шутка шуткой, а это уже серьезный ущерб. Дело ли - два дня едва ходил, на
работу тащился как утка хромоногая! И все из-за Сизого. Но не подумал я
тогда - а нафига с ним вообще связываться, нет, другие мыслишки у меня
ходили. Ну, думаю Сизый, хочешь сыграть по крупному?
Перейти со спичек на щелбаны? Будет тебе! Будет!
Как только нога более или менее зажила, я снова применил масло. На этот
раз жидкое - аккуратно поставил жестяной жбанчик у входа в бытовку.
Подождал, пока недруг зайдет, и, как бы между прочим, жбан опрокинул. А у
Сизого перед бытовкой лежал шикарный кусман желтого линолеума под паркет.
Он по жизни загажен был, и потому масло по нему растеклось невидимым
слоем. Я у станка - жду начала обхода.
Нога побаливает, но так уже ничего, нормально.
В назначенный час дверь открылась и Сизый возник на пороге. Рожа - в
улыбке.
Меня чуть не стошнило с него. Стоит, сволочь, лыбится, весь мир любит.
Доброжелательный, гад! Ну, думаю, счас!
А надо сказать, что за прошедший месяц коллектив Сизого окончательно
принял.
Своим он стал. С утра идет - ему крики приветственные. Вечером идет -
каждый готов с ним пузырь разделить, по душам потрепаться. Бараны, одно
слово! Вот, грят, какой начальник у нас - настоящий человек! Не то, что в
соседних цехах - вороватые, жадные, зазнались все! Не, вот Сизый наш - он
за нас горой! Всегда спасет-выручит.
И вот открывается дверь и настоящий человек появляется на пороге с
дежурной ухмылкой, по которой руки чешутся вдарить. Народишко оживился,
зал загуделзашевелился, все уже руки потирают и моют с мылом, дабы
полапать пятерню обожаемого товарища начальника цеха. И я смотрю.
Под мышкой у Сизого папочка с дурацкими болтающимися тесемками. Сизый
делает шаг и правая его нога шумно едет по линолеуму со звуком, чем-то
похожим на расстегивающуюся молнию на ширинке. Он так и не понял, что с
ним случилось, этот Сизый. Вот он сделал шаг, а миг спустя настоящий
человек уже летел вверх тормашками, и грохнулся с таким звуком, с каким у
нас в сортировочном цеху сгружают мешки с металлической стружкой.
Громко так, с чувством. Вверх масло взлетело, папочка тоже летит -
машет полями как крыльями. А обожаемый товарищ начальник цеха машет ей
руками из своего вертикального штопора.
Короче конкретно грохнулся Сизый об линолеум и в зале повисла тишина.
Секунду все смотрели, как он возится в масле, как очень давно не кормленый
боров, как паршивый поросенок в помойной луже, а потом все засмеялись. Да
что там, все заржали как ненормальные, руками об станки колотили, пополам
сгибались. Да потому что смешно - Сизый-свинья в своей луже, папочкой
сверху по башке получил.
Ну чуть ли не хрюкает.
И я тоже ржал. Чуть ли не больше всех. И хорошо у меня было так на
душе, покойно так, словно долг я какой то свой выполнил. Словно работал
над чем-то работал, непосильным трудом, а вот теперь вот закончил.
Успешно, закончил. Все ржут, и я смеюсь, и кажется мне, будто лампы
напотолочные нас так всех освещают, вроде как софиты. Как актер, что
спектакль отыграл. Нет, может как боксер на рынке, что соперника в нокаут
услал. Вот как я себя чувствовал! Слава победителю! Слава!
Я навсегда запомнил этот миг. И теперь, когда мне становится хмуро, да
тоскливо, я всегда вспоминаю ту секунду. Момент, когда Сизый лежал в луже
машинного дерьма, а я стоял над ним и смеялся. И все кто ему зад лизал,
смеялись тоже.
Ну потом, понятно смех поутих, когда стало видно, что Сизый все лежит и
тихо стонет. Подбежали, подняли - он весь бледный, понесли его в
травмпункт, но я по пути успел рядом оказаться и в глаза ему глянуть.
Сизый на меня вытаращился, словно сверла вогнал, и взгляд его говорил:
"пощады больше не жди!" Но мне плевать было - победителей не судят.
Победители получают все. Я даже не ненавидел его в тот момент - жалкого, в
масле и стонущего. Я, кажется... да, я был счастлив. Впервые в жизни!
Помимо немалого позора на него голову, Сизый при падении сломал себе
седалищный позвонок, тот крайний, ненужный, к которому, как говорят,
должен крепиться хвост. Ну, у Сизого то он наверняка там и крепился,
потому что скотина Сизый.
Начался период затишья. Прежняя радостью ушла куда то. Сизый сидел дома
на больничном, а я работал. К концу срока его отсидки я вдруг понял, что
меня это напрягает. Я помнил его глаза, бледную перекошенную рожу. Сизый -
отморозок, я был уверен, что когда он вернется, то возьмется за меня. Не
из тех он был людей, который могут прощать, настоящий человек Сизый.
Я решил быть осторожней. Мысль моя работала, голова была загружена, я
опасался, почти боялся возвращения Сизого. Я все время думал о нем,
получившей травму изза меня. Дошло до того, что он пару раз приснился -
оба раза я попадался в его ловушку и мог лишь бессильно грозить ему
кулаками. Но вместе с тем, в эти дни, разве я не желал его возвращения?
Так, между прочим, не хотелось ли мне схлестнуться с ним вновь? Ну, как те
же боксеры - типа знают, что их изколошматят, измутузят на ринге, но все
равно бросают вызов. Или те, охотник на медведя - зверь может заломать,
да, но зато как почетно будет его завалить!
А я был готов. Был полон сил и идей. Я, кажется, в те дни и вышел на
тропу войны. Пощады не жди? Пощады не будет, и с моей стороны тоже.
Как-то раз среди ночи, проснувшийся от кошмара, в котором попал в
капкан, поставленный Сизым, и слушал его приближающиеся шаги, я вышел в
ванную и долго смотрел на себя в зеркало. Но видел не себя, нет, я видел
Сизого, его тошнотную интеллигентную морду. И мне хотелось ударить в нее,
разбить стекло.
- Я останусь, слышишь! - сказал я, - останусь я, а не ты! Тебя не будет
на заводе! Не будет рядом! Я тебя... сгною... сверну в бараний рог,
измочалю, ты...
ты сдохнешь Сизый, сдохнешь!
И сам поразился своим словами. Я что, и вправду надумал его убивать?
Нет, конечно нет, только выжить с завода. Освободить территорию,
восстановить справедливость.
С такими мыслями я и лег спать. И мне снова снился Сизый и его капкан
со стальными зубьями и кожаными тесемочками.
На следующий день Сизый вернулся с больничного. Он изменился. Он
побледнел и скособочился. Он больше не подавал руки. Он собирался биться.
Я был готов. Я уже ненавидел его, но отдавал дань как достойному
противнику.
Первый звонок последовал через неделю после его прихода. Очередная
болванка на моем станке резко переломилась пополам, испоганив
двадцатиминутный напряженный труд. Когда я, матюгаясь вполголоса, поднял
ее, то увидел, что порядковый номер на железяке подточен напильником, так
что из цифр получилось слово "Быдло". О, я знал от кого этого. Настоящий
человек, свой парень, товарищ презрение, сволочь, Сизый! Но это так была -
мелкая диверсия. Я сдержался, потому что старался сохранить осторожность.
А пока я развлекался тем, что прицельными бросками заготовок вышибал
стекла его бытовки (случайно как бы из станка вылетело)
сморкался на его линолеум, когда никто не видел, писал кирпичом на
стенах "Сизый - ...й!!!"
Я старался сохранить в тайне, но не всегда удавалось и бывалые товарищи
мои стали замечать, что я Сизого не люблю. Сначала понять не могли, потом
стали осуждать. Но я терпел, мне вообще было теперь на них плевать - я
пытался предугадать следующий ход Сизого.
И все же он нанес удар оттуда, откуда я беды не ждал.
В нашей заводской столовке кормили не очень. Ну, народ у нас простой,
пищу тоже любит простую, потому все это ели. Так, если доплатить, можно
было и нормально заправиться. Там столики есть, седулки, можно взять
гранулированного чаю в стакан, или какао из чайника-нержавейки. Ходили
слухи, что вместо мяса дают конину, но подтвердить никто не мог.
Ну и я туда ходил. А что мне! И Сизый там был, потому как он считал,
что отрываться от коллектива не должен. Так мы и обедали всегда - я с
одной стороны столовки, а он с другой, и через зал переглядываемся.
Я ему про себя сигналю: "Чтоб тебя несварение взяло!" А он мне глазами
показывает: "Чтоб тебя вывернуло!" Как обычно, в общем.
Так все и было до того жуткого обеда. Я, вообще сам виноват, должен был
заметить, что у еды вкус какой-то не такой. Но он у нее всегда паскудный
был, каждый раз, в общем, по-своему.
Я съел свой обед и пошел в цех. Но до цеха я не дошел. На полпути
сознание мое померкло и накрыл меня какой-то черный приход, такой мощный,
что память моя событий того дня больше уже не держала.
Очнулся я лишь день спустя в обезьяннике местного нашего отделения.
Морда избита, глаза заплыли, руки все обкорябаны, и болит все так, что
выть хочется.
Что было - хоть убей, не помню! Чувств - никаких, лишь ярость на Сизого.
Менты участливые оказались - рассказали, что я вдруг на заводе
взбесился, стал на людей кидаться и у меня пошла пена изо рта. Ну, они,
видать, подумали что у меня горячка и отправили меня в обезьянник. Такие
они, дружки мои. Ну, впрочем, и так понятно, кто этим всем руководил.
- А у нас ты не успокоился, - говорил мне участливый мент, - бузил всю
ночь, на прутья бросался и все орал, что какого то Сизого убьешь. Ну, мы
тебе сказали, что если ты еще раз про убийство крикнешь, мы тебя отделаем.
Ты крикнул. Так, что, звиняй...
У меня болело все лицо. На нем словно живого места не осталось.
- И тебя враги то есть? - спросил участливый мент.
- Сизый... - сказал я.
- Короче, я тебе по секрету скажу, - произнес милетон, наклоняясь и
шепча, - Мы когда к тебе неотложку вызывали... Думали, ты с катушек
слетел. В общем, доктора сказали, что ты какую психотропную дрянь
принимал. Но ты вроде с виду, нормальный, значит, подсыпали тебе ее...
- Что?
- Я тебе сказал, - произнес участливый, - а уже, что дальше делать, сам
решай...
С тем меня и отпустили. Я знал что делать. Этой ночь я спал часа два,
а, выйдя на работу, на десять минут покинул цех. Ну как бы в сортир.
Личная машина Сизого всегда стояла на отшибе и это было его большой
ошибкой. Я хорошо разбираюсь в механике, так что сегодня вечером Сизый
уедет на своей "девятке" без тормозов.
Сам-то он торжествовал. Была пятница и на еженедельной летучке мне
устроили разнос за пьянство на рабочем месте. Сизый говорил, Сизый орал,
Сизый грозил мне увольнением...
Сизый тем вечером уехал на машине с перерезанными тормозными шлангами и
на первом же повороте съехал в кювет. Огрызок бетонного фонарного столба
остановил его стремительный натиск. Дорогой начальник цеха в мясо разбил
машину и протаранил головой лобовое стекло, получив сотрясение мозга, но
на следующий день вышел на работу - бледный, как хорошо выдержанный
покойник.
Жалко. Я надеялся на большее. В конце концов, люди же гибнут в таких
авариях!
Ну, правду говорят, что дерьмо не тонет, и к тому же не горит. Только
воняет.
Говорят, две бомбы в одну воронку не падают, однако ж со мной это
почему-то случилось. Я честно не ожидал этого. Компот из сухофруктов на
вид был самым обыкновенным, даже яблочный ломтик сверху плавал - все чин
по чину. Мы с Сизым даже обедать стали к тому времени в разное время - не
могли друг друга видеть.
Сизый на работу ходил пешком и его мучили головные боли, а в дождливую
погоду начинал ныть копчик. В такие дни он меньше улыбался, мрачнел, а
иногда среди дня появлялся на пороге своей бытовки (линолеум был выкинут и
теперь там стояла ребристая стальная пластина) и задумчиво смотрел на меня
и мой станок. А я чувствовал его взгляд, и во мне начинала закипать
злость. Но я себя одергивал - допускать брак было нельзя, это только на
руку Сизому. Тот пытался, было, ставить вопрос о моем уходе с завода, но
его никто не поддержал - и правильно, потому как я был ведущим токарем, у
меня первый разряд.
Однако как хотелось сорвать заготовку и швырнуть в него, а еще лучше не
швырнуть, а подойти и бить-бить-бить, по этой гнусной роже, стирая ее
мерзкие очертания в кровавый фарш. Ревел станок, скрежетала деталь, резец
шел туда сюда, а я представлял, как он погружается в тело ненавистного
ворога и проворачивается и вновь идет из стороны в сторону. Но Сизый
этого, конечно, не видел, я стоял спиной, а он лишь пялился, и чувствовал
я, что очередная серия нашей разборки не заставит себя ждать.
Знаете, мы кажется к тому времени уже не рулили собой. Ну, как два
поезда, и один из них идет по неправильной стрелке.
Ломтик яблока я выудил и положил на тарелку - не люблю их. А потом
залпом опрокинул полстакана компота.
Что было потом... Я где-то слышал про такую хитрую казнь у древних. Не
помню у кого, толи у египтян, толи у китайцев, толи у индейцев в Америке.
Ну, кто там был слишком жадным, тому в глотку заливали расплавленное
олово. А самым крутым, заливали золото, что немногим лучше. Короче, вот
так я себя почувствовал - как жертва этой казни. Все внутри горело огнем.
Мне было так больно, что я прямо там, чуть не отрубился. Я, еле сумел
встать, добежать до сортира, меня там вывернуло одной болью. В глазах
затуманилось. А когда поднялся я от толчка, обернулся - вижу, стоит Сизый
и улыбается. У меня во рту и в мозгах полыхает огонь, я че то сипел, а он
меня спрашивает:
- Ну как Леш, сволочуга поганая, хорошо тебе а? Может тебе водички
дать? Вон ее сколько здесь, пей не хочу, - и берет, из бачка зачерпывает и
мне в лицо плещет!
Я заревел что-то, хотел на него кинуться, но тут мне стало совсем худо
и я из сознания выпал.
Последнее что помню - как мои руки бессильно скребут тяжелые ботинки
Сизого, а он их откидывает как полудохлую мышь.
В стакане оказался уксус, а я оказался в больнице и провел там около
месяца.
Мне сказали, что жить буду, и мне очень повезло, что я сразу почти все
извергнул обратно, и у меня не растворился желудок. Долгими ночами я лежал
на своей койке, смотрел в потолок и думал о Сизом. Как-то незаметно, он
стал занимать все мои мысли. Это было очень странно, потому что у меня
должно было бы быть множество других тем, а я все думал о Сизом. О том,
как он откидывает мои бессильные руки.
Я очень быстро шел на поправку, особенно если учесть, как много уксуса
я выхлебал.
Мои руки как полудохлые мыши, которым дали много-много мышиного яда, и
теперь они в корчах умирают. Мертвые ссохшиеся мышиные трупики. Яд,
страшная штука.
Яд. Принимать внутрь. Держать до полного умиротворения. Сизый. Дохлая
мышь. Что будет, если мышиный яд съест кошка? Что будет, если его съест
Сизый?
Идея озарила меня за два дня до выписки. Сизый чувствует себя в
безопасности в столовой. Может быть, он считает ее своей территорией?
Среди ночи я встал и прошел через палату к ванной. Там остановился,
глядя на свое отражение в зеркале. Я смотрел, а стекло отражало мне рожу
Сизого, и рожа эта погано кривилась и ухмылялась, и рот у нее дергался,
как у припадочного, а потом мне показалось, будто изо рта у него поперла
пена, словно он уже сожрал приготовленный для него яд. На самом деле пена
шла у меня и я тоненько так хихикал, представляя себе погибающего в корчах
Сизого.
На третий день моего возвращения на завод случился какой-то праздник.
То ли день революции, то ли конституции, то еще какой проституции. Короче,
работу в тот день нам никто не отменял, и потому коллектив бодро пахал.
Отметили же праздник обычным способом - в нашей столовой появился шоколад.
По четыре аккуратных таких кубика шоколада на каждого. Темный, горький
шоколад.
Накануне я посетил наш рынок и прикупил там отраву для крыс. Ну,
знаете, такая ядреная смесь - там мышьяк, по-моему, еще какая то дрянь.
Крысы твари живучие, и потому, отрава для них должна быть такая, что слона
завалит! Круто, да - мышьяк убивает крысу.
Яд в точности напоминал шоколадные кубики. Один в один - может, чтобы
крысы обманулись? Кажется, шоколад там тоже присутствовал, в составе.
Сладкая смерть для всех желающих. Я скупил грамм пятьсот, этой гадости.
Отрава выглядела так соблазнительно, что прямо таки тянуло ее отведать.
Настоящая шоколадка. По пути на завод я покрошил немного этой сладости
голодному встопорщенному голубю и он, походив немного, завалился на бок и
издох. Счастью моему не было конца и краю! Я подарил дохлой птице имя
Сизый и отправился дальше по своему сияющему праведной мстей пути.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг