставала, разрезая горизонт надвое, ракета.
Я расшифровывал записи Старика, наговоривая их на магнитофонную ленту.
Во-первых, боялся, что память может преподнести неожиданный сюрприз и я
потом не смогу прочесть беглые стенографические иероглифы. Во-вторых, когда
я прослушивал эти записи, чужие мысли, произнесенные собственным голосом,
казались почти моими.
И, в-третьих, я, наверное, невольно оттягивал начало настоящей работы.
В небольшой кухоньке плита-автомат могла приготовлять нехитрые блюда:
отбивную, гренки, яичницу. И варила крепчайший кофе. Сначала у меня от
такого кофе колотилось сердце, а потом привык.
Ужинал в кафе на соседней улице. Там по вечерам было много народа.
Мелькал сменяющимися кадрами вделанный в стену телевизор, но можно было не
подключать наушники на своем кресле и, следовательно, не обращать на него
внимания. Лампочки тоже зажигались на столах по желанию посетителей.
Поэтому в кафе было по вечерам удивительно уютно. Ничто не громыхало, не
сверкало (к телевизору можно было сесть спиной), и я засиживался там
часами, забывая о коктейле, в котором медленно таяли прозрачные кубики
льда...
Она вошла неторопливой, спокойной походкой, которая невольно
сообщалась всем, входящим в это кафе. Ее нельзя было назвать красавицей.
Обычная девушка в обычном платье. Черные волосы, серые глаза. Губы казались
яркими даже на смуглом лице.
Что-то сдавило грудь, подошло к горлу. Словно испугавшись, я вышел из
кафе.
На другой вечер, в это же время, я ждал ее. И она пришла.
Следующим вечером я маялся, вымеряя шагами тротуар возле кафе. А когда
она пришла и выбрала столик, я сел рядом.
О чем говорить, как начать разговор, я не знал. Видимо, в космосе я
здорово одичал. Поэтому молча смотрел, как она ела, боясь встретиться
взглядом с ее спокойными, недоумевающими глазами.
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы девушка не заговорила первая.
- Что с вами? - улыбаясь, спросила она.- В первыи раз, когда я вошла в
кафе, вы выскочили, как ошпаренный. А теперь не спускаете глаз с моей
тарелки...
- Не знаю,- сказал я.
- Будем считать, что вы влюбились.- Она словно не слышала моей
дурацкой реплики.- С первого взгляда. Это приятно и старомодно.- Девушка
засмеялась, на столике рассыпалась горсть звонких стекляшек.- Так?
- Так. То есть не совсем. Просто я не знаю, почему...-Я замолчал,
окончательно запутавшись.
- Тогда будем держаться первой гипотезы: любовь с первого взгляда...
Откуда вы, застенчивый Ромео?
- Из космоса.
- Все молодые люди или прилетают из космоса или улетают в космос.
Старушка Земля стала похожа на огромный аэровокзал.- Она это сказала не то
чтобы печально или серьезно, а как-то горько.
- Я прилетел надолго,- зачем-то сказал я...
- Спасибо и на этом.
Девушка улыбнулась. Пока я снова искал слова, она поднялась и вышла из
кафе.
Я догнал ее на улице.
- Простите, давайте сходим...
- Нет,- ее голос прозвучал неожиданно резко,- я не хочу ни в
телетеатр, ни в видиопанораму, ни в клуб...
- Вы меня не поняли,-испугался я,-давайте просто походим по улицам.
Она внимательно посмотрела на меня. В отсвете фонарей ее глаза
сверкнули теплыми золотыми искрами.
- Хорошо.
Только через двадцать шагов я осмелился взять ее под руку. Теплые
пальцы доверчиво легли в мою ладонь.
Что такое любовь? Обычная вещь, случающаяся с каждым человеком? Чудо,
делающее мир нестерпимо ярким, каждую мелочь - необычной, каждое слово -
навеки запоминающимся?
VII
Белизна лаборатории. Клетки с крысами и морскими свинками. Магнитофон
с расшифрованными записями.
Одиночество.
Я умел делать то, что Старик. Я помнил то, что Старик.
Нужно было только сделать следующий шаг, двинуться вперед. И я точно
знал направление. Его тоже указал Старик.
Среди его записей была одна. Главная.
"Надо: выбрать из мозга знания, умение, талант. (Последнее слово в
рукописи дважды подчеркнуто). А все узко личное - память о прожитой жизни,
успехах и неудачах и т. д. оставить. Все это не нужно наследнику. Для
этого...".
Что нужно для этого? Старик не знал? Или просто не успел записать? Вот
мне-то и предстояло найти то, что надо непременно сделать. И я искал.
Долго. Добросовестно.
И пока безуспешно.
Пока!.. Да я просто не знал, как взяться за дело. И повторял опыты
Старика. А вся методика операции была так подробно и тщательно разработана
им самим, что роботлаборант превосходно бы справился и без моей помощи.
Градж раза два заходил в лабораторию. Он бегло перелистывал журнал,
где стояли номера животных и результаты опытов. Щурил глаза, грустно и
насмешливо улыбался. И уходил. Чье самолюбие щадил профессор, мое или
Старика? Или я был для него тоже подопытным существом, которому отдали все
ненужное - память о прожитой жизни и не смогли передать главное.
- Вы много курите, Март. Пожалуй, больше, чем тот, кто подарил вам эту
привычку...
Градж, еще более высокий от белого жестко накрахмаленного колпака,
стоял в дверях лаборатории.
- И мало спите: у вас красные глаза.
Профессор подошел к столу, рука в белом рукаве потянулась за журналом.
Я положил на твердую, глянцевую обложку ладонь.
- Не надо. Ничего нового.
- Так. Вы хотите мне что-либо сказать?
- Нет,- голос мой звучал тускло, я смотрел в стол, прямо перед собой.
- Тогда я скажу.-Лицо Граджа стало как у древних воинов на старинных
медалях.-Я вынужден это сказать, пока вы не запутались окончательно. Старик
сумел вам передать все, кроме таланта. Вы набиты знаниями Старика, а
комбинировать их, высекать ту искру, которая освещает новое, не можете.
Поэтому и топчетесь на месте. Доходите до точки, на которой остановился
Старик, и идете не вперед, а вспять. Так?
Я молчал, все ниже и ниже наклоняя голову.
- Отчаиваться не следует,- спокойно и жестоко говорил профессор,- вы
ничего не потеряли, поскольку ничего и не было.
Белая дверь неслышно закрылась за Граджем.
Я остался один и просидел до вечера, тупо смотря в прямоугольную
пустоту стола.
Весь день моросил дождь, а вечером туман сизой ватой вполз в улицы.
Ветер вогнал его в каменные коридоры и бросил. Я шел сквозь эту промозглую
воду, взвешенную в осеннем воздухе, шел медленно, хотя знал, что уже
опоздал и Зора ждет меня.
Я наконец решил все рассказать. И про свои неудачи, и про справедливую
жестокость Граджа. Он когда-то ссорился со Стариком, доказывал, что нельзя
жить чужим опытом и талантом, и оказался прав.
Я подтвердил его доводы. Подтвердил беспощадно и ясно, как всегда
бывает при хорошо поставленном опыте.
Толкнув дверь кафе и, не снимая мокрого плаща, подошел к Зоре. Она
улыбнулась мне, и ледяное кольцо отчаянья чуточку подтаяло. Стало легко
дышать.
Она спросила:
- Что случилось?
Я тоже попытался улыбнуться, чтобы ее успокоить, но мускулы лица
словно забыли, как это делается. Зора повторила:
- Что случилось? Что с тобой?
- Пойдем, расскажу...
На улице быстро темнело, туман казался еще плотнее.
Один квартал. Другой. Вход. Лифт. Дверь моей комнаты.
Зора села в кресло, не снимая плаща. Она ждала.
- Я ухожу из института.
- Не получается? - Зора знала, над чем я работаю. Она только не знала,
чем вызвана эта работа.- Ну что ж, прощайте мечты о муже - великом
ученом... А может, ты торопишься? Сегодня не получается, завтра получится?
Ее глаза остановились на портрете Старика.
- Твой идеал - вечный бродяга-межпланетник?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг