СТУК! СТУК! СТУК!
- Дверь выламывают, Валерий Анатольевич. Сразу трое. Вытаскивают - руки
заломили. Он стонет! И они... они...
- Что там?
- Они его бьют. Лицом о переборку. Кровь! Они ему зубы выбивают! За
что?! За что такое можно сотворить?! Упал. Подняли. Снова бьют. Садисты!
Изверги!
- Николай, ты лучше голову убери. Не дай бог, увидят.
- Но они же его напрочь убьют. Уничтожат! Алексей, может быть, вы?
- За дебила держишь? Они с АКМ! Нет, мне и Сизого вполне хватает.
- Вон пронесли. Навряд ли убьют. Это они так, для острастки. Ну, все
вроде.
Выходят. В коридоре крови будет... проводницу жаль, молоденькая,
убирать будет всю ночь зубы его. Все, вышли. Уходят. В лес куда-то.
Стук! Стук! Стук-стук!
- Вот и тронулись. И десяти минут не простояли. Ну, вроде позади. Да
где ж мы, все-таки? Станция не станция, полустанок какой-то без названия.
- А узнал кто ни будь их нашивки? Че за знаки у них?
- Понятия не имею, Леш. Странные какие-то знаки. И форма странная. Мне
показалось, или у них и вправду были какие-то комбинезоны под формой?
- Ага, типа как у водолазов... Не, не из органов они были, отмороженные
какие-то все.
- Ну да ладно... Дело уже прошлое. Хотя страшно. Время не спокойное. На
дорогах, на поездах надо опасаться. Лихие люди... О! Лес один - глухой,
как тайга в зауралье. И полотно в одну сторону. Где мы едем-то? Карту
маршрута сегодня не дали.
- Да черт с ним, Анатольевич. Забей! Город будет, увидим... давай-ка
лучше отметим.
- Что отметим то?
- Как че? Успешное избавленьице сталбыть! Живы все!
- Вот такая она наша жизнь. Чуть что - и все. Вытащили и зубами о
переборку.
- Даже не хочется думать о том, что с ним сделали.
- А ты и не думай, Коль. Оно так лучше.
- Да, не думать проще. Легче. Не касаться.
- Ну вы че там? Будем?
- Будем, Леш, будем, снимем стресс.
- Давай... слышь, время сколько?
- Час. Долго уже едем... аккуратней!
- Знаю... знаю... черт! Машинист, блин, сволочь косорукая... что ты там
Колян?
- Можно и мне?
- Ты ж вроде не хотел...
- Я не хотел... До этого... пока его об переборку бить не начали. До
сих пор перед глазами стоит.
- Забей, тебе ж грят... Вот для этого смысл и нужен. Когда смысл есть,
на остальное напрягаешься. Ты, главное, цель выполни, а остальное - да
пусть провалится к хренам!
- Можно и без цели. Можно вообще ни на что внимания не обращать. Не
трогать. Не касаться.
- Это как?
- Очень просто. У каждого свое счастье. У кого-то - в невмешательстве...
- За невмешательство!
Звяк!
- ...ух, ну и дрянь!
- Ты че, Колян! Это нормальная, лицензионная! Начал с нами пить, так не
высказывай, блин, мнения...
- Тише-тише, Леш... так что там про невмешательство?
- Я... Ну это как неприятностей избежать. Вроде как не ходить на минное
поле.
Или как тот анекдот, про то, как все в фекалиях, а ты весь в белом.
- Ну-ка, ну-ка, честно говоря, не очень понимаю.
- Ну, Валерий Анатольевич, я в принципе могу рассказать.
- Ну так расскажи. У нас сегодня какой то вечер рассказов. Давай, Коля,
порадуй попутчиков.
- Хорошо. Дайте как еще одну... ух, крепкая какая! О! Нда... это теория
довольно плотно переплетается с восточной практикой. Я ее даже считаю
одним из путей тотального укрепления духа... Но не в этом дело. В
основном, эта теория про то, как избежать неприятностей. Была на свете
такая древнекитайская мудрость...
Бетонный страус.
Помнится Лао-Цзы сказал: "Если хочешь победить своего врага - сядь у
реки и подожди пока его труп проплывет мимо тебя". Сейчас, глядя с вершин
прожитых лет, и после всего, что случилось, я склонен с ним согласиться. В
конце концов, это ведь особая мудрость - пройти сквозь жизненный путь и не
запачкаться. Никто не прокладывал рельсы для тебя, и полагаться приходится
лишь на обостренное чувство интуиции. Пожалуй, такой способ, он подобен
попытке пройти сквозь загаженное коровьим навозом поле - аккуратно ступая
и осматриваясь, вполне можно миновать его без последствий.
К несчастью, на этом поле помимо твоего индивидуума, твое эго, одетого
в белоснежные одежды, есть еще социум - могучая исполинская толпа, в
большем своем проценте, измазанная этим навозом. Она всегда тянет к тебе
руки, толкает тебя, пытается нарушить твое равновесие и вогнать тебя в
грязь. Основное искусство в данном случае заключается даже не в
ориентировке на местности, и чувстве равновесия, а в умении отгородиться
от толпы - которая при всей своей многоликости, на самом деле едина и
монолитна.
Равновесие. Духовное равновесие. Это путь не для всех. Не для каждого.
Только того, кто противопоставил себя толпе, или, скажем, кого толпа
противопоставила себе. Пожалуй, эти человеческие единицы, индивидуумы с
большой буквы, эгоцентристы, если хотите - они и есть основные потребители
сего метода.
Учащиеся балансировать, и идущие на цыпочках, среди сотен грязных
протянутых в агрессивных жестах рук.
Равновесие... и терпение. Бесконечное терпение. Ничто не дается сразу,
предстоит работа, тяжкий, изматывающий труд. Но это вознаграждается
сторицей, поверьте мне. И итог, закономерный итог, несомненно, наступит.
Эта теория о том, как ни делая ничего, однако, оказывать влияние, на
жестокий и враждебный окружающий мир. Теория выживания в чуждой социальной
среде. Медузы на раскаленном пляже, кролика в собачьем питомнике, моллюска
в жемчужном садке.
Как люди становятся социопатами? Делает ли их такими общество, или это
врожденная черта, закрепленная и переданная в генах? Как можно это
выяснить, даже имея под рукой два десятка изгоев? У каждого свое счастье,
каждый социопат страдает по-своему? Десятки причин!
После длительного и детального анализа окружающего мира я обратился к
наиболее достоверному источнику - а именно, к прошлому. Моя жизнь,
достаточно длинная, и весьма характерная в плане исследования данной
проблемы, ибо я прошел свой путь до самого конца и победил своего врага. Я
обратился к своей памяти - надежному источнику всех моих знаний, хранящей
десятки и сотни мелких подробностей. Я помню, как все началось. Нет,
правда. Обычно это не замечают, но я прекрасно помню все перипетии своего,
исполненного острых колючек, пути к своему маленькому счастью.
Итак, насколько я помню, я был вполне обычным ребенком. Не очень
спортивным, достаточно астеничным и застенчивым, но вполне нормальным.
Может, я боялся посторонних, но, в конце концов, далеко не все дети
испытывают нездоровую страсть к приключениям.
Я даже ходил гулять во двор. То было спокойное время, еще не тронутое
социальным распадом и разложением. Мы во что-то играли - командно-ролевые
игры, и я не могу припомнить, что бы тогда, в этом золотом веке, ныне
сгинувшем под толстым слоем душевных фекалий, мне навязывали роли, которые
бы вызывали у меня идиосинкразию. Я любил бегать, любил вопить во всю мощь
- мир тогда казался простым и понятным. И еще, может быть, добрым -
поэтому сейчас я считаю то замечательное время невинности - лучшими моими
годами. Что ж, здоровое чувство ностальгии, чрезмерный и глубоко скрытый
инфантилизм, как следствие замкнутого сознания социопата. Нет, я не считаю
инфантилизм чем-то плохим. Пожалуй, это взбалмошное качество здорово
помогает нам в нашем уединении. Одна из детских черт - умение созерцать
мир чуть-чуть со стороны.
Странно, это как качели или весы - с одной стороны гора злобы и слез,
чем радует нас жизнь, с другой умение видеть скрытую красоту вещей,
которую другие пропускают, будучи чересчур зашореными и погрязшими в
ежеминутных бессмысленных проблемах. В середине качелей - твое сознание,
страдающее от этого непонятного дуализма. Свести воедино эти два полюса
удается немногим. Возможно, тот, кто сумел этого сделать и достиг мира с
самим с собой.
Возвращаясь к восточному практикуму, о котором я уже говорил, можно
провести некоторые параллели - даосские религии предлагают искать истину в
самом себе.
Каждый человек - это целый мир, говорят одни, так зачем смотреть
вперед, когда можно смотреть внутрь. Там такие глубины, что не снились
самому глубокому океану. Погрузись на всю глубину. Познай себя - говорят
нам древние и, как всегда, не врут.
Это я к тому, что мой способ преодоления неприятностей есть на самом
деле древняя и уважаемая теория, разработанная во времена социальной
юности нашего, ныне обросшего седым мохом, но ничуть не помудревшего,
общества.
Социопаты были всегда. Но далеко не всегда их сжигали на кострах. Путь
к совершенству - есть путь преодоления трудностей, а жизненная дорога
изгоя общества, как правила богата на тяжелые ситуации. Собственно,
поэтому, до конца доходят лишь единицы.
Те, панцирь которых достаточно тверд. Но об этом - о твердой,
хитиновой, но совершенно не видимой раковине - чуть дальше.
Из вольного хаоса, в попытке придания порядка, в семь лет я отправился
в школу.
Собственно, именно тогда я ступил на пыльную дорогу из желтого кирпича,
обильно посыпанную битыми бутылками и смятыми окурками тех, что прошли
здесь до меня.
Свой путь. Не скажу, что что-то тогда осознал, в сущности, у меня не
было особой свободы выбора. Я просто бы взят за шкирку и кинут в бурное
море людских взаимоотношений. Просто осознал себя стоящим на пороге
высокого угрюмого здания сталинской постройки в новенькой полувоенной
форме, с тяжелым угластым ранцем за плечами и букетом умерших не своей
смертью растений в руках. Букет мне очень мешал и подспудно заставлял
чувствовать себя идиотом. Я был полон надежд и иллюзий - качество, которое
многие сохраняют вплоть до кризиса среднего возраста. Увы, эти розовые
очки остались где-то на середине моего пути к вершине, и эта одна из
немногих вещей, о которой мне иногда бывает жаль.
Впрочем, некое подобие их так и осталось со мной, просто теперь очки
внимательно смотрят внутрь. А наружу... туда я смотрю через засиженные
мухами черные очки слепого. Через них ясно видно контуры, но совсем нельзя
различить цвета.
Итак, я встал на эти рельсы, не знакомый со школой и полный детского
энтузиазма. Который не замедлил истечь, стоило мне остаться один на один с
детским коллективом, в обществе которого мне предстояло провести ближайшие
десять лет. Я отлично помню это миг, он навсегда врезался в память. Я стою
в середине класса, ранец за спиной дико мешает, в окно вливается мягкий
полуденный свет сентябрьского денька, а вокруг меня - детские лица - вроде
бы разные, но для меня сливающиеся в одно - то самое волнующееся как море
лицо, которое я впоследствии назвал лицом толпы. Они вроде бы все разные -
но в чем-то схожи, в чем-то почти одинаковы. Например, в своей ненависти и
презрении.
Дети стоят и сидят, они держат руки на партах и под, и смотрят на меня
- любопытно и без эмоций, как энтомолог на редкую бабочку, как раз перед
тем, как проткнуть ее иглой и насадить на картон. Три десятка внимательных
глаз.
Незнакомые лица. Мне стало не по себе, я не знал что делать. Мне
хотелось домой, к маме.
В этот момент хлопнула дверь и моему взгляду предстали двое
пятиклассников в одинаковой синей форме с отпоротыми эмблемами на рукавах.
Неясно, почему их занесло в первый класс - возможно, они просто страдали
от скуки. Притихшим первоклашкам они казались исполинскими и мощными, как
осадные башни. Вошедшие прошлись по заволновавшимся рядам, перебирая
разложенные учебные инструментарии с хозяйским видом. Помню, класс молчал
как рыба. Происходящее казалось нереальным, но в чем-то совершенно
правильным. Мы, воспитанники старой тоталитарной системы, уже к тому
времени жили в строгой смирительной рубашке правил и уложений, в которой
мы подчинялись, подчинялись и подчинялись сильному.
Мы все умели молчать.
Много времени спустя, я понял, что сие немудреное правило характерно
для социума вообще. Его структура жестка и тоталитарна, вне зависимости от
строя, в котором социум существует. Право сильного, ранги и касты - та
сомнительная ролевая игра, в которую так любит играть человечество. По
этому праву - если кто-то сильнее тебя - молчи, и тебе оставят жизнь. Мы
все умеем молчать.
Особенно я.
То был мой первый шаг по пути избавления от неприятностей. И он
последовал сразу после того, как здоровый, плотный пятиклассник извлек чей
то портфель и стал наигрывать им в футбол. Удары ноги по резине отчетливо
раздавались в переполненной классе. Владелец портфеля наверняка был в этой
притихшей толпе, которой преподавался первый урок жизни, но он боялся
выдать себя. Я смотрел на творящееся и вдруг меня пробил жуткий страх,
потому что я осознал - то же самое может случиться и со мной! Мой
портфель! Вслед за смутной мыслью "куда же я попал" пришло нарастающее
отчаяние, которого сформировалось где-то в животе, и, пройдя сквозь
диафрагму, вырвалось наружу в отчаянном истерическом вопле. Я ревел, я
орал, я надрывался от плача, я вопил так громко, что старшеклассники
выронили портфель и тупо уставились на меня. Но хуже всего - на меня
смотрел весь класс. В их взглядах появились какие-то чувства - что это
было? Стыд?
Презрение? Страх! Вот, пожалуй, главное - я нарушил неписаное правило,
это уже тогда было понятно, сделал вещь, которую не делают, и тем самым
впервые поставил себя вне общества. И теперь они смотрели на меня, как
если бы я вдруг стал обрастать шерстью, или покрываться зеленой сыпью. То
есть, на их глазах я становился чужим, причем чужим настолько, что вполне
мог быть поставлен в один ряд с внезапно объявившимися жителями Плутона.
Мне было невыносимо страшно и стыдно. Чувство было столь невыносимым,
что я сделал странную для себя вещь - закрыл глаза и плотно заткнул уши
указательными пальцами. Мир исчез. Плач казался приглушенным. Взглядов не
было вовсе.
Я замкнулся первый раз в жизни. Закрылся. Уединился в глубинах своего
я. Сделал первый шаг по дороге из битого стекла.
Не помню, что было после... Кажется, в тишине и темноте себя самого мне
так полегчало, что плач утих сам собой. В тот день меня никто и не тронул.
Мы все были еще очень малы, и всю оставшуюся жизнь никто из многочисленных
недругов не припомнил мне этого случая. Он полностью выпал из людской
памяти, но крепко засел в моей. Этот плач все еще звучит где-то во мне,
напоминая - когда ты один, плакать не зазорно.
Собственно - это был первый и последний раз громкого выражения моих
чувств на публике. С тех самых пор я плачу только внутри. И смеюсь там же.
Каждый социум - даже группа из трех человек - делится на слои или
касты. В каждой группе обязательно есть свой лидер, а также своя жертва.
The best and the rest - классика жанра. Собственно трое - есть начальная
ячейка, в которой начинают четко выделяться социально-ролевые группы.
Просто потому, что имеется противостояние двое-против-одного.
Соответственно, любая, даже самая большая группа состоит из
двух-трех-десяти подобных ячеек, то есть человеческое стадо имеет
фрактальную структуру, подобно снежинке. Имеется общепризнанный лидер,
кучка лидеров поменьше, еще меньше - причем в данном случае социальные
различия потихоньку сглаживаются. Да, внутри каждой ячейки имеется свой
лидер, но влияние его уже не столь сильно как у лидера всего социума.
С жертвой точно такая же история - жертвы в социальных ячейках
практически не считаются таковыми, а просто находятся на чуть более
отчужденных положениях, нежели лидер и его прихлебатель. Опять же жертва
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг